Собрание стихотворений и поэм - Гамзатов Расул Гамзатович - Страница 46

АХМЕД МУНГИ

Горским златокузнецам Доводилось, говорят, Из аула Кубачи До Парижа доходить.

И одним из мастеров, Кто обрел известность там, Был не кто-нибудь, а сам Ювелир Ахмед Мунги.

Могут златокузнецы Говорить на языке, Что понятен странам всем, Где в прекрасном знают толк.

Переводчиком Мунги, Как поведал он о том, Из московской стали был Ослепительный резец.

И французских модниц смог Покорить Ахмед Мунги, Что съезжалися к нему С золотом и серебром.

И кавказский звездный рой Словно нисходил с небес, Чтоб у модниц воссиять На запястьях и груди.

Но не знала ни одна Из французских щеголих, Что еще поэтом был Ювелир Ахмед Мунги.

Только вдруг затосковал Он от родины вдали. И вернулся в Кубачи Не в карете, а пешком.

Правда, злые языки Утверждали, что помог Трем мужьям в Париже он Сделать стройных сыновей.

Знали цену в Кубачах Прирожденным мастерам, Но Ахмед Мунги меж них Как поэт еще прослыл.

Говорят, однажды им На турнире побежден Был Омарла Батырай – Стихотворцев падишах.

И вознес он до небес Кубачинцев мастерство, Рассказав о золотом Ухе в золотых стихах.

Ну, а дело было так: Битву проиграл наиб, На позор ему отсек Ухо правое Шамиль.

«Искупить хочу вину, Дай отряд!» – сказал наиб. Вскоре о победе весть Шамилю привез гонец.

И тогда Шамиль велел, Как рассказано Мунги, Золотое ухо в срок Кубачинцам сотворить.

Золотое ухо он В дар наибу преподнес, «Чтобы слава приросла К одноухому навек».

Я стихи пересказал, Что сложил Ахмед Мунги. И познали бы восторг Вы, прочтя оригинал.

ЭТО ДЕЛО МОЛОДОЕ…

День ли, ночь ли…

Сквозь опаловую дымку Неспроста я видеть рад, Что влюбленные в обнимку Под окном моим стоят.

Посмотрел на них с укором Кто-то в этот час благой, Но прильнул завидным взором В одночасье к ним другой.

Но обнявшиеся двое Ото всех отрешены. Есть ли в мире слаще доля, Явь, что все затмила сны?

Небо, синью налитое, Ниспошли им благодать. Это дело молодое, Сам хотел бы так стоять.

Звезд мерцающая ясность, От влюбленных – тень одна. И нужна любви не гласность, Страсть взаимная нужна.

И покуда славить слитно Будут жизнь она и он, Будет здравствовать нескрытно Под луною связь времен.

И стоят в обнимку двое Возле моего окна. Это – дело молодое, Вечность в нем заключена.

*

Дети ангелам подобны, Но что ждет их, если мы Сами в душах не способны Избежать исчадья тьмы?

Нет доверчивей их взгляда, Нет честней, чем их уста. И за все людские чада Я тревожусь неспроста.

Вы над ними не затмите Света праведной звезды, Вы своей в них не вложите Ненависти и вражды.

Вы детей не погубите Вашей страстью роковой, Их никак не научите, Кто есть нации какой?

Пусть ласкают слух и впредь им Все людские имена. Вы в наследство дайте детям Дружелюбья времена.

Грешные перед столетьем, Чувства добрые одни Завещайте вашим детям, Чтоб простили вас они.

ЗАХОДЯЩЕЕ СОЛНЦЕ

Даль лиловеет вечерней порой, С небом простившись, дневное светило, Кузни аульской напомнив горнило, Рдея, садится за темной горой.

Окна закрыли. На уровнях двух В комнатах песня звучит и молебен. И отдает, запрокинувши гребень, Честь заходящему солнцу петух.

Солнце садится, и видится мне Отсвет закатный, подобный кизилу, И никому среди гор не под силу Солнце догнать и на белом коне.

Волны потока Восточной горы, Лбы поднимая на ложе высоком, Снова роднятся с кизиловым соком Волею завечеревшей поры.

Звездно число надмогильных камней, Но, представая небесному взору, Не торопись ты за черную гору, Солнце закатное жизни моей.

ГРУЗИИ

На тебя сквозь радость я и слезы Нагляжусь ли? Милость прояви: Пусть на грудь твои мне лягут лозы, Грузия – страна моей любви.

Пушкина и Лермонтова тени Обрели здесь царственную власть. И всегда я счастлив на колени Пред тобою, Грузия, упасть.

