Охота на ясновидца - Королев Анатолий Васильевич - Страница 70

Я заметила его в осколок зеркала, пришпандоренный изолентой к стене над умывальником. И испуганно оглянулась. Мамочка!

На пороге стоял здоровенный бритоголовый верзила в тельняшке и брюках цвета хаки. Он неслышно прокрался по лестнице вверх, и уже пару минут любовался моей задницей, покачивая в руке дубинку. Я не сразу поняла, что это электрошоковая дубинка.

Мой револьвер погребен под кучей одежды.

Все мое оружие — вафельное полотенце.

— Тю… тю… тю… — присвистнул детина, прикладывая палец к губам; — тссс… тихо…

Я увидела круглые глаза самца, уже задернутые поволокой похоти и, дрогнув манюркой, поняла — гад будет насиловать жестоко, кроваво, долго, мучительно, страстно, страшно и убьет уже на закуску, чтобы надругаться над мертвой бабой, словить кайф от агонии.

Кто я такая, он даже не стал вникать, хотя ласты лежали сверху.

Главное он просек — я скрываюсь, я одна, я беззащитна.

Вот почему он все время молчал, пока мы убивали друг друга. Он не хотел ни с кем делиться поживой, как лев-людоед. «Сам слопаю печень, пороюсь мордой в паху, откушаю сисек».

Я тоже молчала.

Вобщем, мы не сказали ни слова.

Он уже демонстративно содрал тельняшку, обнажая могучий торс воина, удавы мускулатуры, когда я нанесла первый удар кованой пяткой — волчок — ногой в живот, в грудь и в голову. Последним ударом я выбила глаз, или во всяком случае вбила его в мозг, под козырек звериного черепа.

Он дрогнул, но не издал ни звука и в свою очередь нанес мне сокрушительный удар дубиной. Он метил в голову, но я ушла в сторону, как Брюс Ли, и закрылась локтем, одновременно целя правой рукой, костяшкой у основания ладони, как положено по законам кунг-фу, в лоб врага, чтобы брызнула кровь из ушей.

Но электрический удар смял мою оборону и выбил из головы последние мысли.

Я потеряла сознание.

Он промочил свой глаз водой. Затем уложил меня на стул в позе потребления женского мяса с торца и заголил сумасшедшее долбило, считая, что я не способна оказать сопротивление, что я матрас с розовой дыркой и только, поганец!

Но я два месяца провела в тренажерном зале и на дорожке бассейна. Если бы не шесть часов заплыва и его поганая скалка с разрядами, я бы его сделала сразу, козла!

Разлепив глаза, я попыталась увидеть бугая, но увидела только пол, затем учуяла его нависание сзади, а когда подлец стал шарить мокрым болтом по голой коже, змеей перевернулась на спину, и, стиснув локти, ударила двойным мыском острых костей в глаза… но скотина уже надел на череп солдатскую каску и успел наклонить лоб — мой удар пришелся на панцирь, локти обожгло и только. Я попыталась проткнуть глаз мерзавца вскинутым пальцем, но подонок вновь нанес удар разрядной дубинкой, и от новой порции электричества я опять ушла в полный улет. Шандец! Я уже не спасусь!

На этот раз самец связал мои руки над головой и поднял на руках так, чтобы насадить теплое мясо на торчащий кол. При этом он закинул мои ноги на плечи и я очнулась от того, что угодила босой подошвой в стену, прямо в треугольное зеркальце, что висело над умывальником. Холодок стекла шепнул мне в самое сердце: возьми меня, Лизок… снять со стенки осколок стекла пальцами ног, не уронить его на пол, зажать лезвие между большим пальцем и его соседом по обороне — такое может только нога акробата. Недаром я часами вертела в Праге булавы над головой, лежа спиной на коврике!

Стиснув лезвие, я отчаянным усилием ненависти и отвращения к насильнику, отпрянула от потного тела, и, сорвавшись с болта, которым гад уже принялся свежевать мои внутренности! левой ногой оттолкнулась от стенки, а правой рассекла ему лезвием зеркала шею от уха до плеча!

Порез был не очень глубок, но скот от неожиданности разжал руки и я упала на пол и, не выпуская стеклянное жало из стиснутых пальцев, раскроила его новым страшным порезом от солнечного сплетения до пупка, и если бы не брючный ремень и солдатская пряжка, пропорола б подонка до паха.

