Том 2. Баллады, поэмы и повести - Жуковский Василий Андреевич - Страница 21

21

Алонзо *

Из далекой Палестины   Возвратясь, певец Алонзо   К замку Бальби приближался,   Полон песней вдохновенных: Там красавица младая,   Струны звонкие подслушав,   Обомлеет, затрепещет   И с альтана * взор наклонит. Он приходит в замок Бальби,   И под окнами поет он   Все, что сердце молодое   Втайне выдумать умело. И цветы с высоких окон,   Видит он, к нему склонились;   Но царицы сладких песней   Меж цветами он не видит. И ему тогда прохожий   Прошептал с лицом печальным:   «Не тревожь покоя мертвых;   Спит во гробе Изолина». И на то певец Алонзо   Не ответствовал ни слова:   Но глаза его потухли,   И не бьется боле сердце. Как незапным дуновеньем   Ветерок лампаду гасит,   Так угас в одно мгновенье   Молодой певец от слова. Но в старинной церкви замка,   Где пылали ярко свечи,   Где во гробе Изолина   Под душистыми цветами Бледноликая лежала,   Всех проник незапный трепет:   Оживленная, из гроба   Изолина поднялася… От бесчувствия могилы   Возвратясь незапно к жизни,   В гробовой она одежде,   Как в уборе брачном, встала; И, не зная, что с ней было,   Как объятая виденьем,   Изумленная спросила:   «Не пропел ли здесь Алонзо?..» Так, пропел он, твой Алонзо!   Но ему не петь уж боле:   Пробудив тебя из гроба,   Сам заснул он, и навеки. Там, в стране преображенных,   Ищет он свою земную,   До него с земли на небо   Улетевшую подругу… Небеса кругом сияют,   Безмятежны и прекрасны…   И, надеждой обольщенный,   Их блаженства пролетая, Кличет там он: «Изолина!»   И спокойно раздается:   «Изолина! Изолина!» —   Там в блаженствах безответных.

