Журнал «Если», 2004 № 08 - Бачило Александр Геннадьевич - Страница 77

В тексте немало намеренных аллюзий по поводу творчества Стругацких. Не сказать, что автор специально полемизирует с братьями — скорее, пытается взглянуть на все это по-своему, под иным углом.

В итоге получается весьма интересно и часто неожиданно. Уж скучать читателю явно не придется, хотя речь идет о предметах более чем серьезных: «о несчастных и счастливых, о добре и зле, о лютой ненависти и святой любви…» Ну, и как там дальше поется.

Виталий Каплан

Андрей Хуснутдинов

Данайцы: Фантастические повести

Москва: ACT, 2004. — 267 с. (Серия «Звездный лабиринт» — Библиотека фантастики «Сталкера»). 5000 экз.

«Легкой славы ему не предсказать. Он сложен, склонен к эпатажу, сюрреалистичен. Из-за этого он как бы попадает между двух стульев — коммерческим изданиям фантастики он не нужен, а «общелитературные» журналы не любят фантастического образа мысли», — такими словами в начале 90-х Кир Булычёв напутствовал первую публикацию молодого автора из Ташкента.

Площадка на стыке фантастики и мэйнстрима — странное место. В советское время ее успешно освоил Г.Гор, для которого «странная» фантастика оказалась единственным дозволенным способом самореализации. Здесь авторы используют образы, сюжеты и другие элементы фантастической поэтики для решения художественных задач, самому жанру чуждых и обретающих смысл лишь в поле «большой литературы». В результате фантастика изменяется, обогащается, развивается… Для фантастики такие авторы важнее, чем для мэйнстрима.

В заглавной повести сборника поначалу кажется, что сюжет давно знаком: космический полет оборачивается картонными декорациями и сопутствующим унижением экипажа. Но автор уходит от стандартных путей развития темы: полет все-таки происходит, хотя вместо системы жизнеобеспечения в трюме — тюки барахла да несколько трупов в придачу. Полет может закончиться во сне, но продолжается наяву — при том, что граница между сном и явью в тексте размыта. Бредовый сон завтра легко может оказаться реальностью.

Светлые мечты и пафосные обещания для героев оборачиваются противоположностью — грязным подвалом, физическими и душевными муками, зрелищами истязания людей, попавших в «ближний круг» участников эксперимента. Вместо космического пантеона — «подвалы совести». Вдобавок — усложненный стиль: Хуснутдинов словно бы вгрызается и просачивается в глубины языка, чтобы выяснить, каким образом осуществляется управление восприятием действительности. Как вообще возможно в языке насилие и подчинение, возвеличивание и унижение, как они связаны с его механизмами и между собой.

Сергей Некрасов

Олег Овчинников

Семь грехов

СПб.: Азбука-классика, 2004. — 448 с. (Серия «Правила боя»). 5000 экз.

«Семь грехов» Олега Овчинникова вышли в серии «Правила боя». Этот факт сыграл коварную роль в отрадной в целом ситуации — долгожданном книжном дебюте уже известного писателя, стартовавшего со страниц журнала «Если». В последние несколько лет на книжном рынке появились несколько издательств, которые за счет «вкусной» подачи материала научились умело манипулировать потребителем. Ряд «фишек», разбросанных по тому (формат, оформление, переплет), говорит читателю: покупая наши книги, ты выделяешься из толпы. А между тем под модными обложками скрываются в лучшем случае самые обычные тексты. Такой подход был уже апробирован на детской и «интеллектуальной» литературе. Теперь очередь фантастики.

Участвуя в подобных проектах, писатель обязан соблюдать ряд правил, не связанных с литературными достоинствами его текста. Похоже, в такую ловушку попал и О.Овчинников. Книги серии «Правила боя» в соответствии с требованиями издателя должны выглядеть толстыми. Видимо, именно эта «особая необходимость» заставила автора расписать получившую премию «Сигма-Ф» повесть «Семь грехов радуги» в роман. История о появлении на Земле нового мессии, переиначившего на современный лад семь смертных грехов, выглядела в журнальном варианте гораздо привлекательнее. Хотя, надо признать, обаяние героев повествования от его расширения не уменьшилось. Они представлены не носителями неких наборов функций, заданных писателем, а живыми и полнокровными людьми.