Ошеломленный атакой мерзавец прикрыл руками долбок, и я успела нанести лезвием еще три пореза по запястьям, локтям и пальцам прежде, чем он отпрянул и, обливаясь кровью, запихивая хобот в штаны, кинулся к спасительной палке. Но я уже была на ногах и сбила его бег подсечкой, одновременно ударив пяткой в живот, в грудь над сердцем и в кадык, торчавший из горловой ямки. Получай, долбок!

Только тут верзила дрогнул — он не ожидал встретить воина, и покрылся смертельным потом. Заваливаясь на бок, хрипя кровью, он тянулся руками к оружию, уже не веря в успех, а ожидая полной гибели взасос и навсегда! Я вонзила ударом ноги стекло в его пьяную от ужаса руку, пригвоздила пятипалое мясо к полу и, подхватив связанными руками электродолбило, нанесла завершающий пинок по говну. Первый шлепок вышел пустым, вхолостую — я не успела давнуть гашетку пуска, но вторым клевком я вырубила бритоголового напрочь. Только лопнул красный пузырь на губах. Срали, да упали!

Он остался жив, только потерял сознание.

У тебя мало времени!

Я развязала руки, стремительно влезла в резиновую кожу. Наматывая спасительную книжку успела поцеловать ее пунцовую обложку… Я так торопилась, что забыла наполнить водой пустые капсулы в патронташе. До сих пор не могу себе простить такого головотяпства.

Подонок захрипел. Тело пыталось очнуться.

Я не хочу никого убивать, я только защищаюсь! Значит — бежать… на часах шесть вечера. Я выплыву в море на три часа раньше чем нужно! Кошмар! Но я не могу оставаться в этом убежище.

Выскочив из двери, я метнулась на угол пирса — день! меня видно как на ладони! — и, зажав пальцами нос, — солдатиком спрыгнула с пятиметровой высоты в воду… бултых!

При этом я издала высоковольтный вопль бойца кунгфу. Провести бой без единого крика, без мобилизации мышц звуком воина — изнурительная задача.

В этом вопле я проклинала мир, который преследует меня, как бешеный пес.

Я глубоко ушла под воду — до рези в ушах, — а вынырнув, тут же подплыла к стене и уцепилась за ржавую скобу: здравствуй, еще раз, подружка… нужно одеть ласты. Я провозилась с ними чуть ли не десять минут, пока не убедилась, что плавники надежно сидят на ступнях, что резиновые пряжки крепко затянуты. Потеря в открытом море даже одной ласты — смерть!

Наконец перевожу дух.

Для шести часов небо слишком темно. Неужели надвигается дождь? Я бегло оглядываю горизонт — бог мой! солнце уже садится. Смеркается.

Я смотрю на свои диверсантские часы и не верю глазам: цифры по-прежнему показывают восемнадцать ноль-ноль… Встали, заразы!

Выходит, я проспала целый день, выходит, насильник нагрянул в полдник — у меня до сих пор сидит в голове схема приема пищи в детдоме: завтрак, обед, полдник, ужин… полдник на нашем жаргоне — пять часов дня… Выходит, я выплываю в самое нужное время, перед закатом. Выходит, тебе все еще везет, Лизок!

Надев очки, я наконец отталкиваюсь рукой от стены и что есть сил — брассом — устремляюсь к выходу в море, в устье между крабовой клешней двух бетонных молов, что заслоняют территорию катерной базы от шторма.

Сзади раздается тревожный надрывный взвой сирены: тревога!

Неужели заметили?

Оглянувшись, я вижу что тот урод, что стал моим убежищем и ловушкой объят пламенем! Но я не поджигала твоих стен, уродина? Только убегая, всасывая на ходу сигаретный чинарик, я бросила окурок в пустой сейф, и захлопнула огонек железной дверью.

Но как на руку эта тревога! — все внимание пограничников приковано к пожару, а подонок в огне разом кончит и кончится.

Господи, прости меня, ты видишь, что я только спасаюсь.

Я уже подплываю к опасному просвету в бетонной клешне.

Слева и справа белеют полосатые башенки маячков, но огни еще не горят. Светло. Я стараюсь плыть у самой стены — а вдруг в просвет клешни войдет катер.

А вот и он!

Я немедленно опускаю ноги вниз и стою в воде, подгребая руками и ногами так, чтобы на поверхности воды был виден только резиновый бугорок. Очки сдергиваю на шею, чтобы лишний раз не отсвечивать… мой нос атакует мелкая соленая волна. Терпи!