Том 1. Стихотворения - Жуковский Василий Андреевич - Страница 37

37

К А.Н. Арбеневой *

«Рассудку глаз! другой воображенью!» — Так пишет мне мой стародавний друг. По совести, такому наставленью Последовать я соглашусь не вдруг. Не славно быть циклопом однооким! Но почему ж славнее быть косым? А на земле, где опытом жестоким Мы учены лишь горестям одним, Не лучший ли нам друг воображенье? И не оно ль волшебным фонарем Являет нам на плате роковом Блестящее блаженства привиденье? О друг мой! Ум всех радостей палач! Лишь горький сок дает сей грубый врач! Он бытие жестоко анатомит: Едва пленял мечты наружныйсвет, Уже злодей со внутреннимзнакомит… Призра́к исчез — и грация — скелет. Оставим тем, кто благами богаты, Их обнажать, чтоб рок предупредить; Пускай спешат умом их истребить, Чтоб не скорбеть от горькой их утраты. Но у кого они наперечет, Тому совет: держись воображенья! Оно всегда в печальный жизни счет Веселые припишет заблужденья!   А мой султан — султанам образец! Не все его придворные поэты Награждены дипломами диеты Иль вервием… Для многих есть венец. Удавка тем, кто ищет славы низкой, Кто без заслуг, бескрылые, ползком, Вскарабкались к вершине Пинда склизкой — И давит Феб лавровым их венком. Пост не беда тому, кто пресыщенья Не попытал, родася бедняком; Он с алчностью желаний незнаком. В поэте нет к излишнему стремленья! Он не слуга блистательныммечтам! Он верный друг одним мечтам счастливым! Давно сказал мудрец еврейский нам: Все суета! * Урок всем хлопотливым. И суета, мой друг, за суету — Я милую печальной предпочту: Под гибельной Сатурновой косою Возможно ли нетленногоискать? Оно нас ждет за дверью гробовою; А на земле всего верней — мечтать!   Пленительно твое изображенье! Ты мне судьбу завидную сулишь И скромное мое воображенье Высокою надеждой пламенишь. Но жребий сей, прекрасный в отдаленье, Сравнится ль с тем, что вижу пред собой? Здесь мирный труд, свобода с тишиной, Посредственность, и круг друзей священный, И муза, вождь судьбы моей смиренной! Я не рожден, мой друг, под той звездой, Которая влечет во храм Фортуны; Мне тяжелы Ареевы перуны. Кого судьба для славы обрекла, Тому она с отважностью дала И быстроту, и пламенное рвенье, И дар: ловить летящее мгновенье, «Препятствия в удачу обращать И гибкостью упорство побеждать!» Ему всегда в надежде исполненье, Но что же есть подобное во мне? И тени нет сих редких дарований! Полжизни я истратил в тишине; Застенчивость, умеренность желаний, Привычка жить всегда с одним собой, Доверчивость с беспечной простотой — Вот все, мой друг; увы, запас убогий! Пойду ли с ним той страшною дорогой, Где гибелью грозит нам каждый шаг? Кто чужд себе, себе тот первый враг! Не за своимон счастием помчится, Но с собственнымбезумно разлучится. Нельзя искать с надеждой не обресть. И неуспехтяжеле неисканья. А мне на что все счастия даянья? С кем их делить? Кому их в дар принесть?.. «Полезен будь!» — Так! польза — долг священный! Но мне твердит мой ум не ослепленный: Не зная звезд, брегов не покидай! И с сильным вслед, бессильный, не дерзай! Им круг большой, ты действуй в малом круге! Орел летит отважно в горный край! Пчела свой мед на скромном копит луге! И, не входя с моей судьбою в спор, Без ропота иду вослед за нею! Что отняла, о том не сожалею! Чужим добром не обольщаю взор. Богач ищи богатства быть достойным, Я обращу на пользудар певца — Кому дано бряцаньем лиры стройным Любовь к добру переливать в сердца, Тот на земле не тщетный обитатель. Но царь, судья, и воин, и писатель, Не равные степе́нями, равны В возвышенном к прекрасному стремленье. Всем на добро одни права даны! Мой друг, для всех одно здесь провиденье! В очах сего незримого судьи Мы можем все быть равных благ достойны; Среди земных превратностей спокойны И чистыми сберечь сердца свои! Я с целью сей, для всех единой в мире, Соединю мне сродный труд певца; Любить добро и петь его на лире — Вот все, мой друг! Да будет власть творца!

