Охота на ясновидца - Королев Анатолий Васильевич - Страница 69

Как только напор света иссяк, я замечаю свое будущее убежище — уродливое строение из двух этажей с наблюдательной башенкой, стоящее на краю пирса. До него — бегом — одна минута.

На звон стекла. На ЧП. Отвечает тишина. Молчит уродливое строение. Не слышно шагов по пирсу.

Я выбираюсь наверх. Мамочка! Земля под ногами. Меня шатает из стороны в сторону. Как пьяная пробегаю до двери. Но закрыта она по-русски — в железную петлю вставлена грязная палка. Следовательно уродина пуста. Ура! Выдергиваю дикий запор из петли. Я в запущенной радиорубке. На железных столах — старая аппаратура средних веков вся в пыли и грязюке. Наверх ведет железная лесенка. Я бегу туда, оставляя за собой на полу сырые следы.

Вторая комната наверху меньше, чем первая. На два окна. Это комната для отдыха дежурных. Голая походная кровать с панцирной сеткой, небольшая деревянная полка, уставленная книгами, преимущественно с судовождении, стул рядом с кроватью и большой несгораемый шкаф в углу — вот предметы, которые бросились в глаза.

Я кинулась к окну.

Сквозь грязное немытое стекло — вид на военную базу: пограничные катера у причала. Казармы. Вышки по углам забора. Колючая проволока и прочая жестокость.

В другое окно — где часть стекла выбита — вид на море, на угол причала, где я только что — обезьяной — вылезла на сушу. Стена, вдоль которой я плыла, на самом деле вовсе не так пряма как казалась — это кривой мол, который левой клешней краба охватывает спокойную бухточку для катеров. Правая клешня гораздо длинней. Смыкаясь, клешни оставляют вдали только узкий проход для судов. Здесь на краях стен горят невысокие маячки, означая вход и выход в открытое море.

Надо же! Я в туманной дымке, я угодила в самый раствор между двух половинок клешни! Нет, Лизок, ты на самом деле великая сука фарта. Прав, Марс.

А дальше — в утренней дымке рассветного моря виделся позвоночник каменного мола и там, где кончалась спина бетонного гада — призраком нечеловеческой злобы — пылал удав Пятого прожектора! Луч неистово шарил в балтийских просторах, пытаясь найти клевую рыбку… кончай пыхтеть, обалдуй! Но луч уже не был так ярок, как прежде. Озаренное небо поумерило пыл светового тоннеля.

Утро вступало в свои права.

По краю причала бежал солдатик с овчаркой на поводке — пх, пх! — Он светил фонариком перед собой, хотя было почти что светло. И бежал он к раскуроченному прожектору.

Овчарка обнюхала мертвую чайку. Солдатик пинком сапога сбросил в воду дохлое тельце. Осмотрел разбитый чайкой фонарь. Овчарка тянула его к углу пирса. Даже принялась облаивать море. Но мои следы уже высохли и пахли резиной.

Я приготовилась защищаться насмерть! Нырок в потайной карман — и я целую свой золотой ствол.

Но солдатик потащил собаку обратно и все стало тихо.

Я в изнеможении опустилась на голую кровать. Тисссс… зашипела панцирная сетка — и тут же впала в глубокое забытье усталости, сна, полуобморока. А ведь прежде всего я хотела обтереть слой соли с лица, прополоскать рот, обвести пальцем в пресной воде трещинки на губах… Мой сон был так глубок, что я опять оказалась в той смутной и солнечной точке своего африканского детства, откуда берут начало все мои страхи: просторная комната с высокими окнами в полстены, на которых трепещут от дуновений теплого ветерка шафранные легкие шторы. Я охвачена страхом, я прячусь под круглым мраморным столиком на змеиной ножке, который накрыт просторной скатертью с витыми золотыми шнурами бахромы. В комнату входит черный в белом бурнусе. В его черных руках сверкает шприц. Он крадется. Я хорошо вижу его лаковые черные ботинки на леопардовой шкуре в круглом крапе, которая брошена на паркетный пол. Черный ступает на цыпочках. Тут обычно сон обрывался: вбегала черная остроухая собака в золотом ошейнике и лаем выдавала мое укрытие под завесой.

Не так было сегодня.

Вдруг сон продолжился.

Только собаки в нем больше не было.

