Владимир Высоцкий без мифов и легенд - Бакин Виктор Васильевич - Страница 82

82

А в декабре на IV съезде Союза композиторов СССР в докла­де «О массовом музыкальном воспитании» Д.Кабалевский с гневом говорил: «Есть вообще явления в нашей музыкально-творческой жизни, в музыкальном быту, в которых нам следовало бы серьез­но разобраться. Взять хотя бы какую-то странную, окутанную ту­маном таинственности проблему так называемых "бардов" и "ме­нестрелей"».

Далее симфонист взялся конкретно за Высоцкого и заклеймил радио, при помощи которого песни из «Вертикали» стали популяр­ными: «Зашла речь о песне В.Высоцкого «Друг», получившей через радио распространение среди молодежи и даже среди ребят. При­чины популярности этой песни просты: мелодия сверхэлементар­ная, тема будто бы о дружбе. А о дружбе всегда хочется петь. А о чем она на самом деле? Если парень в горах

«оступился и в крик, значит рядом с тобой чужой»,

и тут же вывод:

«Ты его не брани — гони».

Что же это за философия?! Ну, оступился, ну, закричал, до­пустим, даже испугался — так его сразу же назвать чужим и гнать?! Мы привыкли думать, что друзья познаются именно в беде, в труд­ную минуту. Впрочем, Высоцкий тоже так думает, но только по от­ношению к самому себе. И поэтому дальше поет так:

«А когда ты упал со скал, он стонал, но держал... значит, как на себя самого по­ложись на него».

Вот это, значит, друг! Вот ведь как Высоцкий по­нимает дружбу. Какая безнравственная позиция...»

«Песню о друге» Высоцкий написал во время съемок «Верти­кали» за одну ночь под впечатлением рассказа консультанта и тре­нера по альпинизму Л.Елисеева. Опытный альпинист был потря­сен, услышав первое исполнение: «Володя пел, не глядя на листок с текстом. Передо мною проходили образы моих лучших друзей, с которыми мы брали вершины и, что называется, делили хлеб и та­бак, — и тех, которые оказались случайными попутчиками. Я уз­навал и не узнавал свой вчерашний рассказ. С одной стороны, это был сгусток, самая суть нашего вчерашнего разговора. С другой — все стало ярче, объемнее. Песня меня ошеломила. Находил я в ней и глубоко личные моменты».

Но и среди известных композиторов-симфонистов были те, кто понимал и любил песни Высоцкого, — Сергей Слонимский, Микаэл Таривердиев, Владимир Дашкевич, Альфред Шнитке и многие другие...

Возмущены творчеством Высоцкого были и некоторые поэты-песенники. Из книги П.Леонидова «Высоцкий и другие»: «...Евге­ний Долматовский сказал: «Любовь к Высоцкому — неприятие со­ветской власти. Нельзя заблуждаться: в его руках не гитара, а нечто страшное. И его мини-пластинка — бомба, подложенная под нас с вами. И если мы не станем минерами, через двадцать лет наши пес­ни окажутся на помойке. И не только песни». Это из речи на худо­жественном совете фирмы «Мелодия» в 1968 году».

В результате всей этой злобной клеветнической кампании лю­бимого народом артиста перестали допускать на эстраду даже с шефскими концертами. Несколько лет — до сентября 71-го года, — если удавалось получить разрешение, он выступал от Бюро пропа­ганды киноискусства как актер с роликами из фильмов, исполняя только литованные песни.

В.Смехов: «Никакому пришлому «русисту» не понять, что все­союзная популярность, магическая власть над миллионами сердец и баснословный тираж звучащих «томов» Высоцкого — что все это произошло благодаря запрещению его имени на официальном уров­не. Страна чудес. Высоцкого не могли лишить его Лиры, его Скрип­ки, поскольку ему их и не разрешали».

Это смертельно почти, кроме шуток, —

Песни мои под запретом держать.

Можно прожить без еды сорок суток,

Семь — без воды, без меня — только пять.

Он уже прекрасно чувствовал свою популярность, отлично знал себе цену и осознавал, как нужен он был людям... А запреты помогали держать форму.