Пиршество Александра, или Сила гармонии *

По страшной битве той, где царь Персиды пал, Оставя рать, венец и жизнь в кровавом поле,     Возвышен восседал,     В сиянье на престоле,    Красою бог, Филиппов сын.    Кругом — вождей и ратных чин;    Венцами роз главы увиты: Венец есть дар тебе, сын брани знаменитый!    Таиса близ царя сидит,    Любовь очей, востока диво;    Как роза — юный цвет ланит,    И полон страсти взор стыдливый.     Блаженная чета!     Величие с красою!     Лишь бранному герою, Лишь смелому в боях наградой красота! И зрелся Тимотей среди поющих клира;    Летали персты по струнам; Как вихорь, мощный звон стремился к небесам;    Звучала радостию лира.    От Зевса песнь ведет певец:    «О власть любви! Богов отец,    Свои покинув громы, с трона,    Под дивным образом дракона,    Нисходит в мир; дугами вьет    Огнечешуйчатый хребет;    В нем страсти пышет вожделенье; К Олимпии летит, к грудям ее приник, Обвил трикраты стан — и вот Зевесов лик! Вот новый царь земле! Зевесово рожденье!» И строй внимающих восторгов распален; Клич шумный: царь наш бог! И стар и млад воспрянул. И звучно: царь наш бог! — по сводам отзыв грянул.     Царь славой упоен;     Зрит звезды под стопою;     И мыслит: он — Зевес;     И движет он главою,    И мнит — подвигнул свод небес. Хвалою Бахуса воспламенились струны:    «Грядет, грядет веселый бог,    Всегда прекрасный, вечноюный.    Звучи, кимвал; раздайся, рог;    Наш Бахус светлый, сановитый;    Как пурпур, пламенны ланиты;    Звучи, труба! грядет, грядет!    Из кубков пена с шумом бьет;    Кипит в ней пламень сладострастный.    Пей, воин! дар тебе сосуд.     О, Вакха дар бесценный!     Вином воспламененный,    Забудь, сын брани, бранный труд».    И царь, волнуем струн игрою,    В мечтах сзывает рати к бою;    Трикраты враг сраженный им сражен;    Трикраты пленный брошен в плен. <span class=«line12» id=«L56»>Певец зрит гнева пробужденье В сверкании очей, во пламени ланит; И небу и земле грозящу ярость зрит… Он струны укротил; их заунывно пенье; Едва ласкает слух задумчивый их глас, И жалость на струнах смиренных родилась. Он Дария поет: «Царь добрый! Царь великий! Кто равен с ним?.. Но рок свой грозный суд послал;     Он пал, он страшно пал;     Нет Дария-владыки.    В кипящей зыблется крови;    От всех забыт в ужасной доле;    Нет в мире для него любви;    Хладеет на песчаном поле;    Где друг — глаза его смежить    И прахом сирую главу его покрыть?»    Сидел герой с поникшими очами;    Он мыслию прискорбной пробегал    Стези судьбы, играющей царями;    За вздохом вздох из груди вылетал,    И пролилась печаль его слезами.    И дивный песнопевец зрит,    Что жар любви уже горит    В душе, вкусившей сожаленья, —    И песнь взыграл он наслажденья:    «Проснись, лидийский брачный глас;    Проникни душу, пламень сладкий;    О витязь! жизнь — крылатый час;    Мы радость ловим здесь украдкой;    Летучей пены клуб златой,    Надутый пышно и пустой —    Вот честь, надменных душ забава;    Народам казнь героев слава.    Спеши быть счастлив, бог земной;    Таиса, цвет любви, с тобой;    К тебе ласкается очами;    В груди желанья тайный жар,    И дышит страсть ее устами.    Вкуси любовь — бессмертных дар». Восстал от сонма клич, и своды восстенали: «Хвала и честь любви! певцу хвала и честь!»    И полон сладостной печали, Очей не может царь задумчивых отвесть    От девы, страстью распаленной; Блажен своей тоской; что взгляд, то нежный вздох; Горит и гаснет взор, желаньем напоенный, И, томный, пал на грудь Таисы полубог. Но струны грянули под сильными перстами, Их страшный звон, как с треском падший гром; Звучней, звучней… поднялся царь; кругом    Он бродит смутными очами;    Разрушен неги сладкий сон;    Исчезла прелесть вожделенья, И слух его разит тяжелый, дикий стон:     «Сын брани, мщенья! мщенья!    Покорствуй гневу Эвменид;    Се девы казни! страшный вид!    Смотри! смотри! меж волосами    Их змеи страшные шипят,    Сверкают грозными очами,    Зияют, жалами блестят…    Но что? Там бледных теней лики;    Воздушный полк на облаках;    Несутся… светочи в руках;    Их грозен вид; их взоры дики; То воины твои… сраженным в битве нет    Последней дани погребенья;    Пустынный вран их трупы рвет,     И воют: мщенья! мщенья! Бежит от их огней пожар по небесам; Бедой на Персеполь их гневны очи блещут;     Туда погибель мещут; К мечам! Бойницы в прах! Огню и дом и храм!..»    И сонмы всколебались к брани;    На щит и меч упали длани; И царь погибельный светильник воспалил. О горе, Персеполь! грядет владыка сил;     Таиса, вождь герою, Елена новая, зажжет другую Трою. Так древней лиры глас — когда еще молчал     Орга́на мех чудесный —    Перстам послушный, оживлял В душе восторг, и гнев, и чувства жар прелестный. Но днесь другую жизнь гармонии дала    Сесилия, творец органа. Бессмертным вымыслом художница слила Протяжность с быстротой, звон лиры, гром тимпана И пенье нежных флейт. О древних лет певец, Клади к ее стопам заслуг твоих венец…    Но нет! вы равны вдохновеньем!    Им смертный к небу вознесен;    На землю ангел низведен    Ее чудесным сладкопеньем!