Ленора *

Леноре снился страшный сон,   Проснулася в испуге. «Где милый? Что с ним? Жив ли он?   И верен ли подруге?» Пошел в чужую он страну За Фридериком на войну;   Никто об нем не слышит;   А сам он к ней не пишет. С императрицею король   За что-то раздружились, И кровь лилась, лилась… доколь   Они не помирились. И оба войска, кончив бой, С музы́кой, песнями, пальбой,   С торжественностью ратной   Пустились в путь обратный. Идут! идут! за строем строй;   Пылят, гремят, сверкают; Родные, ближние толпой   Встречать их выбегают; Там обнял друга нежный друг, Там сын отца, жену супруг;   Всем радость… а Леноре   Отчаянное горе. Она обходит ратный строй   И друга вызывает; Но вести нет ей никакой:   Никто об нем не знает. Когда же мимо рать прошла — Она свет божий прокляла,   И громко зарыдала,   И на землю упала. К Леноре мать бежит с тоской:   «Что так тебя волнует? Что сделалось, дитя, с тобой?» —   И дочь свою целует. «О друг мой, друг мой, все прошло! Мне жизнь не жизнь, а скорбь и зло;   Сам бог врагом Леноре…   О горе мне! о горе!» «Прости ее, небесный царь!   Родная, помолися; Он благ, его руки мы тварь:   Пред ним душой смирися». — «О друг мой, друг мой, все как сон… Немилостив со мною он;   Пред ним мой крик был тщетен…   Он глух и безответен». «Дитя, от жалоб удержись;   Смири души тревогу; Пречистых тайн причастись,   Пожертвуй сердцем богу». — «О друг мой, что во мне кипит, Того и бог не усмирит:   Ни тайнами, ни жертвой   Не оживится мертвый». «Но что, когда он сам забыл   Любви святое слово, И прежней клятве изменил,   И связан клятвой новой? И ты, и ты об нем забудь; Не рви тоской напрасной грудь;   Не стоит слез предатель;   Ему судья создатель». «О друг мой, друг мой, все прошло;   Пропавшее пропало; Жизнь безотрадную назло   Мне провиденье дало… Угасни ты, противный свет! Погибни, жизнь, где друга нет!   Сам бог врагом Леноре…   О горе мне! о горе!» «Небесный царь, да ей простит   Твое долготерпенье! Она не знает, что творит:   Ее душа в забвенье. Дитя, земную скорбь забудь: Ведет ко благу божий путь;   Смиренным рай награда.   Страшись мучений ада». «О друг мой, что небесный рай?   Что адское мученье? С ним вместе — все небесный рай;   С ним розно — все мученье; Угасни ты, противный свет! Погибни, жизнь, где друга нет!   С ним розно умерла я   И здесь и там для рая». Так дерзко, полная тоской,   Душа в ней бунтовала… Творца на суд она с собой   Безумно вызывала, Терзалась, волосы рвала До той поры, как ночь пришла   И темный свод над нами   Усыпался звездами. И вот… как будто легкий скок   Коня в тиши раздался: Несется по полю ездок;   Гремя, к крыльцу примчался; Гремя, взбежал он на крыльцо; И двери брякнуло кольцо…   В ней жилки задрожали…   Сквозь дверь ей прошептали: «Скорей! сойди ко мне, мой свет!   Ты ждешь ли друга, спишь ли? Меня забыла ты иль нет?   Смеешься ли, грустишь ли?» — «Ах! милый… бог тебя принес! А я… от горьких, горьких слез   И свет в очах затмился…   Ты как здесь очутился?» «Седлаем в полночь мы коней…   Я еду издалёка. Не медли, друг; сойди скорей;   Путь долог, мало срока». — «На что спешить, мой милый, нам? И ветер воет по кустам,   И тьма ночная в поле;   Побудь со мной на воле». «Что нужды нам до тьмы ночной!   В кустах пусть ветер воет. Часы бегут; конь борзый мой   Копытом землю роет; Нельзя нам ждать; сойди, дружок; Нам долгий путь, нам малый срок;   Не в пору сон и нега:   Сто миль нам до ночлега». «Но как же конь твой пролетит   Сто миль до утра, милый? Ты слышишь, колокол гудит:   Одиннадцать пробило». — «Но месяц встал, он светит нам… Гладка дорога мертвецам;   Мы скачем, не боимся;   До света мы домчимся». «Но где же, где твой уголок?   Где наш приют укромный?» — «Далеко он… пять-шесть досток…   Прохладный, тихий, темный». — «Есть место мне?» — «Обоим нам. Поедем! все готово там;   Ждут гости в нашей келье;   Пора на новоселье!» Она подумала, сошла,   И на коня вспрыгнула, И друга нежно обняла,   И вся к нему прильнула. Помчались… конь бежит, летит. Под ним земля шумит, дрожит,   С дороги вихри вьются,   От камней искры льются. И мимо их холмы, кусты,   Поля, леса летели; Под конским топотом мосты   Тряслися и гремели. «Не страшно ль?» — «Месяц светит нам!» — «Гладка дорога мертвецам!   Да что же так дрожишь ты?» —   «Зачем о них твердишь ты?» «Но кто там стонет? Что за звон?   Что ворона взбудило? По мертвом звон; надгробный стон;   Голосят над могилой». И виден ход: идут, поют, На дрогах тяжкий гроб везут,   И голос погребальный,   Как вой совы печальный. «Заройте гроб в полночный час:   Слезам теперь не место; За мной! к себе на свадьбу вас   Зову с моей невестой. За мной, певцы; за мной, пасто́р; Пропой нам многолетье, хор;   Нам дай на обрученье,   Пасто́р, благословенье». И звон утих… и гроб пропал…   Столпился хор проворно И по дороге побежал   За ними тенью черной. И дале, дале!.. конь летит, Под ним земля шумит, дрожит,   С дороги вихри вьются,   От камней искры льются. И сзади, спереди, с боков   Окрестность вся летела: Поля, холмы, ряды кустов,   Заборы, домы, села. «Не страшно ль?» — «Месяц светит нам». — «Гладка дорога мертвецам!   Да что же так дрожишь ты?» —   «О мертвых все твердишь ты!» Вот у дороги, над столбом,   Где висельник чернеет, Воздушных рой, свиясь кольцом,   Кружится, пляшет, веет. «Ко мне, за мной, вы, плясуны! Вы все на пир приглашены!   Скачу, лечу жениться…   Ко мне! Повеселиться!» И лётом, лётом легкий рой   Пустился вслед за ними, Шумя, как ветер полевой   Меж листьями сухими. И дале, дале!.. конь летит, Под ним земля шумит, дрожит,   С дороги вихри вьются,   От камней искры льются. Вдали, вблизи, со всех сторон   Все мимо их бежало; И все, как тень, и все, как сон,   Мгновенно пропадало. «Не страшно ль?» — «Месяц светит нам». — «Гладка дорога мертвецам!   Да что же так дрожишь ты?» —   «Зачем о них твердишь ты?» «Мой конь, мой конь, песок бежит;   Я чую, ночь свежее; Мой конь, мой конь, петух кричит;   Мой конь, несись быстрее… Окончен путь; исполнен срок; Наш близко, близко уголок;   В минуту мы у места…   Приехали, невеста!» К воротам конь во весь опор   Примчавшись, стал и топнул; Ездок бичом стегнул затвор —   Затвор со стуком лопнул; Они кладбище видят там… Конь быстро мчится по гробам;   Лучи луны сияют,   Кругом кресты мелькают. И что ж, Ленора, что потом?   О страх!.. в одно мгновенье Кусок одежды за куском   Слетел с него, как тленье; И нет уж кожи на костях; Безглазый череп на плечах;   Нет каски, нет колета;   Она в руках скелета. Конь прянул… пламя из ноздрей   Волною побежало; И вдруг… все пылью перед ней   Расшиблось и пропало. И вой и стон на вышине; И крик в подземной глубине,   Лежит Ленора в страхе   Полмертвая на прахе. И в блеске месячных лучей,   Рука с рукой, летает, Виясь над ней, толпа теней   И так ей припевает: «Терпи, терпи, хоть ноет грудь; Творцу в бедах покорна будь;   Твой труп сойди в могилу!   А душу бог помилуй!»