Искатель. 1961–1991. Выпуск 2 - Иннес Хэммонд - Страница 69

Все так и вышло. Затянувшись, Семен похвалил махорку, заметив при этом, что Егор, наверное, подсыпает в нее самосад, а потом сказал:

— Ружьишком не хочешь побаловаться? А то давай с нами?

Ишь ты, подумал Егор, ружьишком побаловаться! Сказал бы уж прямо: помоги, Егор, сам знаешь, облава — это тебе не фунт изюма, пока стаю обложишь, семь потов сойдет. А у меня мужики-то немолодые, с ними и до весны проканителишься.

Что правда, то правда, охотники у Семена были никудышные. По дичи еще куда ни шло, а за волками — тут и силу надо иметь, и дыхание. А главное — знать волков-то. Без этого как ты их обложишь? Ну, допустим, обрежешь круг, а в нем, оказывается, пусто, никого. А почему? Да потому что круто обрезал, слишком близко подошел к лежке, вот и спугнул. А широко взять — тоже не сахар. Чем шире круг, тем больше людей надо, иначе нельзя. Иначе расставишь стрелков по номерам, а между ними такие прорехи, что в них не то что волк — медведь пролезет.

— Ну так как? — спросил Семен.

— Нет, — ответил Егор. — Не пойду. Я свое отохотился.

— Да брось ты! Неужто не надоело у Гошки молотком махать? А я, между нами говоря, надежду на тебя имел. Думал, согласишься по старой памяти.

— Не проси, Семен. В другой раз помог бы, а нынче нег.

— Ну как знаешь. Обойдемся и без тебя. Я, если хочешь, стаю-то уже подсмотрел.

— Это где же? — спросил Егор, надеясь, что Семен укажет ему совсем не то место, о котором он думает.

— А на болоте. Ничего стая-то. Волков пять, не мене. Наследили столько, что и не разберешься. Ничего, до всех доберемся, никуда не уйдут.

Все было правильно, стая была его, и теперь, когда над ней нависла опасность уничтожения, Егору оставалось надеяться лишь на ум и сметку волчицы. Уж кто-кто, а эта битая-перебитая как-нибудь, да вывернется, думал он.

В деревне только и разговоров было, что об облаве. Раньше об этом никто и не думал, охотятся охотники, и пусть себе охотятся, а теперь все как сговорились, передавая из дома в дом слухи о приготовлениях.

В чем тут причина — над этим не надо было ломать голову. Летняя потрава взбудоражила всю деревню. Четырнадцать овец зараз — такого не помнили даже старики, и сейчас все горели одним только желанием — чтобы охотники не упустили стаю. Многие вызывались идти в загонщики, а те, у кого были ружья, готовились стать стрелками.

Догадывались ли деревенские, чью стаю они собираются обкладывать, нет ли, но никто ни о какими расспросами к Егору не приставал. Должно быть, боялись, что получится, как с Петькой. Про свою стычку с ним Егор не сказал даже жене, но, как выяснилось, в деревне знали обо всем, и это, наверное, и удерживало любопытных от желания поговорить С Егором.

А пока суд да дело, у охотников ничего не клеилось. Они уже больше недели гонялись за стаей, но обложить ее никак не могли. Волки уходили из всех ловушек, и Егор не мог без смеха смотреть на то, как охотники каждый день, обвешанные катушками с тесьмой и флажками, тянутся ни свет ни заря к лесу, а под вечер приходят домой с пустыми руками. Грешно было радоваться, глядя на это, — четырнадцать-то овец волки положили не у чужого дяди, но Егор не мог ничего с собой поделать. И чем дольше тянулись неудачи у охотников, тем больше крепла у него уверенность в том, что волчица не дастся Семену и его людям. Может, они и убьют одного — другого волка из стаи, а волчица не дастся. Сам-то сколько с ней мучился, пока взял, а уж эти… Не по себе валят дерево.

Но среди этой грешной радости все чаще приходила тревожная мысль, что как бы после смеха не пришлось поплакать. Председатель-то не на шутку взялся за дело. Сказывают, даже отругал Семена, мол, валандаешься, а толку никакого. Да и не будет толку, видно же. Ну еще раз отругает, а дальше что?

А дальше то и случилось, чего Егор опасался: нагрянул председатель. Егор сидел за самоваром, когда увидел его в окошко. И хотя давно ждал этого, спервоначала чуть не свалял дурака — хотел спрятаться в другой комнате, а жене сказать, чтобы соврала, нету, дескать, Егора, ушел куда-то. Да, слава богу, опомнился и даже рассмеялся вслух, представив, какую дурость чуть не сморозил.