Ты прости мне молодую смелость, Что когда-то прибыл, как поэт, В твой предел я, Грузия, где пелось Истинное слово с древних лет.

Над Курой идя по скальной грани, Мог я сдвинуть к своему стыду, Если бы великий Чиковани Мне не подал руку на ходу.

Приезжал я гостем к Леонидзе, К Маргиани… Только вспомню их, Слезы сами начинают литься И с небес звучит грузинский стих.

Ночь была. Я шел, понять не в силе, Отчего как будто ночи нет? И сказал Иосиф Нонешвили: «Это нам Медея дарит свет» .

Как бы жизнь надежды ни ломала, Я в твою отправлюсь высоту, И меня Григол пусть и Ламара Встретят снова в аэропорту.

Чаровница и стихов и прозы, Чтобы смог свободно я вздохнуть, Ты свои божественные лозы Положи мне, Грузия, на грудь.

*

Лечу по небу. Кто ответит мне, Где облака проходят, как фрегаты, Какая там империя в огне, Какие там пылают эмираты?

А может быть, лихой тореадор Дразнит быка полотнищем багровым? Слыву я в небе путником не новым, Оно всегда мой обольщает взор.

Но вот уже внизу рокочет море, Корриды образ исчезает в нем. Вершины гор теперь предстанут вскоре, Прощальным озаренные огнем.

Жизнь отмеряю киноварью зорь я, И смысл в земной лишь находя судьбе, Аэродром любви – мое надгробье, Вернуться с неба счастлив я к тебе.

ВЕСЕННЯЯ РЕКА

Вновь время к маю повернуло, И обесснежел перевал, И мчит ручей вблизи аула Щенком, что из дому сбежал.

И солнечный на нем ошейник, И, слыша звон со всех сторон, Он не какой-нибудь отшельник, А для компании рожден.

Он двух себе подобных встретит Под сводом высей голубых, И шум они поднимут в свете, Как выпившие на троих.

И вот уже в папахах белых, Не оборачивая взгляд, Как трое арестантов беглых Тесниной буйственно летят.

И три ручья рекою стали, И к морю ринулась река, Над нею облачные стаи, И звезды, и моя строка.

И, одержимая не распрей, В объятьях волн могучих мчит. И дочь высот аварских Каспий В числе других удочерит.

И волн владычество седое Ей даст другое бытие, Хоть здесь исчезнет родовое Обличье горское ее.

Дана завидная ей участь Неограниченною быть: Дарить горам свою певучесть И в море корабли носить.

*

Одни решили в наши дни, Что издавать приказы вправе, Хотя умом своим они Не первозданные в державе.

Другие молят об одном: «Вы наш покой тревожить бросьте!» Хотя уснувшим мертвым сном Порой перемывают кости.

А третьи – зверя на ловца Не гонят, духом величавы. И добывают для державы Хлеб в поте своего лица.

Их праздник в будничности дел, Не я ль в долгу у этих третьих? Когда б мне бог помог воспеть их, Я мог бы славить свой удел.

О ЛЮБВИ НЕ СПРАШИВАЙ МЕНЯ…

Не таясь, спроси о чем угодно В час, когда присядем у огня. И хоть пламя сердцу соприродно, О любви не спрашивай меня.

Воины, поэты и визири, Грешники Востока и хаджи О любви не больше знали в мире, Чем теперь бывалые мужи.

И о ней среди людского толка Всякий раз – туманности родня. Спрашивай о чем угодно, только О любви не спрашивай меня.

Голос с неба был мне: «Ты не сетуй, Что земной любви сокрыта суть, Как ни бейся над загадкой этой, К тайне не продвинешься ничуть».

Если и пред женщиной одною Станешь строки превращать в «люблю», Все равно не хватит под луною Времени тебе, как февралю.

И успеешь ты понять едва ли, Отчего любовь во все века, Хоть порой немало в ней печали, Для любого смертного сладка.

Был мне голос… А потом на грани Ясной яви и ночного сна Женщины, как трепетные лани, Видились, связуя времена.

О любви не спрашивай меня ты, Потому что понял я давно: Нам, встречая зори и закаты, В тайну тайн проникнуть не дано.

ПАМЯТНИК ЖУРАВЛЯМ НА ГУНИБЕ

Вы длинноногие журавли, Вы остроклювые журавли, Вы белогрудые журавли, Вам поклоняюсь я.

Строем извечным вы держите путь, И, подавая вам знак, Клина наследственного во главе Ваш пребывает вожак.