Шальные миллионы - Дроздов Иван Владимирович - Страница 46

Смотрела во двор и в каждом мужчине искала Костю. Поймав себя на этой мысли, улыбнулась. Отношения с Костей тоже непросты. Стремление друг к другу, а может быть, и зарождающаяся любовь. С ее стороны трепетная, с привкусом боли и тревоги. Наверное, такою бывает любовь материнская. Но ведь опять та же ситуация, — он женат. Неужели это ее крест?

Не слышала, как открылась дверь и на пороге появилась Нина с молодым человеком. На круглом луноподобном лице его блуждала неуместная радостная улыбка. Ему было лет двадцать шесть, но, казалось, он моложе. «Шалопай какой-то», — подумала Анна.

Она сидела в кресле под торшером, а Шалопай вялым ленивым шагом пересекал ковер, и теперь уже Анна хорошо видела его широко раскрытые немигающие глаза. Он шел и будто удивлялся: «Как это такое диво тут очутилось?»

— Ай-яй! Такая красота, а вы ее прячете. Нехорошо, не прощу Иванову.

Банальная фамильярность смутила Анну, она хотела было встать, приготовиться к обороне, но продолжала сидеть. И когда Шалопай хотел погладить ее волосы, отвела его руку, негромко, но властно проговорила:

— Садитесь, сударь!

И показала на кресло по ту сторону торшера.

Опустился в кресло, не сводя глаз с Анны. А Нина, преодолев минутную растерянность, с несвойственной для нее робостью представила:

— Моя подруга Анна Воронина. Писательница.

— О-о, это новость! В наш милый шалманчик залетают и такие птички! Но, может, молодая поэтесса только пробует силы? Я знал девчонок, которые кропают стишата. «Я какая-т не такая, ты какой-т не такой…» А?..

— Писательница! — проговорила с твердостью Нина. — Известная на всю страну. А ваш тон и ерничество неуместны. Перед вами моя подруга.

— Ну-ну, — заговорил вдруг строго Шалопай. И улыбка слетела с его лица. И в темных синеватых глазах сверкнул властный холодный огонек. И уже другим, почтительным тоном, наклонившись к Анне, продолжал:

— Я, кажется, ошибся адресом. Ладно, не буду. Поднял вверх руки. — У нас тут летают птахи одного пошиба, не мудрено и спутать. Там, в гостиной, у одного парня на коленях сидит в мини-юбочке академик. Почти Заславская, только на семьдесят лет моложе. А вообще-то мы все тут академики. Доставайте блокнотик, записывайте. Вы тут такой сюжетик увидите…

Речь его была бессвязной, глуповатой, — он не хотел круто менять своего тона, но и не мог остроумно выйти из неловкого положения, и лишь интонации голоса говорили об ином, почтительном отношении к собеседнице. Выручил его Иванов, он как-то тихо, незаметно появился в комнате. Стоял у косяка двери, роняя голову то на левое плечо, то на правое. Смотрел на Анну, но как-то так, отрешенно. Стоял недвижно, словно призрак, и молчал.

Нина подошла к нему, легонько толкнула в плечо.

— Успел уколоться? Пошел к себе на второй этаж!

— Я? Укололся? Ну нет, я чист как стеклышко. А только звон в голове. И тошнит малость. Не можешь ты мне сказать, с чего бы это тошнота в горле?

Взял Нину за руку, тихо проговорил:

— Ратмир меня кормит, а чем — не знаю. Боюсь его. Подсыплет что-нибудь.

Шалопай буркнул себе под нос:

— Скотина! Теперь и бумаги не подпишет. Все вышли, и Анна осталась одна.

В глубине квартиры, очевидно, в гостиной, где Анна не была, нарастал шум. Хрипло рычала рок-группа, раздавались смех, голоса.

Нина не появлялась. Положение Анны становилось двусмысленным: к гостям ее не звали, хозяева не приходили, — что делать?

Невольно ей приходилось играть роль капризной, обиженной гостьи, ждущей объяснений или разъяснений. Наконец, и страх заползал в душу. Что еще придумают Иванов, Шалопай?.. Пиршество только начинается, а когда они все перепьются?..

