Таинственный остров (иллюстр.) - Верн Жюль Габриэль - Страница 85

Итак, колонисты провели ночь близ мыса, стоя на якоре. С наступлением сумерек ветер стих, и тишина не нарушалась ни единым звуком. Пассажиры, за исключением моряка, быть может, провели ночь на борту «Бонавентура» с меньшими удобствами, чем в Гранитном Дворце, но все же им удалось поспать. На следующий день, 17 апреля, Пенкроф на заре снялся с якоря и, идя левым галсом, при полном бакштаге, мог держаться очень близко к западному берегу. Колонистам был уже знаком этот великолепный лесистый берег, так как они прошли пешком по опушке леса; но все же вид его вызвал общий восторг. Корабль шел близко к земле, уменьшив ход, так что можно было тщательно обозревать берег, стараясь не наскочить на плававшие кое-где деревья. Несколько раз бросали якорь, и Гедеон Спилет фотографировал это красивое побережье.

Около полудня «Бонавентур» достиг устья ручья Водопада. Дальше на правом берегу снова виднелись деревья, но они росли реже, а через три мили деревья попадались уже отдельными группами, возвышавшимися среди заметных отрогов гор, пустынный хребет которых тянулся до самого берега. Как отличались друг от друга южная и северная части этого берега! Южная была покрыта зеленым лесом, северная казалась высохшей и пустынной. Она походила на «железные берега», как называют такие места в некоторых странах, и ее изрытая поверхность как бы указывала, что кипящий базальт подвергся в ранние геологические эпохи внезапной кристаллизации. Глыбы его громоздились одна на другую, и вид их, наверно, устрашил бы колонистов, если бы судьба забросила их вначале в ту часть острова. Находясь на вершине горы Франклина, они не заметили, как мрачно выглядит этот берег, так как видели его со слишком большой высоты; но с моря он казался очень страшным, и, вероятно, нигде в мире нельзя было увидеть ничего подобного.

«Бонавентур» прошел вдоль этого берега примерно около полумили. На берегу громоздились камни всевозможных размеров — глыбы от двадцати до трехсот футов высотой, самых разнообразных форм цилиндры, похожие на башни, призмы, напоминающие колокольни, пирамиды, словно обелиски, конусы, подобные заводским трубам. Страшные торосы в Ледовитом океане, и те не имеют таких причудливых очертаний! Естественные мосты соединяли между собой скалы; арки, расположенные, как своды храма, терялись в высоте, недоступной взорам. Кое-где виднелись ущелья с монументальными стенами, в других местах — настоящий хаос стрелок, пирамидок, шпилей, каких не найдешь ни в одном готическом соборе. Природа, более капризная, чем фантазия, прихотливо украсила величественное побережье, тянувшееся на восемь-девять миль.

Сайрес Смит и его товарищи застыли от изумления при виде этого зрелища. Они хранили молчание, но зато не стеснялся Топ и оглашал воздух лаем, отражавшимся многократным эхом от базальтовой стены. Как заметил инженер, этот лай звучал не совсем обычно, как тогда, когда Топ лаял у отверстия колодца в Гранитном Дворце.

— Пристанем к берегу, — сказал он.

«Бонавентур» подошел как можно ближе к прибрежным скалам. Быть может, поблизости находилась какая-нибудь пещера, которую следовало осмотреть? Но Сайрес Смит не увидел ничего — ни одной пещеры, ни одной впадины, которая могла бы служить кому-нибудь приютом, так как подножие скал покрывалось морским прибоем. Топ скоро перестал лаять, и корабль отошел на прежнее расстояние, то есть на несколько кабельтовых от берега.

В северо-западной части острова берег снова был песчаный и гладкий. Редкие деревья возвышались над болотистой низменностью, которую колонистам уже пришлось мельком видеть. Берег кишел мириадами птиц и, в противоположность другому, пустынному побережью, казался очень оживленным. На следующий день «Бонавентур» бросил якорь возле заливчика на севере острова и встал у самого берега, где было очень глубоко. Ночь прошла спокойно, так как ветер, если можно так выразиться, угас с последними лучами солнца и возобновился лишь при первых проблесках утренней зари. В этом месте легко было выйти на сушу, и признанные охотники колонии, Герберт и Гедеон Спилет, совершили утром двухчасовую прогулку по берегу и возвратились, неся с собой несколько связок уток и куликов. Топ превзошел самого себя и благодаря своей живости и усердию не упустил ни одной птицы.

