Искатель. 1961–1991. Выпуск 2 - Иннес Хэммонд - Страница 70

— Не хуже, — согласился Егор.

— Да и добровольцы у нас есть. Сосед вон твой, и тот вызвался.

— Кто? — опешил Егор. — Петька?!

— Ну Петька, чего ты взбеленился?

— Погоди-погоди, Степаныч! — ухватил Егор за рукав вставшего председателя. — Это что ж, Петька на облаву пойдет?!

— А что тут такого, раз человек хочет?

— Не будет этого! — бледнея, сказал Егор. — Чтоб эта гнида охотилась за волчицей?! Не будет, я тебе говорю!

— Вон ты какой! Про кровь все твердишь, а сам так и дорываешься до крови-то. Что тебе Петька-то сделал, что ты аж побелел весь? Ну полаялись, слышал я, а ненавидеть-то за что?

— За что? А за что он волчицу отравил? Ты думаешь, чего она нынешней весной подыхала? Петька ей яду крысиного подкинул. Машу вон спроси, молоком отпаивали.

— Отпаивать-то отпаивали, а про яд первый раз слышу, — удивилась жена.

— Ясно, что первый! Не сказал я тогда тебе, а ведь Петька на огород приходил к нам, следы-то я его нашел. Он и сунул яду волчице.

— Да зачем ему это?

— А по злобянке. Что ты, Петьку не знаешь? Он и в район кляузу написал, а теперь, вишь ли, на охоту собрался.

— Ну, ты не очень-то расходись, — утихомирил Егора председатель. — Я ведь тоже про яд ничего не знал. Да-а, сосед у тебя, ничего не скажешь. А грозить все равно не надо. Это Петькино дело — идти на охоту или сначала у тебя разрешения спросить. Как захочет, так и будет, нам лишние руки на облаве во как нужны.

Не зная, как сдержать нахлынувшую злость, Егор встал и заходил по избе. Мысль о том, что Петька, этот сволочной и мелочный человек, из-за которого столько всего пережито, пойдет на облаву да вдруг еще и подстрелит волчицу — таким как раз и везет, — была Егору невыносима. Пусть бы застрелил кто угодно, только не Петька. Тогда хоть беги из деревни, потому что Петька ведь проходу не даст своими насмешками. А не сдержишься, ударишь, чего доброго, сгоряча — в милицию заявит, и посадят еще из-за такого гада. Нет уж, лучше своими руками все сделать.

— Ладно, — сказал Егор наконец. — Вот тебе мой сказ, Степаныч: Петькиного духу чтоб и близко на облаве не было, сам вместо него пойду. Но чур без ружья. Стрелять не буду. Помогу Семену выследить и обложить волков, а уж дальше как хотите.

— Идет, — согласился председатель. — Нам бы только стаю загнать, а стрелять мы и сами умеем…

Стаю обложили на глухом лесном острове. Сюда волки приходили на лежку, и здесь их наконец-то выследил Егор. Как выследил, только он и мог рассказать про то. Волчица, почуяв слежку, пускалась на разные хитрости и уловки, но Егор раз за разом отгадывал их и медленно, но верно шел за стаей по пятам.

Посторонний человек, поглядев в эти дни на Егора, подумал бы, что, видать, шибко любит этот молчаливый, обожженный морозом охотник деньги, если так надрывается из-за них. Другой и носа не высунул бы из дому в такой мороз, отсиделся бы, переждал, а этот как чугунный. Только одно и знает: чуть рассвело, а он уже в лес. Нужда, что ли, так заела?

Даже Семен, не говоря уж об остальной бригаде, не ожидал такой нещадности Егора к себе, а главное — отказа от всякой помощи.

— Чтобы в лес ни ногой, — предупредил Егор Семена в первый же день. — Когда надо будет, скажу.

Скажет так скажет, рассудили охотники. Мы люди не гордые, можем и подождать.

И верно рассудили. Никаких помощников себе Егор не хотел. Ко всем ревновал волчицу и слышать не желал, чтобы кто-то еще ее выслеживал. Выслеживали уже! Довыслеживались до того, что ходатая подослали — председателя. Скажи, мол, Егору, Степаныч, чтоб помог, замотались с этой проклятой стаей. Вот и пусть сидят дома, пока не свистну.

Но до этого «пока» пришлось дожидаться неделю. Чего только не делала волчица, по-разному изгалялась, чтобы сбить Егора с толку, — и кругами кружила, и на старые следы наводила, и на части разбивала стаю, да не помогло ничего. Егор поджимал и поджимал стаю, а когда следы привели к острову, понял: здесь. Только сюда и могли приходить волки на лежку, в этот отдаленный и тихий уголок. Тогда-то Егор и дал знать охотникам, и они, как частоколом, обнесли флажками участок, который он им показал.

