Круг Матарезе - Ладлэм Роберт - Страница 88

– Мне бы тоже было удобнее так поступить, но я должен сделать это сам.

– С вами, коммандос, никогда не договоришься! Сущие гориллы! Но лично вы смотритесь гораздо лучше, чем все остальные… Этот старый дурак, наш хозяин, наверняка теперь в своей часовне.

– Где?..

– Идемте со мной, я покажу, как пройти. Вы хорошо выглядите и достаточно любезны, и я могу впустить вас в дом. Проходите прямо сюда.

Хельга провела его по коридору до двери в большую гостиную, где по стенам были развешаны картины итальянских мастеров. Из этой комнаты несколько дверей вели в другие помещения. Она распахнула ту, что левее, и вывела Талейникова к следующей узкой двери из резного красного дерева, резьба была богатая – все на библейские сюжеты. Когда Хельга распахнула и эту дверь, никаких сомнений у Василия уже не оставалось: они оказались в русской церкви, но только домашней.

– Придется немного подождать, пока священник закончит службу. Вообще-то, начальник коммандос имеет право входить сюда в любое время, но поскольку вы не начальник, то нарушать службу нельзя. Впрочем, поступайте как знаете. Я не собираюсь учить вас, что вам делать. – И она удалилась, а он остался в дверях.

Василий подошел ближе и вслушался. Внутри шла служба на русском языке. Он не знал, как ему поступить.

Наконец решение было принято. Он тихонько вошел, и в полумраке глаз его отметил множество горящих свечей подле темных икон, священника в облачении и наконец того, кто, скорее всего, и был Вальтером Верахтеном, одним из наследников Гильома де Матарезе. Вальтер Верахтен, седой старик с редкими волосами, стоял на коленях перед алтарем. Священник в этот момент возвысил голос, приближаясь к концу сугубой ектеньи, и поднял глаза на вошедшего. Верахтен обернулся, и его сухое тело задрожало мелкой дрожью от негодования.

– Как вы посмели прервать службу? – Он почти кричал. – Кто позволил вам войти сюда?

– Одно историческое лицо из Петрограда, некто Ворошин, – ответил Талейников по-русски. – Мой ответ не хуже, чем любой другой, не так ли?

Верахтен припал к ступеням алтаря и заскреб каменную плиту скрюченными пальцами. Затем поднес руки к лицу, прикрыл глаза. Священник опустился на колени и подхватил старика. Обняв его за плечи, он выкрикнул:

– Кто вы? По какому праву?..

– Только не надо о правах. Не вам говорить мне о них… Меня воротит. Паразит!

Священник поднялся во весь рост.

– Однажды я был призван, и вот я служу! И подобно предстоящим Господу, я ничего не прошу и ничего не получаю.

– Так, значит, вы все-таки пришли, – медленно проговорил Верахтен, оторвав ладони от лица. – Они всегда говорили мне, что вы придете. «Мне отмщение, и Аз воздам», – сказал Господь, но вы, люди, не принимаете это. Вы отняли у людей бога, ничего не оставив взамен. Я не стану выяснять с вами, кто прав. Я не буду делать подобное на этой земле. Бери мою жизнь, большевистское отродье, но прошу только об одном: отпусти этого священника. Он не Ворошин.

– Зато вы – Ворошин!

– Это мой крест. – Голос Верахтена окреп. – И наша тайна. И этот крест, и эту тайну я пронес с честью, и Господь сподобил меня к этому.

– Один твердит о правах, другой о боге! – прервал старика Талейников. – Лицемеры! Перро ностро чиркуло!

– Я слышу тебя, но не понимаю, – прошептал старик.

– Корсика! Порто-Веккьо! Гильом де Матарезе!

Верахтен вопросительно взглянул на священника.

– Неужели я так стар, святой отец? О чем говорит этот человек?

– Объяснитесь, пожалуйста, – заговорил священник. – Кто вы и что вам нужно? Что означают эти слова?

– Он знает!

– Что я, по-вашему, знаю? – Верахтен подался вперед. – Ворошины пролили много крови, и я признаю эту вину. Но я не могу принять то, чего не знаю.

– Пастушок… – проговорил Талейников, – чей голос жестче ледяного ветра. Что может сказать вам больше? Пастушок!

– Господь мой пастырь…

– Прекрати это, набожный лжец! Святоша!

