Secretum - Мональди Рита - Страница 34

34

– Похоже на то, что им доставляет удовольствие оставаться невидимыми, – пошутил Атто.

Таким образом, у нас появилась возможность поближе полюбоваться архитектурой «Корабля». Фасад, у которого мы стояли, был разделен на три части; на его ровной поверхности было углубление, занятое на первом этаже красивым портиком с арками и колоннами, над которыми на уровне второго этажа тянулась терраса. Мы направились к портику.

– Синьор Атто, посмотрите сюда.

Я показал Атто надпись на латыни над каждым их четырех люнетов портика:

«AERIS SALUBRITAS,LOCI SUBLIMITAS,URBIS VICINITAS,DOMUS COMMODITAS».

–  «Здесь целебный воздух, превосходное место, близость города, удобный дом», – перевел Атто. – Настоящий гимн, спетый Эльпидио Бенедетти своему дому.

Две другие надписи похожего содержания были над двумя дверями:

«Agricola semper in proximum annum dives est.

Laudato ingentia Rura, exigum colito».

–  «Крестьянин всегда богат в будущем году. Восхвалим большие поля, обработаем малые».Занимательно. Посмотри, этого здесь полным-полно.

Атто предложил мне зайти в портик. Оглядев фасад, я увидел множество изречений, немного поблекших, сгруппированных по три над каждой колонной и покрывавших стены, словно лес.

Я прочел первый девиз, а за ним и остальные.

«Скромность – мать всех добродетелей».

«Не все авторы – мудрецы».

«Хороший друг лучше сотни родственников».

«Один враг – слишком много, сто друзей – мало».

«Один мудрец и один безумец знают больше, чем просто один мудрец».

«Уметь жить важнее, чем уметь говорить».

«Одно порождает другое, а мир управляет ими».

«Имея немного ума, можно править миром».

«Миром правят мнения».

По сторонам лоджии были расположены полуколонны, и на них тоже было достаточно цитат:

«Никто при дворе не веселится больше, чем дурак»;

«Загородный дом – лучшее место для размышлений и наслаждений мудреца».

– Я уже слышал о надписях на «Корабле», – сказал Атто, вместе со мной изучая, их, – но я никогда не думал, что их так много и что они повсюду. Действительно, достойный внимания груд. Браво, Бенедетти! Хотя не все они выросли на его навозе, – с коварной улыбкой заключил он.

– Что вы хотите этим сказать?

–  «Миром правят мнения», – процитировал Атто елейным дребезжащим голоском, одергивая одежду так, чтобы она походила на скуфью, потом со строгой миной на лице поднял брови. И приложил два пальца к верхней губе, изображая усы.

– Его преосвященство кардинал Мазарини! – воскликнул я.

– Одна из его любимых поговорок. В отличие от других, эту он никогда не записывал.

– А какие изречения, кроме этого, вы узнали еще?

– Дай посмотрю… «Скромность – мать всех добродетелей»– это изречение Папы Климента IX, моего хорошего друга, царствие ему небесное. Потом… «Хороший друг лучше сотни родственников».Это часто повторяла мне когда-то ее величество Анна Австрийская, покойная мать христианнейшего короля Франции… Ты что-то сказал?

– Нет, синьор Атто.

– Ты уверен? Я мог бы поклясться, что слышал что-то похожее на… да, на шепот.

Мы осмотрелись, немного обеспокоенные. Ничего не обнаружив, мы продолжили нашу экскурсию, как вдруг снова раздалась та же мелодия, только в этот раз гораздо слабее, почти неслышно.

–  Фолия, – сказал аббат, – а здесь она и вправду служит хорошим фоном.

– Действительно, здесь все как-то слишком высокопарно, – согласился я.

– Ты не знаешь, что это? Мелодия, которая там звучит, – это вариации на тему фолия.По крайней мере, мне так кажется по тому маленькому отрывку, что я услышал.

Я промолчал, так как не знал, что означает тема фолияв музыке.