На облаву выехали утром на двух санях. Народу набралось порядком, двенадцать человек — Семен со своими, Егор с председателем, да пятеро загонщиков. Лошади еле тянули, а когда свернули с дороги на целину, и вовсе стали, снег был по брюхо. Тогда все слезли с саней, оставили на них ружья с лыжами и гурьбой пошли впереди лошадей — торили дорогу. Так и добрались до места.

Волки вроде не должны были уйти сквозь флажки, однако Егор на всякий случай обошел их — нет ли выходного следа. Его не было, волки сидели внутри оклада, и теперь можно было бы плюнуть на остальное и уйти домой, но Егор решил досмотреть все до конца. Жила в душе тайная надежда, что, может быть, волчица и выкрутится. Это сейчас флажки пугают ее, а начнется стрельба — может и перемахнуть через них, и такое бывает. Когда до шкуры добираются, какие уж гут флажки. Ни о чем не думают, только б спастись.

И когда Семен развел своих по номерам, Егор встал за толстую елку неподалеку от одного из охотников. Со спины его прикрывали кусты, и он, утоптав снег под елкой, приготовился ждать.

День опять выдавался морозный, красный круг солнца просвечивал сквозь деревья, золотил заиндевелые ветки. Тишина стояла в лесу, казалось, нет в нем ни волков, ни людей, а только эти мохнатые ели и сосны да узорные, все в изморози, березы, что будто и не растут вовсе, а нарисованы. Сверху, чуть не задев, упала шишка, и Егор, задрав голову, увидел на ветке двух клестов. Словно и не замечая Егора, птицы шелушили своими кривыми клювами гроздь красноватых шишек. Да и сами клесты были красноватыми, а значит, самцами, и Егор подумал, что самки, наверное, уже сидят на яйцах. Птички-то всего ничего, а никаких морозов не боятся, в январе уже выводят птенцов. И как только не замерзают такие крохи?

Но вот в глубине леса стукнули, и Егор сразу забыл о клестах. Как ни слаб был донесшийся звук, Егор отличил его от обычных звуков леса и понял, что это пошли загонщики. Он представил, как они, рассыпавшись цепью, идут на своих широких лыжах и легонько постукивают палками по деревьям, приближаясь к тому месту, где стоят на номерах охотники. И, угадывая движение загонщиков, Егор вспомнил свой опор накануне облавы. Семен и остальные внушали загонщикам кричать сильнее и даже бить в тазы, чтобы согнать волков с лежки. Как будто для этого надо из пушки стрелять! Да волк тебя за километр услышит, только кашляни. А напугаешь всякими тазами, он и перемахнет через флажки. У того же Семена случалось. Егор мог бы и не вмешиваться в его распоряжения, пусть бы грохотали, а потом остались бы ни с чем, да злила глупость, и он сказал, что, если хотят разделаться с волками, так пусть слушают его, и наказал загонщикам гнать, как велит. И теперь они старались.

И другое представил Егор: как, услышав постукивания, сначала насторожились, а потом стронулись с места волки и пошли след в след за волчицей. А куда идти-то? Сзади загонщики, справа и слева флажки, а впереди охотники ждут не дождутся. Конечно, до выстрелов волчица попробует найти какую-нибудь лазейку, а как начнется пальба, волки кинутся врассыпную.

Тут уж каждый за себя будет, и Егор напряженно поглядывал по сторонам, стараясь угадать, в какой конец оклада подадутся волки. И когда справа бабахнул первый выстрел, он понял: началось!

Там же, справа, снова выстрелили, и тотчас закричал, заголосил раненый волк. Но бухнуло в третий раз, и крик оборвался. А выстрелы зачастили, как по цепочке приближаясь к тому месту, где стоял Егор. Стая шла справа, вдоль линии стрелков, которые, уже было ясно, не промахнулись, но уцелевшие волки должны были вот-вот появиться и здесь, на левой стороне оклада.

Егор посмотрел на ближайшего к нему охотника. Тот, выставив вперед левую ногу, держал двустволку перед собой, готовый выстрелить в любую секунду. Но, как и Егор, он ждал, что зверь появится справа, и смотрел только туда, а волк выскочил из кустов левее его, ближе к Егору. Весь как пружина, он на мгновение остановился, повернув голову туда, где трещали выстрелы, и Егор чуть не выбежал из-за елки: он узнал волчицу. Густой зимний мех изменил ее, но никакой мех не мог скрыть раскосость ее глаз и выражение взгляда, в котором, казалось, сквозила усмешка.