Необыкновенный консилиум - Шингарев Геннадий - Страница 22

Вот когда поднялся настоящий шум!

В городе появился стихотворный пасквиль — подмётное письмо, в котором Парацельса называли «зловредным Какофрастом» и слугой дьявола. Возникло обвинение в ереси; вмешались власти. Реформатору науки грозили судом. И кончилось тем, что зимней ночью «князь медицины» тайком ускакал из города.

Вся остальная жизнь Теофраста Гогенгейма прошла в почти непрерывных скитаниях. Это была короткая и на редкость несчастливая жизнь, и можно лишь удивляться, как он успел сделать так много. До нас дошло свыше 130 книг Парацельса. Среди них есть трактат под названием «Великое врачевание ран». Есть книги с загадочными и высокопарными заголовками: «Удивительное Чудо», «Превеликое Зерно». Немало есть среди них и алхимических сочинений, в которых замечательные научные идеи перемешаны со средневековой чертовщиной.

Свои произведения доктор диктовал ученикам. По свидетельству современника, он спал три часа в сутки, «не снимая сапог со шпорами», а потом вскакивал и с лихорадочной быстротой принимался диктовать. В возрасте сорока семи лет Парацельс вернулся на родину и умер в Зальцбурге на постоялом дворе. После него осталось два мешка с рукописями и медицинскими инструментами.

Говорят, в этих мешках было найдено золото. Это, конечно, сказка. При жизни Парацельса многие верили, что он владеет философским камнем, который он будто бы привёз из дальних странствий — не то из Палестины, не то из Московского государства. Вообще имя Парацельса окутано густым туманом легенд; чтобы их пересказать, понадобилась

бы ещё одна книга. Как и о докторе Фаусте, герое средневековой народной книги, о нём говорили, что он продал душу дьяволу, чтобы завладеть тайнами науки.

Глава 28 ЩИТ НАД ДВЕРЬЮ

Одна из таких легенд изложена в чешской рукописи XVI века. В ней кратко сообщается, что однажды к умирающему королю Фердинанду был вызван некий странствующий лекарь.

Что-то в этом роде, вероятно, происходило в действительности. Но что? Как и во всякой легенде, исторический факт смешался с вымыслом. Правда и фантастика, грёзы алхимии и первые успехи медицины причудливо сочетаются в этом полузабытом предании.

История, которую вы сейчас прочтёте, могла окончиться по-другому. И всё же главное в ней не выдумано. Это главное— образ врача, готового идти на смертельный риск ради спасения больного.

В конечном счёте это история о том, как врач выполняет свою задачу. Задачу, в которой слово исцелителя играет такую же великую роль, как и его дело.

…Рассказывают, что это случилось в Вене, в ночь полнолуния. У ворот замка остановились два всадника. Слуга слез с лошади и постучал в ворота.

Вышел латник, начал браниться, но, узнав, кто приехал, отправился за капитаном. Капитан замковой стражи был предупреждён. Он сам пошёл вперёд, дымя смоляным факелом; а следом звенели шпоры приезжего.

Миновали мощёный двор, где горели костры. У костров кучками сидела охрана. Прошли вторые ворота, поднялись

в башню. Долго шли гулкими переходами. Это был старинный замок-лабиринт, последний раз его перестраивали ещё при жизни Длиннобородого Карла, дедушки нынешнего короля.

Наконец добрались до внутренних покоев. Вожатый поднял руку, и стража развела алебарды.

В высокой, тускло освещённой зале толпились люди. Видимо, они уже давно стояли здесь. С тревогой и любопытством смотрели на высокие резные двери. Там над притолокой на золотом щите плясал красный лев, вывалив из развёрстой пасти длинный загнутый язык. Вокруг щита вилась на ленте древняя готическая надпись.

С двух сторон у дверей, задрав подбородки, застыла охрана. Посредине стоял усталый мажордом, опираясь на посох.

Вдруг говор стих, все головы повернулись назад. Вошёл закованный в сталь начальник стражи. За ним шагал приезжий. Это был коротконогий надменный человек в дорожных сапогах, опоясанный длинным мечом.

Он прошёл сквозь толпу и остановился у дверей опочивальни.

Глава 29

«ОСТАВЬТЕ ГАБСБУРГА ПОПАМ!»

— Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, доктор обеих медицин! — мрачно объявил мажордом и, пристукнув посохом, удалился.

Приезжий отвесил медленный поклон.

В спальне было жарко. Груды алых углей, как груды рубинов, переливались в камине. Сияли свечи. Справа и слева вдоль стен в тёмных одеждах стояли приближённые, и

лишь архиепископ, старик в малиновой рясе, с распятием на груди, сидел в кресле, сумрачно поглядывая на гостя.

Архиепископ был недоволен. С самого начала он был против того, чтобы приглашать Гогенгейма. О, конечно, приезжий был большой знаменитостью! Разбирался и в хирургии, и в искусстве лечить снадобьями. Так, по крайней мере, следовало понимать его странный титул. Но уж слишком подозрительные слухи ходили о нём.

Рассказывали, что он отрёкся от учения великих мужей древности, кощунственно сжёг их книги. Обуянный гордыней, превознёс себя, свой собственный жалкий разум. На что рассчитывал королевский совет, посылая за ним? На пресловутые тайные средства? А вдруг этот лекарь чернокнижник? Тайный еретик?

Брезгливо и не без тайного страха архиепископ протянул гостю для поцелуя сухую, трясущуюся руку.

К Гогенгейму подошёл государственный канцлер.

— Мы ждали вас три дня, — сказал он, понизив голос. — Не угодно ли?

И он указал на возвышение в глубине спальни.

Врач приблизился к ложу. Четыре золотых столбика поддерживали пышный балдахин. Гогенгейм велел раздвинуть занавески.

На подушках лежал король Фердинанд Габсбург. В груди у него свистело и клокотало. На лбу блестел пот. Король лежал неподвижно, глядя перед собой блестящими глазами. Полчаса назад он исповедался и причастился.

Вдруг голова его затряслась. Всё тело начало сотрясаться. Испуганные зрачки остановились на Гогенгейме.

— Сплюньте, государь, — сказал спокойно доктор.

Он подождал, когда успокоится приступ кашля. Поддерживая голову короля, быстро и ловко утёр ему воспалённые, шелушащиеся губы. На платке темнели красно-ржавые пятна.

Сзади раздался голос придворного медика:

— Осмелюсь высказать своё мнение… Когда жёлчь царит над кровью, то выходит через рот, нос и уши. Так учит нас мудрец Гиппократ.

— Так учите вы, — сказал Гогенгейм вполголоса и, бросив на медика колючий взгляд, приказал: — Пузырь со льдом на грудь его величеству!