Собрание стихотворений и поэм - Гамзатов Расул Гамзатович - Страница 19

Когда уйду, хочу, чтоб говорил И враг мой обо мне как о поэте: Он жизнь любил, как мало кто на свете, И всю ее отчизне посвятил.

*

Тщеславно решил: я еще молодой И мне далеко до заката. Сумею на гребень вершины седой Взойти, как всходил я когда-то.

Но выдохся вскоре на третьей версте, Воздушный почувствовав голод. Зазывно висела тропа в высоте Для тех, кто и вправду был молод.

Решил через реку пуститься я вплавь, Казалось, былое под боком, Но зарокотало ущелье: «Оставь Надежду сразиться с потоком!»

«Мне смолоду норов потока знаком И волн его памятен холод!» — «Ушло твое время. Не будь дураком, Давно как пловец ты не молод!»

Весельем бесовским наполненный рог Вздымают мужчины по кругу. Когда-то три рога осилить я мог, Не прятавший сердца в кольчугу.

«Налей, виночерпий, и рог поднеси, Как будто в пустыне оазис!» Но вздрогнуло сердце: «Помилуй! Спаси! Давно ты не молод, кавказец!»

Еще я, влюбившись, седлаю коня, Скакать на свиданье готовый, Но смотрит из зеркала вновь на меня Не кровник ли седоголовый?

Вершат еще, кажется, круговорот По жилам и пламень и солод, А юная женщина с грустью вздохнет И скажет: «Уже ты не молод».

Но молодо слились перо и рука И впору рискнуть головою. Ах, только б звенела, как раньше, строка Натянутою тетивою!

КИНЖАЛ И ПАНДУР

Верен каменным громадам Дом отцовский в вышине, Где кинжал с пандуром рядом Пребывают на стене.

Не обойденный судьбою, Я седой, как выси гор, Зимней ночью над собою Их услышал разговор.

Обнажив свою натуру, Виды видевший кинжал Молвил с гордостью пандуру: — В схватках честь я защищал!

И немало пролил крови, Наводя смертельный страх, Чтобы грязь лежать на слове Не могла в родных горах.

Отвечал пандур кинжалу: — Крови я не проливал, Но любовь, познав опалу, Словно в битвах защищал.

— Всех не счесть, кого со света Я списал, — сказал кинжал. Отвечал пандур на это: — Я убитых воскрешал!

Твой хозяин хмурил брови, Опершись на стремена. Ты в горах пьянел от крови, Я — от красного вина.

Говорит кинжал: — Проклятья Должен был я изрекать! — Говорит пандур: — В объятья Звал я ближних заключать!

— Я утес, вознесший тура, — Почитаем до сих пор. — И слетает с уст пандура: — Я долина среди гор.

— Я булат — боец исконный! — Я пандур — души прелюд! — Я имам, в Гимри рожденный! — Я — певец любви Махмуд!

— Мне, булату, постоянно О минувшем снятся сны! — Мы с тобой для Дагестана Словно две моих струны!

Встал над гребнем перевала Месяц в звездной вышине. Мне пандура и кинжала Слышен говор в тишине.

ГАВРИИЛУ АБРАМОВИЧУ ИЛИЗАРОВУ

Гавриил Илизаров, искусный лукман, Я приеду в Курган, но не в гости, А затем, чтоб любви, пострадавшей от ран, Ты срастил перебитые кости.

Кто удачи тебе подарил талисман, Мне гадать лишь дается свобода: Может, горный Урал, может, наш Дагестан, Где приписан ты к небу от рода?

Как в бою отступать заставляя недуг, На печаль заработал ты право, Ведь излечивать вывих душевный, мой друг, Тяжелее, чем вывих сустава.

Знай, в студенты твои перешел бы сам Бог, Если б ты, не жалея усилий, Связь времен, Гавриил, восстанавливать мог, Словно связки людских сухожилий.

А в Курган я приеду, зови не зови, И скажу: «Мое сердце утешь ты, Человек, превеликою силой любви Возвращающий людям надежды».

ВСЕ ОТДАЛ БЫ ЗА МОЛОДОСТИ ВРЕМЯ…

Танцоры в пляс кидаются опять. Ах, как себя им хочется прославить! А время — не танцор: его плясать Ни под какую дудку не заставить.

Умело полукровку осадил Лихой ездок, познавший джигитовку, Но под луною нет таких удил, Чтоб время осадить, как полукровку.

Молитвы повторяются слова, В которой раз звучит стихотворенье. И в том седая истина права, Что время лишь не знает повторенья.