В восемь часов утра судно снялось с якоря и быстро направилось вперед, поднимаясь к мысу Северной Челюсти. Ветер дул с кормы и все время свежел.

— Я нисколько не буду удивлен, если с запада налетит буря, — сказал Пенкроф. — Вчера во время заката солнца горизонт был ярко-красный, а сейчас я вижу на небе «кошачьи хвосты», которые не предвещают ничего хорошего.

Кошачьими хвостами он называл пушистые облака, разбросанные в зените и никогда не спускающиеся ниже пяти тысяч футов над морем. Они походили на легкие кусочки ваты их появление обычно предвещает ухудшение погоды.

— Ну что же, — сказал Сайрес Смит, — распустим, насколько возможно, наш парус и направимся в залив Акулы. Я думаю, что «Бонавентур» будет там в безопасности.

— Очень хорошо, — сказал Пенкроф. — К тому же северный берег представляет собой песчаные дюны, на которые смотреть неинтересно.

— Я бы охотно провел не только ночь, но и весь завтрашний день в этой бухте; ее стоит внимательно исследовать, — прибавил инженер.

— Я думаю, что нам волей-неволей придется это сделать, — ответил Пенкроф. — Горизонт на западе становится угрожающим — смотрите, как там черно.

— Во всяком случае, ветер помогает нам дойти до мыса Челюстей, — заметил журналист.

— Очень помогает, — сказал Пенкроф, — но для того, чтобы войти в залив, придется лавировать, и я очень хотел бы быть засветло в этих местах, которых совершенно не знаю.

— Если судить по тому, что мы видели на южном берегу залива Акулы, в тех местах, должно быть, много подводных скал, — добавил Герберт.

— Пенкроф, — сказал Сайрес Смит, — делайте, как найдете лучшим, мы полагаемся на вас.

— Будьте спокойны, мистер Сайрес, я не стану рисковать без надобности, — ответил моряк. Лучше удар ножом в мою собственную утробу, чем удар скалой в утробу «Бонавентура».

Под «утробой» Пенкроф подразумевал подводную часть своего судна, которой он дорожил больше, чем своей шкурой.

— Который час? — спросил Пенкроф.

— Десять часов, — ответил Гедеон Спилет.

— А какое расстояние нам остается пройти до мыса, мистер Сайрес?

— Около пятнадцати миль.

— Это два с половиной часа ходу, — сказал моряк. — И мы будем на траверсе мыса между двенадцатью и часом. К несчастью, в это время начнется отлив и вода отхлынет из бухты. Боюсь, что туда трудно будет войти, борясь одновременно с морем и ветром.

— Тем более что теперь полнолуние, а приливы и отливы в апреле очень сильны, — добавил Герберт.

— В таком случае, Пенкроф, не можете ли вы стать на якорь у оконечности мыса?

— Стать на якорь у самой суши, ожидая бурю! — вскричал моряк. Об этом вы подумали, мистер Сайрес? Это значило бы по доброй воле выброситься на берег.

— Так что же вы будете делать?

— Я постараюсь продержаться в море до начала прилива, то есть до семи часов вечера, и, если еще будет светло, попробую войти в залив. В противном случае мы останемся в море всю ночь и войдем в залив завтра на рассвете.

— Повторяю, Пенкроф, мы полагаемся на вас, — сказал инженер.

— Эх, будь на этом берегу хоть один маяк, — сказал Пенкроф, мореплавателям было бы куда легче!

— Да, но на этот раз здесь не будет любезного инженера, который зажжет огонь, чтобы указать нам путь в гавань, — ответил Герберт.

— Да, кстати, милый Сайрес, сказал Гедеон Спилет, — мы не поблагодарили вас, но, говоря откровенно, без вашего огня мы бы никогда не добрались домой.

— Без огня? — повторил инженер, крайне удивленный словами журналиста.

— Мы хотим сказать, мистер Сайрес, — вмешался Пенкроф, — что в последние часы перед возвращением мы были в большом затруднении, и если бы вы не позаботились развести костер на плато Гранитного Дворца в ночь на двадцатое октября, «Бонавентур» прошел бы мимо острова.