Возможно, человек более слабый на его месте прекратил бы пе­сенное творчество вообще, но он писал все лучше и лучше, не меняя в угоду обличителям ни манеры письма, ни манеры исполнения:

Я из повиновения вышел:

За флажки — жажда жизни сильней!

Только сзади я радостно слышал

Удивленные крики людей.

Некоторые приписывали этой песне чисто экологическую ост­роту. Дескать, ну как жестоки егеря, да и охотники — звери, не люди. Высоцкий ее написал не про волков, а про людей. В тексте песни, помимо прямого указания на отождествление волка и авто­ра, есть универсальные общечеловеческие категории, позволяющие каждому человеку ощутить себя волком.

Люди, окруженные идеологическими флажками, оказались просто затравленной стаей в умелых руках «егерей». В социальных генах большинства значилось: за флажки — нельзя! Почему нель­зя, никто не знал. Нельзя — и все, страшно! А поэт этой песней и подал мысль:

«А что, если за флажки?К свободе!»

Эта песня — при­зыв к борьбе за жизнь собственными клыками.

Интересны по этому поводу воспоминания советника Брежне­ва и члена худсовета Театра на Таганке Федора Бурлацкого: «Вме­сте с Делюсиным мы часто навещали Любимова и его театр, дружи­ли с Володей Высоцким. Он бывал в гостях у многих членов нашей группы, пел и рассказывал о себе, о театре. Кстати говоря, имен­но у Шахназарова как-то Володя спел нам песню «Охота на вол­ков». Помню, тогда я воскликнул: «Так это же про нас! Какие, к чер­ту, волки!» Судя по всему, именно это восклицание стимулировало вторую песню Володи:

"Меня зовут к себе большие люди, чтоб я им пел «Охоту на волков»"».

«Охота на волков»

навсегда останется потрясающим по силе воздействия художественным документом нашей эпохи. По свиде­тельству фотохудожника И.Гневашева, знакомство с этой песней Вы­соцкого получилось необычайно волнительным: «С первых же зву­ков его голоса мороз пополз по нашим спинам:

«Идет охота на вол­ков, идет охота...»

Это был совсем другой Высоцкий. Он вырос на несколько голов сразу».

Песня воспринималась не только как предельно откровенное выражение авторского самосознания, но и как общая правда:

Волк не может нарушить традиций —

Видно, в детстве, слепые щенки,

Мы, волчата, сосали волчицу

И всосали: нельзя за флажки!

Наиболее посещаемым городом в стране после Москвы и Под­московья был Ленинград. Высоцкого здесь любили и много запи­сывали.

Вспоминает Михаил Крыжановский: "Значит, поутру в мае 1968 года я записывал его... Он напел все, что было нового. Начал он с песни

«Дайте собакам...».

Тут же я повез запись Галичу, кото­рый на тот момент был в Ленинграде. Он прослушал и прямо-таки заболел: «Ну вот, надо же так!..»

Галич очень любил песни Высоцкого. Прямо балдел — и все просил послушать новые песни".

«ХОЗЯИН ТАЙГИ»

В июне 68-го года режиссер Владимир Назаров приглашает Вы­соцкого на роль бригадира сплавщиков Ивана Рябого в фильме «Хо­зяин тайги» (сценарий Б.Можаева по мотивам его повести «Власть тайги»).

Утверждение на эту роль проходило не гладко. После благо­получных проб режиссер имел беседу с первым секретарем райко­ма П.Шабановым. «Высоцкий — это морально опустившийся, раз­ложившийся до самого дна, — вещал партийный секретарь. — Он может подвести вас, взять и просто куда-нибудь уехать. Я не реко­мендую вам Высоцкого». Такое было время — секретарь райкома давал рекомендации для участия в съемках. Тут, конечно, сыграли свою роль недавние статьи в прессе.

Не торопился подписывать разрешение директор театра, ко­торый обычно смягчался, если его самого приглашали к участию в съемках...

Была в тот момент и проблема личного, чисто психологическо­го характера. Перед экспедицией в тайгу, где проходили съемки, не­обходимо было сделать противоэнцефалитный укол. Бесстрашный на съемках и в жизненных ситуациях, Высоцкий с некоторого не­давнего времени панически боялся уколов. И не зря. Прививка вы­звала анафилактический шок, приведший к резкому падению кро­вяного давления и потере сознания...