Женщина, вечная девочка… - Казакова Римма Федоровна - Страница 7

7

«Женщина ребёнка родила…»

Женщина ребёнка родила.Ну, дела! И не моргнула глазом.Вот она разверста и светлаи открыта разом всем заразам.Там, где был младенец, – пустота.И тихонько, смутно беспокоясь,чувствует, как полые местазаполняет беспредельный космос.И пускай не навсегда, не всласть,нам дано всей плотью нашей бреннойвдруг узнать таинственную связьс вечною и чуждою вселенной…

«Я так тебя люблю издалека…»

Я так тебя люблю издалека,на континенте, противоположномродной стране, где тоже нелегкабыла любовь с тоской о невозможном.Я так тебя издалека люблю,не чувствую ни чуждым, ни ушедшим,что кажется, я шар земной пробьюнасквозь биеньем сердца сумасшедшим!

Помпея

В конце печальной эпопеи,перевернувшей жизнь мою,я на развалинах Помпеи,ошеломленная, стою.В нас человек взвывает зверем,мы в гибель красоты не верим.Жестокость!Парадокс!Абсурд!В последний миг последней болимы ждем предсмертной высшей воли,вершащей справедливый суд.Но вот лежит она под пеплом,отторгнутым через века,из огненного далекас моим перекликаясь пеклом.И негодуя, и робея,молила, плакала, ждала.Любовь, заложница, Помпея,зачем, в стихи макая перья,такой прекрасной ты была?Захлестнута глухой тоской я.Нет, гибнуть не должно такое!Ах, если бы! О, если бы…Но под ногами – битый мрамор:обломки дома или храма,осколки жизни и судьбы.Вернусь домой к одной себе я,найду знакомого плебеяпо телефону, доложив,что хороша была Помпея!А Рим…Рим, Вечный город, жив.

«Приезжаю из командировки…»

Приезжаю из командировкив чем-то новом, как в татуировке,вся из завтра, вся издалека.До былого дня в его заботедела нет моей клейменой плоти,и прозрачен дух, и жизнь легка.Я вернулась, как корабль с орбиты,я не помню мелкие обиды.Друг завороженно и светлона меня, что ввысь еще несется,смотрит, будто на затменье солнца,как сквозь закопченное стекло.Как остаться в нашей гуще, чащеэтой занебесною, парящей,недоступной дикому копью?Как сквозь чад и ад молвы дотошнойпронести, не расплескав, в ладошкаххрупкую, как жизнь, любовь мою?Тщетное, смешное упованье!Мне звонят из места пребыванья:«Как полет? От всех большой привет.Помидоры, значит, не помяли?И цветочки наши не повяли…Встретимся, конечно, тесен свет!..»Я смотрю и вижу, что, похоже,блекнут иероглифы на коже.Друг, очнувшись, – про дела, дела…И во все, что – смерть, восторг и сказка,лезет телефонная развязка.И молчат мои колокола.

Польша. Дни моря

1989

По запаху море ищу.Жара! Не Колобжег – Карибы!По запаху счастья грущу,а пахнет водою и рыбой.О, вечная женская блажь,тоскою темнящая душу:вся жизнь – только фон и пейзаж,а кто-то – туман и мираж,но нужен – один! – до удушья.Зачем мое сердце болит?Когда, наконец, перестанет?!Давно уже опыт велитакценты любви переставить.Люблю этот город чужой,хожу по нему невидимкой.Он медленный и небольшой,с его прибалтийской душойсмурная, моя, – невредима.Люблю – без тебя, без тебя!Лишь так вырвусь, выживу, справлюсьлишь так, не стелясь, не глупя,себе и кому-то понравлюсь.Сама одобряла разбой,хотя открывалось уже мне:беда – быть победы рабой,но – ужас! – рабой пораженья.На что ты меня осудил?И все же есть выход: всецелопризнаю, что ты победилстроптивые душу и тело.Но, значит, – еще молода,и жизнь до конца не пропета,и, может быть, эта бедасовсем не беда, а победа!…По запаху счастья грущу,вздыхаю совсем не от горя,у берега счастья ищу,у этого вечного моря.А сердце спокойно уже,его больше грусть не корежит.И капельку счастья душебезмолвно подарит Колобжег…

«Я рада, что я улетаю…»

Я рада, что я улетаюиз ночи в рождение дняи маленьким облаком таюдля нас: для тебя и меня.Устала душа от нагрузок,от родины больно душе,и я для пейзажей нерусскихпочти что готова уже.Тебе оставляю я сновабесправную правду: люблю,и это тяжелое словотвоими губами ловлю.Глагол, ненасытно ловимый,летит к одному за двоих.Губам твоим больно, любимый,как пусто моим без твоих.Нас все поделило неравно,а надо остаться людьми,и поздно уже или ранорешать уравненье любви.Лукавый вопрос без ответа,который решить не дано:раздельность взаимная этаи эта слиянность в одно.И бегство мое непростое —не меньше, чем встреча, для нас.Кромсай же мотором просторы,двадцатого века Пегас.И нет ни обиды, ни гнева,коль нет снисхожденья рабе,коль все же лежит через небои к родине путь, и к себе.