Священник не выдержал:

– Это вы должны прекратить, кто бы вы ни были. Оставьте в покое человека, который всю жизнь расплачивается за чужие грехи. Он с детства мечтал оставаться как дитя божие. Но ему не позволили. И он стал человеком с богом в душе.

– Он – один из Матарезе!

– Я не знаю, что это значит. Я только знаю, что представляет собой этот человек и сколько он жертвует на церковь. И единственное, о чем он просит, это быть свидетелями его помощи тысячам отверженных, голодных и обездоленных, – продолжал защищать старика священник.

– Вы просто дурак! Деньги, которые он жертвует, получены Матарезе ценой жизни и смерти людей! Это деньги Матарезе! Они оплачены смертью.

– Они покупают надежду! Это вы – лжец, а не он. – Священник указал на Верахтена.

В этот момент дверь распахнулась. Василий резко повернулся. В дверном проеме, широко расставив ноги, с оружием в руках стоял человек в темном костюме.

– Не двигаться! – прозвучало по-немецки.

Мужчина вошел. Следом за ним появились две женщины. Одна из них, высокая и худая, с правильными чертами красивого лица, очень белокожая, была одета в голубое вечернее платье из тонкого бархата. Палантин из дорогого меха наброшен на плечи. Вторая – в простеньком пальто из серого сукна – отличалась болезненным видом, отечная, с узкими, глубоко посаженными глазами. Василий столкнулся с ней всего час назад, во время посещения архива с Генрихом Касселем. Именно ей было поручено сделать копии документов для известного немецкого адвоката.

– Это тот самый человек, – подтвердила она.

– Благодарю вас, – быстро проговорила Одиль Верахтен. – Вы можете идти, мой шофер отвезет вас обратно в город.

– Благодарю вас, мадам. Большое спасибо.

– Всегда рада вас видеть. Шофер ждет в холле. Доброй ночи.

– Доброй ночи, мадам. – Женщина вышла.

– Одиль! – закричал старик Верахтен, поднимаясь на ноги. – Этот человек ворвался сюда…

– Мне очень жаль, папа, – прервала его дочь. – Ведь никогда ничего подобного ты не слышал, уверена. И лучше бы тебе не слышать…

С этими словами женщина кивнула человеку, сопровождавшему ее. Тот направил пистолет левее и выстрелил. Старик упал. Человек выстрелил еще раз – следующим упал священник. Ему снесло часть черепа.

Наступила тишина.

– Это одно из самых жестоких деяний, которые мне когда-либо приходилось наблюдать, – заметил Талейников.

– В устах Василия Васильевича Талейникова это заявление звучит как похвала, – проговорила госпожа Верахтен, выходя вперед. – Неужели вы могли поверить, что этот выживающий из ума человек способен быть частью нас?

– Я мог ошибиться только в человеке, но не в имени. Ворошины – это часть Матарезе.

– Более правильно будет сказать – Верахтены. Мы не рождаемся наследниками. Нас выбирают, вы должны это знать. – Она сделала жест в сторону мертвого отца: – Он никогда не был частью нас. Когда его брат погиб во время войны, Ансель выбрал меня! – Она внимательно смотрела на Василия. – Хотелось бы знать, что вам удалось выяснить в Ленинграде.

– Вам действительно этого хочется?

– Имя, – быстро ответила за Василия женщина. – Вам удалось узнать имя из давнего прошлого, имя, промелькнувшее в сумбурные времена, – Ворошин. Ну и что это дает вам? Ведь нет прямых возможностей связать Ворошина с Верахтенами, и любые обвинения Верахтены отведут в два счета.

– Но вы не можете знать о доказательствах, которыми я располагаю.

– Мы знаем достаточно, не так ли? – При этом она взглянула на своего вооруженного провожатого.

– Да, мы знаем предостаточно, – подтвердил тот. – Правда, я потерял вас в Ленинграде, но зато не обошел вниманием вашу подругу. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

– Вы? – Талейников рванулся вперед, но человек тут же поднял оружие.

Василий чувствовал, что выдержка начинает изменять ему. Боль, душевная и физическая, захлестнула его. О Зося! Моя Зося! Василию понадобилось огромное напряжение, чтобы продолжать контролировать ситуацию. Такой, как этот, убьет не мешкая, – ему это в радость, подумал Василий.