И снова рог наполнит тамада И поезд возвратится в клубах дыма, Но времени звезда необратима, И мне лишь снятся юные года.

Все отдал бы за молодости время, Когда небес аульских посреди Мог я, безвестный, сунув ногу в стремя, Изжарить перепелку на груди.

*

Судьбу избирала Марьям не сама, А продана в жены родными была. И сын офицера Кебед-Магома Застежки на платье ее расстегнул.

И как тосковал по любимой Махмуд, Лишь знал Кахаб-Росо — нагорный аул. И песни Махмуда поныне поют Об этой печали в Аварии всей.

Ах, как по любимой сходил он с ума. И вскоре от пули погиб в Игали. Сынов двух оставил Кебед-Магома, Когда он скончался, постылый супруг.

Махмуд и Марьям — эти имени два В горах, где рукою подать до небес. Связала навеки людская молва… Петрарку с Лаурою вспомните вновь.

*

Я в городе, где никому не ведом, В котором сам не знаю никого. Бреду как будто за толпою следом, В ее словах не смысля ничего.

Читает ветер старую афишу, Мир уместился на столбцах газет. А Дагестана имени не слышу, Хоть для меня сошлись в нем семь планет.

Подобье черт являет жизнь земная И в сопредельном и в ином краю: Вот женщина прошла, напоминая Обличием любимую мою.

С цадинским солнцем схоже солнце в небе, И, как в горах, где пела мне Муи, Пекутся люди о насущном хлебе, Смеются дети так же, как мои.

Мне кажется, что всюду одинаков, Как ты его, мой друг, ни назови, Язык дождя, язык цветенья маков, И радости, и горя, и любви.

Но с юных лет не лепестками выстлан Передо мной не оттого ли путь, Что, где б ни прозвучал злодейский выстрел, Летит свинец, мою пронзая грудь.

*

Натянул бы в ясный час восхода На пандур лучи рассвета я, Чтоб твой слух, владычица природа, Усладить, восторга не тая.

В честь тебя я, слезы бы роняя, Музыку исторг, когда бы мне Гребни волн, как клавиши рояля, Покорились в отчей стороне.

Если б был подобен я пророку, О любви к тебе бы неспроста Смог громокипящему потоку Я свои слова вложить в уста.

На земле, которой нет напевней, Горы где, как наши, высоки, Довелось мне видеть тополь древний, Сверстника поэта Рудаки.

И красы земной вознес бы ради Я стихи на облачный карниз, Если б был могучим, как Саа´ди, И ходил по тучам, как Хафиз.

Не дано мне этого удела, Я лишь твой, природа, ученик, Что твоею волею умело Наделен глаголом, как тростник.

*

Приветствую тебя, рассветный час, Снега вершин багрит Восток ко благу, Всю ночь сегодня не смыкал я глаз, И вот стихи ложатся на бумагу.

Еще вчера, как будто бы в чадре, Стояли розы вроде жен владыки, И кажется, свобода на заре Открыла их пленительные лики.

Еще вершины ярче, чем зенит, Огонь очажный вновь почуял тягу, И колокольчик над дверьми звенит. Звени, звени: приходит гость ко благу.

Любимая мыть начала окно, Которое пред солнцем распахнула, Ее лицо в стекле отражено, Сливаясь с отражением аула.

И для меня прекрасней в мире нет Их образов, они слились ко благу! И превратил в сокровища рассвет На листьях и траве ночную влагу.

Приветствую тебя, рассветный час, Я нынче потрудился под луною И совершаю утренний намаз: Читаю стих, что был написан мною.

ПРОСТИ МЕНЯ, СЕРДЦЕ МОЕ

Тебя я помучил немало, Как вспомню, ни ночи ни дня Со мной ты покоя не знало, Прости, мое сердце, меня.

Как плетью, ах будь я неладен, Твое подгонял колотье. За то, что я был беспощаден, Прости меня, сердце мое!

За то, что бывало любовью Прострелено, верность храня, В тоске обливалося кровью, Прости, мое сердце, меня.

За то, что железным ты мнилось И мог подставлять под копье Тебя я, безумью на милость, Прости меня, сердце мое.

За то, что познало измену Друзей, свою участь кляня, Отрады и горести смену, Прости, мое сердце, меня.

Кружит, как над полем сраженья, Порой над тобой воронье. За подвиги долготерпенья Прости меня, сердце мое.

*

Песню сложи такую, Властитель песен земных, Чтобы воскресли мертвые И смерть не брала живых.