— Ты чего это? — спросила жена, которую удивила такая веселость Егора,

— Да так, смешное вспомнил. Иди лучше гостя встреть. Председатель не отказался попить чайку, спросил про жизнь, про дела, а потом сразу сказал:

— А я к тебе на поклон, Егор. Выручай. Замучился Семен в этой стаей. Каждый день бегает, язык высунув, а все попусту. Подсобил бы, а?

— Подсобил бы! А как подсоблять-то, Степаныч? Я тебе летом-то не сказал, а теперь куда уж деваться: мои это вол-Ки-то!

— А то я не знал! Ты думаешь, председатель у вас дурак, ничего не петрит? Да я как посмотрел тогда, как ты нос в сторону воротишь да в землю гладишь, так все и понял.

— Понял, а сам говоринь: подсоби. Я ведь их своими руками поил и кормил, а теперь стрелять?

— А что делать, Егор? Ей-богу, не хотел тебя трогать, думал, Семен сам управится, а вишь, что получается. Волчица твоя водит Семена за нос как хочет. Так можно всю зиму пробегать. Дорого встанет, Егор.

— Да не могу я, Степаныч, не могу! Если б не волчица, и разговоров бы не было, а волчицу не могу.

— Выходит, пусть и дальше овец режет? А платить за них кто будет? Ты, что ли? Я за те полтонны с колхозниками до сих пор не рассчитался. И так на трудодень с гулькин нос получают, а тут еще и волков корми из своего кармана! Ты все равно как маленький, Егор! — Председатель побарабанил пальцами по столу и сказал отчужденно, как никогда не говорил с Егором: — Ладно, от тебя толку, я вижу, не добьешься. Как был ты бык, так быком упрямым и остался. Не хочешь — не надо. На тебе свет клином не сошелся, найду других охотников, а волков мы все равно застрелим.

— Во-во, застрелим! Ты сейчас как тот, из райцентра. А кто мне про кровь говорил, что она, мол, у всех красная?

— Да что ты хрен с пальцем равняешь! — рассердился председатель. — Ну говорил. Так это вообще, а если тебя за горло берут, радоваться, что ли? Не дожили мы еще до этого, чтоб без крови-то.

— И не доживем. Говорят-то все правильно, а как яму другому выкопать — сразу и оправдание найдут.

— Не то говоришь, Егор, не то! Тебя послушать, так и жуликов и бандюг всяких надо по голове гладить. Вот опять же случай расскажу. На фронте был, в Белоруссии, в сорок четвертом году. Пошли мы в разведку, шесть человек. «Языка» надо было взять, хоть ты зарежься. Через фронт перебрались, вышли к какой-то деревеньке. Притаились, смотрим, есть там немцы или нету. Выяснили, что нету. Ну зашли в одну избу. А там две бабки и ребятишек куча. И что насторожило, смотрят на нас, как на врагов каких. Что за черт, думаем. Знаем же, как везде встречали, плакали от радости, а тут шарахаются. Стали спрашивать, что да почему. И что ты думаешь? Оказывается, ходят в деревню наши солдаты и отбирают у всех продукты. А у людей у самих есть нечего. Какие такие солдаты, спрашиваем, откуда? Никто не знает. Ходят, и все. Ну ладно, думаем. Потолковали между собой, как быть. У нас задание, «языка» надо взять, да разве оставишь все так? Решили узнать, что за солдаты. Сутки сидели в кустах за околицей, под вечер, глядим, идут. Двое. Солдаты как солдаты, в погонах, с автоматами. Ну подпустили поближе, а потом — хендэ хох. А они в нас из автоматов. Пашке Белову руку прострелили. Взяли мы их, конечно. Не таких брали. Раскололись они быстренько. Оказывается, дезертиры. В лесу в землянке жили. А жрать-то надо, вот деревенских и обирали. Расстреляли мы их тут же, у околицы. Ничего не побоялись, хотя за самосуд нас могли в трибунал упечь. Я к чему рассказал: кровь-то мы тогда тоже пролили, и не чужую, свою, да разве ж ото кровь, Егор?

— Ну ты и повернул, Степаныч!

— Я повернул! Это ты повернул. Мне никакой крови вовек бы не нужно, и волки твои не нужны. Пусть бы бегали, так они скотину ведь режут. Василий на днях сказал, у конюшни волчьи следы видел. Заберутся в конюшню, такого натворят, что и не расхлебаешься. Ладно, пойду я. Тебя, как вижу, не свернешь. Передумаешь, скажи мне или Семену. Прохлаждаться нам некогда, облаву так и так надо делать. Попрошу Андрея Вострецова из Новинок, чтоб помог. Не хуже тебя охотник.