– Речь идет о народной песне из Португалии, первоначально народном португальском танце под названием «фолия», – пояснил Атто, отвечая на мой невысказанный вопрос. – Это очень известная тема. Ее основа – музыкальная канва, назовем это так, очень простая структура, на которой музыканты импровизируют множество вариаций и виртуозных контрапунктов.

Мы затаили дыхание еще на минуту, прислушиваясь к музыке, которая постепенно вырисовывалась в мотив, то серьезный и строгий, то милый, то меланхоличный, но никогда не повторяющийся.

– Это прекрасно, – прошептал я, чувствуя, как кружится голова от этой волшебной музыки.

– Это бассо остинато,тоже с вариациями, который сопровождает контрапункты: он всегда покоряет мечтательные натуры вроде твоей, – захихикал Атто. – Однако в данном случае ты совершенно прав. До сих пор я всегда считал, что нет лучше вариаций на тему фолия,чем созданные маэстро Марэ из Версаля, однако эти, на итальянский манер, просто очаровательны. Действительно талантливый композитор, кто бы он ни был.

– А кто же был первым автором фолия? – полюбопытствовал я, когда отзвучала музыка.

– И все, и никто. Как я тебе уже сказал, это народный напев, старинный танец, который существует так же давно, как и память человеческая. Даже само название фолияокутано тайной. Подожди, дай мне прочитать, здесь что-то написано о Лоренцо де Медичи, – ответил Атто, стараясь прочесть какие-то стихи, однако почти тут же прекратил свою попытку. – Ты слышал? – прошептал он.

Я тоже это слышал. Два голоса. Один мужской, другой женский. Совсем рядом. И скрип гравия под чьими-то ногами. Мы огляделись. Никого.

– Ну, в конце концов, мы тут находимся с дружескими намерениями, – сказал Атто и перевел дыхание. – Нам нечего бояться.

Мы снова продолжили наши исследования. На меня произвели глубокое впечатление изречения на стенах «Корабля», прибывающие удалиться от мирской суеты и искать правду и мудрость В надежной гавани природы.

«Странно, – подумал я, – именно в этом месте, где мы ищем свидетельства тайной встречи трех кардиналов, читались слова о том, что следует презирать политические и деловые хлопоты». Сам я уже почти полностью отошел от общественных дел: я отказался писать для газет и окопался вместе с Клоридией на своем маленьком поле. Атто же, наоборот, и спустя семнадцать лет занимался этим, да еще как. Однако в этот момент (впрочем, я мог и ошибаться) мне показалось, что эти строчки, с мягким нажимом указывающие на бренность сего мира, наложили на его лицо тень сомнения и раздумий.

– Какие стихи! Ты их знаешь, читаешь в сотый раз, но тем не менее кажется, что они всегда могут сказать тебе что-то новое, – заметил он про себя.

Между арками мы прочли прекрасные стихи о временах года Мариино, Тассо и Алеманни, а также двустишия Овидия. И сразу же наше внимание привлекли новые мудрые мысли, которые мы обнаружили высеченными в нише между окнами на стене палаццо:

«Кто потерял доверие, тому уже больше нечего терять»;

«Кто не имеет друзей, не будет счастлив»;

«Тот, кто быстро обещает, чаще всего потом очень долго жалеет об этом»;

«Тот, кто всегда смеется, тот часто обманывает»;

«Кто бежит за игрой, обеднеет в конце»;

«Кто пытается обмануть, тот часто бывает сам обманут»;

«Кто плохо говорит о других, тот пусть сначала подумает о самом себе»;

«Кто правильно предполагает, тот дает хорошие советы»;

«Кто имеет уважение, у того будет и все добро»;

«Кто хочет иметь много друзей, тот пусть испытает немногих»;

«Кто не рискует, тот не выигрывает»;

«Кто верит, что знает много, тот понимает меньше».

– Проклятие, – вдруг прошептал Атто.

– Что с вами?

Он на мгновение замолчал.

– Как так может быть, что ты ничего не слышал? Какой-то звук, прямо передо мной.