Блуд на крови. Книга первая - Лавров Валентин Викторович - Страница 70

70

Это вполне совпадало с планами Олимпиады.

Однажды в читальне она познакомилась с симпатичным молодым человеком. Как и она, молодой человек регулярно посещал читальню, и девушка еще прежде обратила на него внимание.

Они вместе сходили в театр, побывали на концерте. Молодой человек оказался начинающим карьеру правоведом. Его голова была полна возвышенных планов. Константин (так звали правоведа) не очень понравился матери, но Олимпиада все же приняла его предложение руки и сердца, они обвенчались и уехали в Одессу, где жили родители Константина.

Семейная жизнь их сложилась несчастно. Константин меньше всего думал о карьере, работе и семье, но все больше увлекался вином и картами.

И хотя родители мужа души не чаяли в голубоглазой блондинке из Москвы, жизнь Олимпиады делалась все грустнее. Она родила мальчика, который на втором году жизни сгорел от чахотки. Молодая женщина бегала по урокам, муж играл в карты. Родители, упав в ноги знакомого генерала, упросили взять их сына на службу. Жалованье положили ему приличное, но через полгода за нерадение и пьянство он со службы был выгнан.

Так Олимпиада промаялась долгих шесть лет. На время она рассталась с мужем и очень удачно устроилась в дом к инженеру Ржанчицкому, который, оставшись вдовым, платил ей за воспитание малолетнего сына 25 рублей. Пять рублей из этих денег она отправляла мужу, жалея его. Еще столько же отсылала матери. Ее пятилетний воспитанник любил Олимпиаду Михайловну как родную мать. Инженер сделал решительное предложение:

— Давайте соединим наши судьбы! Олимпиада мягко ответила:

— Вы очень милый человек, но у меня есть уже муж, которому я обязана по долгу совести помогать.

Инженер вздохнул и с грустью подумал: «Как жаль, что это божественное создание досталось непутевому человеку!»

ПРИГЛАШЕНИЕ

Летом они перебрались в имение Ржанчицкого — Николаевку, расположенное в нескольких верстах от железнодорожной станции Врадиевка. Однажды почтальон принес Олимпиаде письмо от мужа. Она поплакала над ним и сочла долгом показать инженеру:

— Вот, пожалуйста, прочтите!

Муж писал: «Дорогая Липа, милая Незабудка! Я очень виноват перед тобою. Ты — святое существо, и я не стою и единого твоего волоса. Если твое золотое сердце не переполнилось отвращением ко мне, прости и навеки забудь то дурное, что я делал по собственной глупости. Теперь многое во мне переменилось. Два года разлуки отрезвили меня. Я понял, что жить без тебя не могу. И вот я получаю новое место. Дела наши совершенно меняются. Вернись ко мне, или я покончу счеты с жизнью. Моими последними словами будут: „Господи, прости мне мои несуразности! Как я любил и за гробом буду любить мою нежную, славную и самую красивую Незабудку. Срочно отвечай…“

Ржанчицкий решительно проговорил:

— Мне очень больно прощаться с вами. И я, и мой малыш полюбили вас всей душою. Лучшей воспитательницы для ребенка я не могу желать. Тем не менее пусть ваша жизнь с мужем станет счастливой. Кроме жалованья, я даю вам деньги на проезд по железной дороге в 1-м классе.

Расставание было трогательным. У каждого на сердце лежала печаль, душу томило тревожное предчувствие.

ТЯЖЕЛЫЙ ЗАПАХ

Вечером, пыхтя и подавая короткие гудки, на станцию Врадиевка подкатил пассажирский поезд. Было 4 апреля 1900 года.

Ржанчицкий подсадил Олимпиаду, протянул проводнику саквояж отъезжающей. Поезд постоял всего три минуты. И вот прощальный гудок прокатился по окрестностям. Поезд вновь стал набирать скорость. Олимпиада стояла возле приоткрытого окна и махала рукой человеку, который был с ней бесконечно добр и к которому она испытывала симпатию.

Олимпиада думала: «Если бы не мой христианский долг перед мужем, я осталась бы с этим человеком и была бы счастлива».

