Сочинения - Поплавский Борис Юлианович - Страница 64

64

Париж, август 1925

«Смирение парит над головой…»

Смирение парит над головой Военною музыкою и зыком Морение схватило нас хоть вой Распух от страха и жары язык На сходку сквера мы пришли без зова Увы должно без голоса уйдем Слова излишние придали форму зоба Полна вся улица она влезает в дом Дом дом о дверь меня кричу нет дома Не слышат притворяются идут Текут из крана с потолка ползут Настигли завсегдатаи Содома Висят и тащат по ступеням вниз Выводят за плечи как на расстрел на площадь Смеется в воротник и плачет лошадь, Зря подневолье. Я же продолжаю визг Ору кричу но чу кругом пустынно Пустыня ходят невесомо львы О Лазаре! Я спал! О выли львы Несут для погребения простыни

1925

Открытое письмо

Зачем зачем всевышний судия Велел ты мне наяривать на лире Ведь я совсем совсем плохой поэт Нелепый жулик или обезьяна Ведь я не верю в голос из-под спуда Он есть конечно но и безопасно Для спящего на розовой перине Для скачущего праздно на коне Для тех кто плавает или летает Вздыхая воздух или незаметно Исподтишка пуская дым табачный Горой порой до самых башмаков (Хоть я и не поклонник гигиены Вегетарианства или шахматистов Которые танцуют на обложке И падают и вечно спят смеясь) Нелепый факт на дереве нелепом Нелепою рукою отрываем Я издаю глухой и хитрый вкус Как будто сладкий и как будто горький Как будто нежный но с слоновой кожей Но светлосиний и на самом деле Премного ядовитый натощак [2] Но для того кто вертится как флюгер (Крикливая и жестяная птица) На вертеле пронзительнейшей веры На медленном сомнительном огне, Я привожу счастливую во сне Она махает ровненькою ручкой И дарит дарит носовой платочек Надушенный духами сна и счастья Охотного предоставленья Жизни (Как медленный удар промеж глазами От коего и тихо и темно)

1926

«Лишь я дотронулся до рога…»

Лишь я дотронулся до рога Вагонной ручки, я устал, Уже железная дорога Открыла дошлые уста. Мы познакомились и даже Спросили имя поутру, Ответствовал польщенный труп: Моя душа была в багаже. Средь чемоданов и посылок На ней наклеен номерок, И я достать ее не в силах И даже сомневаюсь: прок. Так поезд шел, везя наш тихий Однообразный диалог, Среди разнообразных стихий: На мост, на виадук, чрез лог. И мягкие его сиденья Покрыли наш взаимный бред, И очи низлежащей тени И возлежащего жилет. Закончив труд безмерно долгий, Среди разгоряченной тьмы На разные легли мы полки, Сны разные узрели мы

1925

«Зима и тишина глядели…»

Зима и тишина глядели Как две сестры через забор Где птицы в полутьме галдели Холодный покидая двор А в доме Ольга и Татьяна Писали при свечах письмо Пока над желтым фортепьяно Летала пепельная моль

1925

Орфей в аду

Гав гав! Ау ау! Миау мау! Кукареку! О, караул! Но караул на башне. Бль! бль! в воде, зачем я прыг<нул> в реку, О, о, погиб (печальной Мойры шашни). Реку Тебе, неостроумный голубь. О, Боже! Можжевельная вода? Ты мне для лека. Утонул я голый. Иду на дно, должно быть, в ад? о, да. Усаты духи шепчут у сосудов, В которых парится неправедная плоть. О, Бог, скорей, о бок, Ты безрассуден. Антропофаги жмут людской приплод. Но, о, реку, ура, реку из речки. Казалось, им необходим партнер. Сажусь играть, сдаю, дрожа (у печки). Какая масть ко мне пошла, синьор!

<1925–1927>

Le chant d'Albinos

На белые слоны садится снег Они трубят засыпанные мраком Они слегка шевелятся во сне Слегка ползут по бельведеру раком. Их помнит ли еще слоновый бог С пронзительными круглыми клыками Которые он сну втыкает в бок Жует его как мягкий пряник (камень) А человек застигнутый внутри Раздавленный воздушными зубами Не знает: То моря? леса? ветры? Несут его топча и мня ногами Ил`и, Ил`и священная душа Проснувшаяся к бытию внезапно Выкладывает с шумом антраша Прекрасно беспрестанно и бесплатно И весело поет визжа слегка Слегка стеная в небольшом надрыве Пока во сне слезает с потолка Ее убийца с веером игривым