Отчетливо и ясно я вижу как открывается дверь, и вслед за черным слугой в мою комнату… это моя, моя комната! — входит молодая, красивая, жуткая женщина с вороными волосами, такой густоты, словно на ее голове сидит птица, прикрывая крыльями голову. Я никогда прежде не видела женщин с черными волосами и замираю в своем убежище. На руках незнакомка осторожно несет меня! Точно такую же как я маленькую девочку, в моем любимом голубом платьице с атласным воротничком, в моих полосатых гольфах. Только лицо не мое. Девочка спит. Шафранный свет заливает ее пухлые щечки и реснички на кромках век. Мне страшно, я боюсь выдать себя, мне хочется плакать, позвать свою мамочку с красивыми белыми волосами до плеч. Но я вижу, что ручка у девочки забинтована и пугаюсь еще сильней. Слуга делает знак, и хищная незнакомка, наклонившись над моей кроваткой, кладет туда, где сплю только я одна, эту уродину в моем платьице. Но там же мое, мое место! Хочу я крикнуть, и начинаю тихонько плакать от страха и непонимания того, что вижу: мое место занято. Там спит чужая девочка! А где же теперь буду спать я? Я плачу все громче, громче и…

… и просыпаюсь. Мое лицо в слезах. Почти минуту я не могу сообразить где я. Ах да! Это же военная база. Ты на самой границе. Ты убегаешь в Финляндию, Лизок. Вплавь. Через морскую границу. Я расстегиваю до пояса гидрокостюм. Протираю от соли лицо ватным тампоном, который мочу драгоценной влагой из патрона с пресной водой.

Об увиденном воспоминании стараюсь не думать. Его смысл слишком ясен — тебя подменили, Лизочек…

Нехотя съедаю кусок шоколада.

Я потеряла за шесть часов марафона несколько килограммов веса. И все же совершенно нет аппетита. Я буквально заставляю себя есть горьковатую плитку в крупных панцирных клетках в нарывах белого миндаля.

На часах шесть часов тридцать минут.

За окном слышен рев сторожевых катеров. Я оглядываю острым взглядом базу и размышляю: — ага, катера выходят в море на дневное патрулирование. Один, два, три, четыре, пять… пять катеров. Их выход совпадает с началом светового дня и концом работы прожекторов. А Первый прожектор включают с наступлением ночи, около ГГ часов, значит выплывать с базы надо до возвращения катеров дневной вахты и до начала работы последнего, Пятого прожектора… примерно в девять часов вечера, чтобы успеть отплыть за два часа на достаточное расстояние от гада, на самую кромку светового залпа. Судя по всему — это последний прожектор. Дальше — Финляндия.

От рева пограничных катеров мое убежище содрогается, как карточный домик. Я на военной базе! Кому в голову придет искать здесь нарушителя границы?!

Утро наполняется солнцем.

Я снова опускаюсь посидеть на кровать и опять впадаю в забытье. Только во сне я расплакалась.

Меня разбудил тихий вкрадчивый звук… кап, кап, кап… Где-то протекал кран! Смотрю на часы! Три часа дня! Я проспала девять часов как убитая, сидя на голой кровати, прислонившись спиной к стенке с револьвером между колен в руках.

На этот раз мне ничего не снилось.

Испуганный взгляд в окно — у причала всего один катер, тот самый ночной зверь, что чуть не размазал меня об стенку причала. База пуста. Только виден в солнечном мареве одинокий силуэт автоматчика на сторожевой вышке.

Стоит разгар жаркого тихого дня.

Неужели штиль?!

Кидаюсь к другому окну — нет! на море прежний бриз. Блаженное колыхание воды до самого горизонта, в редких проплешинах солнечной глади.

Дуракам везет.

Но где капает вода? .

Я заглядываю за железный сейф ростом со шкаф и обнаруживаю утлый умывальник, заплеваный пятачок раковины с медным краником, из которого сонно сочится драгоценная нитка белого жемчуга. Вода! Я открываю кран и набиваю рот доотвала холодной водой! Кайф! Мне хочется протереть тело от пота полотенцем, которое забыто болтается на гвозде в стене. Оно захватано грязными лапами, но я отмываю его под пресной струей и … и делаю непоправимую ошибку. Я вылезаю из резиновой кожи. Отматываю с пояса заветную книжку сказок Перро, с письмом отца, с кредитными карточками и паспортом между страниц. Складываю все барахло уютной грудой на ложе и лезу нагишом к медному рыльцу с чистой водой.