Вообще, тема писательского мастерства (и ремесла) серьезно привлекает автора. Этому прямо или косвенно посвящены лучшие вещи сборника — рассказы «Слепой Бог с десятью пальцами» и «Будущее приходит сейчас», выгодно отличающиеся как от романа, так и от небольшой юмористической повести в новеллах «Контакты и конфликты».

Итак, сухой остаток. Лучше меньше — да лучше (© Ленин). Можно еще радикальнее. Миссия мессии — в усекновении скверны (© Овчинников).

Андрей Синицын

КРУПНЫЙ ПЛАН

Творец историй

Тед Чан. «История твоей жизни и другие истории». ACT

Впервые российский читатель познакомился с Тедом Чаном в 2000 году, когда на страницах журнала «Если» была опубликована его повесть «История твоей жизни». Затем в 2002 году последовала повесть «72 буквы», с большим интересом встреченная читателями, и рассказ «Вавилонская башня», опубликованный в «Если» в прошлом году. Ныне издательство ACT выпустило сборник Теда Чана (первую книгу автора), завоевавший за рубежом премию журнала «Locus»[18]. О сборнике рассказывает старший коллега «по цеху» писатель Норман Спинрад.

В наши дни Тед Чан как писатель-фантаст представляет собой крайне редкое явление, ибо только ему из всех новых авторов, пишущих в жанре НФ, удалось создать себе солидную литературную репутацию произведениями малых форм, не опубликовав при этом ни одного романа.

В былые времена никто не нашел бы в этом ничего особо удивительного: вполне традиционная траектория писательской карьеры, постепенно подводящая автора к публикации первого романа. Тут сразу же приходят на ум такие имена, как Теодор Старджон, Рэй Брэдбери или Харлан Эллисон, которые прославились как великолепные рассказчики задолго до того, когда стали публиковать романы. Теперь, кстати, эти самые вещицы малых форм считаются вершиной творчества авторов, а многие из них — классикой фантастики.

Чана нельзя назвать романтическим поэтом в прозе, как Брэдбери; он не мастер психологических глубин и поучительного сюжета, как Старджон; не творец современных мифов, погруженный в ин-ферно кипящих страстей, как Эллисон. И тем не менее Теду Чану удалось очень быстро завоевать признание читателей и твердую репутацию в среде профессионалов, написав, по сравнению с этими тремя мастерами, всего лишь горстку произведений.

Но как? И почему?

Что ж, наверное, следует начать с того, что все истории Теда Чана великолепно структурированы. И структура здесь относится не только к построению сюжета, но и к форме текста, а это далеко не то же самое.

В самом деле, если рассматривать эти истории в ракурсе традиционных понятий о сюжете и способе повествования, на которых построена фантастика, то малые формы Чана по своей сути довольно бедны. Некоторые, например, «Вавилонская башня» или «Деление на нуль», попросту состоят из финального разоблачения заявленной тайны и пространного введения, подводящего читателя к концовке. Такой способ повествования реально срабатывает лишь в текстах философского толка, и, с этой точки зрения, некоторые из его вещей почти не отличимы от метафизических конструкций.

Однако все до единой истории Теда Чана отлично сделаны. На уровне формы его повествование обыкновенно сложнее и изощренней, чем содержание той истории, которую эта форма в себе заключает. Впрочем, в таких произведениях, как «История твоей жизни» или же «72 буквы», по-иному, наверное, и быть не могло.

Тед Чан вовсе не блестящий стилист, если понимать это в духе Джека Вэнса или Рэя Брэдбери; он не тот писатель, чья проза завораживает сама по себе, доставляя читателю глубокое эстетическое наслаждение. Но его без колебаний можно назвать мастером прозы, который использует изложение как точный инструмент. Точнее, Чан владеет целым набором подобных инструментов: с их помощью он скрупулезно подбирает, а затем с уверенностью создает тот правильный стиль, который не только адекватно передает вполне определенное содержание, но и безошибочно сочетается с вполне определенной формой конкретной истории.