За окном сгустилась тьма, дворик опустел. Дети улетучились разом, словно их сдуло ветром. Реже въезжали и выезжали машины, торопко разбегались по подъездам женщины с сумками, мужчины с портфелями и «дипломатами». Подозрительно маячили за углами домов, гаражей силуэты парней. Они будто бы смотрели в сторону ивановской квартиры. Иногда пересекали двор, подходили к трем «жигулям», стоявшим особняком, переговаривались с людьми, сидевшими в машинах. Создавалось впечатление, что они ждут кого-то, к чему-то готовятся. Силуэт одного мужчины показался знакомым. «Костя! — пронзила мысль. И тут же: — Мне он мерещится».

Не дождавшись Нины, пошла в гостиную. Здесь царил полумрак, и никто ее не заметил. Не было ни стола, ни ковра, в натертом до блеска паркете слабо отражался подвесной зеркальный потолок. По углам к креслам и диванам прижались столики на колесах и на на них — вино, фрукты, конфеты. В блещущих золотом заморских упаковках лежали плитки шоколада. Откуда-то вывернулся Иванов, схватил ее за руку. Склонился к уху, тяжело дышал.

— Ага, вы! Я вас представлю.

Подвел к дивану и двум креслам, — на них сидели Шалопай и пожилой дядя с клиновидной бородкой, а на коленях у них девицы, — молоденькие, совсем еще девочки. Голоногие, в юбчонках с большой степенью рекламы и риска. «Негодяи! — подумала Анна. — Школьниц растлевают». Иванов, не обращаясь ни к кому в особенности, сказал:

— Анна Воронина, подруга моей жены.

Шалопай не удостоил Анну взглядом, потянул девицу за край юбки, сказал: «Бестыжая! Пошла вон!..» Пожилой с бородкой стрельнул глазами, едва заметно поклонился.

Анюта, чувствуя как от прилива крови пощипывают кончики ушей, прошла к свободному креслу и села в него. Искала глазами Нину, но той не было. И Иванов, выставив вперед руки, точно слепой, проковылял в коридор, из которого слабо лился зеленоватый свет. Анна сидела одна у стены, где полумрак почти скрывал ее от взгляда любопытных. Людей было много, они двигались словно тени, казались бесплотными, неживыми. Грудились стайками по углам, у диванов и кресел, пили, ели. Покорно и стыдливо жались друг к другу девицы, — все молодые, совсем еще юные, и одеты на один манер: в плотно обтягивающие, лаково блестящие лосины, короткие юбочки, а то и без них, расшитые люриксом, стеклярусом и бисером кофты, кожаные куртки — гладкие, тисненые и с цветным орнаментом, экстравагантные белые, зеленые, красные сапожки.

Все были заняты собой, до других никому не было дела. Спасительно-отвлекающе и оглушительно визжал, хрипел и ударял чем-то тяжелым по листам железа яростный рок-ансамбль, скорее всего заморский. Наши тоже умеют, но пока еще не научились колотить по барабану или медным тарелкам так, чтобы мозги вон вылетали.

Анюта ловила на себе взгляды «мушкетера» с козлиной бородкой, и лупоглазый Шалопай, хотя и не назойливо, не оставлял ее без внимания, поворачивал в ее сторону совиные фары, морщился, точно от зубной боли.

Хотела встать и с независимым видом проследовать в отведенную ей комнату, но как раз в этот момент в дальнем противоположном углу послышались визг девушек, возня, — там, из ярко освещенного коридора выкатилась стайка девчат и за ними мужики и парни. Они хватали девиц на руки, тащили обратно, в глубину коридора, а тех, кто оставался в гостиной, стискивали в мужичий круг, угощали вином, конфетами.

Было неловко, невыносимо оставаться безучастным свидетелем этих странных картин, — Анюта пошла к себе.

— Куда же вы?.. Сейчас начнем танцы!..

Кричала «козлиная борода». Анна посмотрела на него, но не ответила, прошла мимо.

В своей комнате хотела закрыться, но запоров здесь не было. Включила торшер, три бра, люстру, — боялась непрошеного вторжения. Походила взад-вперед по комнате, — тревога и страх нарастали. Иванов укололся. Что это значит? Наркоман? Да, они колются. И Нины нет, с ней сделали то же самое. Однажды в слезах она обронила: «Иванов хочет, чтоб я кололась, а в другой раз говорит: не давайся, не надо, оставайся трезвой и здоровой, всегда здоровой и следи за мной».

Как-то Нина расплакалась, обняла Анюту и почти кричала: «Они хотят посадить меня на иглу, мне страшно, забери меня на Дон!» А сейчас? Ее нет и нет. Не могла она так обойтись со мной, — пригласить в гости и бросить одну.