Том 1. Стихотворения - Жуковский Василий Андреевич - Страница 25

25

Кот и мышь *

Случилось так, что кот Федотка-сыроед,    Сова Трофимовна-сопунья, И мышка-хлебница, и ласточка-прыгунья,   Все плу́ты, сколько-то не помню лет, Не вместе, но в одной дуплистой, дряхлой ели     Пристанище имели. Подметил их стрелок и сетку — на дупло. Лишь только ночь от дня свой сумрак отделила (В тот час, как на полях ни темно, ни светло, Когда, не видя, ждешь небесного светила), Наш кот из норки шасть и прямо бряк под сеть. Беда Федотушке! приходит умереть!     Копышется, хлопочет,     Взмяукался мой кот, А мышка-вор — как тут! ей пир, в ладоши бьет,       Хохочет. «Соседушка, нельзя ль помочь мне? — из сетей    Сказал умильно узник ей. —     Бог добрым воздаянье! Ты ж, нещечко мое, душа моя, была, Не знаю почему, всегда мне так мила, Как свет моих очей! как дне́вное сиянье!    Я нынче к завтрене спешил   (Всех набожных котов обыкновенье), Но, знать, неведеньем пред богом погрешил, Знать, окаянному за дело искушенье!   По воле вышнего под сеть попал! Но гневный милует: несчастному в спасенье    Тебя мне бог сюда послал! Соседка, помоги!» — «Помочь тебе! злодею! Мышатнику! Коту! С ума ли я сошла!    Избавь его себе на шею!» — «Ах, мышка! — молвил кот. — Тебе ль хочу я зла? Напротив, я с тобой сейчас в союз вступаю!   Сова и ласточка твои враги:    Прикажешь, в миг их уберу!» — «Я знаю, Что ты сластёна-кот! но слов побереги: Меня не обмануть таким красивым слогом!    Глуха я! оставайся с богом!»     Лишь хлебница домой, А ласточка уж там: назад! на ель взбираться! Тут новая беда: столкнулася с совой.      Куда деваться? Опять к коту; грызть, грызть тенета! удалось!    Благочестивый распутлялся; Вдруг ловчий из лесу с дубиной показался, Союзники скорей давай бог ноги, врозь!    И тем все дело заключилось. Потом опять коту увидеть мышь случилось,    «Ах! друг мой, дай себя обнять! Боишься? Постыдись; твой страх мне оскорбленье! Грешно союзника врагом своим считать! Могу ли позабыть, что ты мое спасенье,    Что ты моя вторая мать?» —     «А я могу ль не знать,    Что ты котище-объедало? Что кошка с мышкою не ладят никогда! Что благодарности в вас духу не бывало! И что по ну́жде связь не может быть тверда?»

Сокол и филомела *

Летел соко́л. Все куры всхлопотались Скликать цыплят; бегут цыпляточки, прижались Под крылья к маткам; ждут, чтобы напасть прошла,     Певица филомела, Которая в лесу пустынницей жила И в тот час, на беду, к подружке полетела     В соседственный лесок, Попалась к соколу. «Помилуй, — умоляет, — Ужели соловьев соколий род не знает! Какой в них вкус! один лишь звонкий голосок, И только! Вам, бойцы, грешно нас, певчих, кушать! Не лучше ль песенки моей послушать?     Прикажешь ли? спою    Про ласточку, сестру мою… Как я досталася безбожнику Терею…» — «Терей! Терей! я дам тебе Терея, тварь! Годится ль твой Терей на ужин?» — «Нет, он царь!     Увы! сему злодею    Я вместе с Прогною сестрой На жертву отдана безжалостной судьбой! Склони соколий слух к несчастной горемыке! Гармония мила чувствительным сердцам!..» — «Конечно! натощак и думать о музы́ке! Другому пой! я глух!» — «Я нравлюсь и царям!» —     «Царь дело, я другое! Пусть царь и тешится музы́кою твоей!    Для нас, охотников, она — пустое!    Желудок тощий — без ушей!»

Похороны львицы *

    В лесу скончалась львица. Тотчас ко всем зверям повестка. Двор и знать Стеклись последний долг покойнице отдать.     Усопшая царица Лежала посреди пещеры на одре,    Покрытом кожею звериной;     В углу, на алтаре Жгли ладан, и Потап с смиренной образиной — Потап-мартышка, ваш знакомец, — в нос гнуся,    С запинкой, заунывным тоном, Молитвы бормотал. Все звери, принося Царице скорби дань, к одру с земным поклоном По очереди шли, и каждый в лапу чмок, Потом поклон царю, который, над женою Как каменный сидя и дав свободный ток   Слезам, кивал лишь молча головою На все поклонников приветствия в ответ. Потом и вынос. Царь выл голосом, катался От горя по земле, а двор за ним вослед Ревел, и так ревел, что гулом возмущался    Весь дикий и обширный лес; Еще ж свидетели с божбой нас уверяли, Что суслик-камергер без чувств упал от слез И что лисицу с час мартышки оттирали! Я двор зову страной, где чудный род людей: Печальны, веселы, приветливы, суровы; По виду пламенны, как лед в душе своей;     Всегда на все готовы; Что царь, то и они; народ — хамелеон,     Монарха обезьяны; Ты скажешь, что во всех единый дух вселен;    Не люди, сущие органы: Завел — поют, забыл завесть — молчат. Итак, за гробом все и воют и мычат. Не плачет лишь олень. Причина? Львица съела Жену его и дочь. Он смерть ее считал Отмщением небес. Короче, он молчал. Тотчас к царю лиса-лестюха подлетела И шепчет, что олень, бессовестная тварь,     Смеялся под рукою. Вам скажет Соломон, каков во гневе царь! А как был царь и лев, он гривою густою     Затряс, хвостом забил,     «Смеяться, — возопил, —   Тебе, червяк? Тебе! над их стенаньем! Когтей не посрамлю преступника терзаньем;     К волкам его! к волкам! Да вмиг расторгнется ругатель по частям, Да казнь его смирит в обителях Плутона    Царицы оскорбленной тень!»       Олень, Который не читал пророка Соломона,   Царю в ответ: «Не сетуй, государь,    Часы стенаний миновались! Да жертву радости положим на алтарь! Когда в печальный ход все звери собирались    И я за ними вслед бежал, Царица пред меня в сиянье вдруг предстала; Хоть был я ослеплен, но вмиг ее узнал.    — Олень! — святая мне сказала, —    Не плачь, я в области богов Беседую в кругу зверей преображенных!    Утешь со мною разлученных! Скажи царю, что там венец ему готов! —    И скрылась». — «Чудо! откровенье!» —     Воскликнул хором двор.     А царь, осклабя взор,    Сказал: «Оленю в награжденье    Даем два луга, чин и лань!» Не правда ли, что лесть всегда приятна дань?