Купе было маленьким — на одного пассажира. После вечернего чая Олимпиада достала томик стихов Аполлона Майкова, раскрыла наугад:

В телеге еду по холмам, Порой для взора нет границ… И все поля по сторонам, И над полями стаи птиц…

Стихотворение было созвучно настроению. За окном мелькали бесконечные просторы России, славного и богатого государства. Солнце совсем склонилось к горизонту, потемнело. В вагоне зажгли электрическое освещение — роскошь исключительно для пассажиров 1-го класса.

Захотелось спать. Олимпиада откинула голову на спинку дивана.

Вдруг ей показалось, что из-за дверей в купе идет какой-то отвратительный чесночный запах.

Олимпиада открыла дверь, позвала проводника:

— Здесь чем-то пахнет…

Проводник тщательно осмотрел пол, ничего подозрительного не обнаружил, но согласился:

— Откуда-то и впрямь тяжелым воздухом прет…

Она закрылась в купе, потерла виски одеколоном «Царский вереск» и вновь откинула голову на спинку дивана, решив: «Спать лягу позже, пока подремлю, потом немного почитаю Майкова. Ночь в дороге длинна!»

Она закрыла глаза, представила встречу с мужем — слабым, но милым человеком. Подумала: «Бог даст, все поправится, забросит он свои карточные увлечения. Будут у нас дети. Хорошо бы, если мальчик и девочка. Как я подготовлю их к гимназии! Обязательно станут примерными учениками!»

Мечты Олимпиады были нарушены: кто-то осторожно дергал за ручку двери.

ГОСТЬ ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ

Она потянулась к выключателю, желая зажечь свет, но не успела.

Кто— то ловко открыл замок снаружи. Дверь пришла в движение. Весь проем закрыла широкая мужская фигура.

Олимпиада хотела крикнуть, заголосить. Но вместо этого тихо молвила:

— Зачем вы тут? Уйдите, пожалуйста… — Страх сковал ее.

Мужчина шагнул в купе и захлопнул за собой дверь.

Олимпиада несколько пришла в себя, требовательно сказала:

— Выйдите вон! Или я буду кричать…

Вокруг царил мрак. За дверью раздались веселые голоса. Он наклонился, и ее обдало гнусным запахом — смесью перегара и дешевого табака. Он прохрипел:

— Не шуми… — и тут же брызнул ей в лицо чем-то ядовитым.

В глазах защипало, она прижала ладони к лицу.

И вдруг страшный и парализующий удар пронзил ее грудь. Потом последовали другие удары: опять в грудь, в лицо, в спину.

Она хотела крикнуть, но с ее сведенных смертью губ не сорвался даже шепот.

ТРУП ПОД ЖЕЛТЫМ ОДЕЯЛОМ

Поезд № 9 прибывал в Одессу ровно в 7.00. Железнодорожная прислуга осматривала вагоны 1-го класса.

Все пассажиры уже были на ногах. В окне мелькали домишки ближнего пригорода. И лишь в пятом купе никто не отзывался на стук.

Появился поездной жандарм Орлов. Он приказал проводнику Боровкову:

— Откройте!

В купе никого не было. Кровать покрыта желтым домашним одеялом, рядом стоял тюк, видимо, с вещами.

— Где пассажирка? — Орлов с недоумением смотрел на проводника.

Боровков пожал плечами:

— Госпожа сели вчера вечером на Врадиевке, так больше из купе не выходили. Разве только ночью где-нибудь отстали?

Орлов решительно заявил:

— Дамы по ночам из вагона не выходят. Но если где пассажирка отстала, нам уже сообщили бы.

Поезд вкатил в черту города. Пассажиры покидали купе, заполняли проход.

— Может, пока вещи собрать? — проводник вопросительно взглянул на жандарма.

Орлов согласно кивнул:

— Конечно!

Боровков подошел к постели, приподнял одеяло и завопил благим матом:

— Аи, страх какой!

На диванчике, подогнув под себя ноги, лежала мертвая женщина. Руки в локтях были согнуты. Лицо обезображено многочисленными ударами ножа. Грудь вылезла из открытого платья, и в ней зияла черная рана. Орлов нажал пальцами — из раны фонтаном прыснула темная кровь.