Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

В кварталах дальних и печальных - Рыжий Борис Борисович - Страница 58


58
Изменить размер шрифта:

Паровоз

С зарплаты рубль — на мыльные шары, на пластилин, на то, что сердцу мило. Чего там только не было, всё было, все сны — да-да — советской детворы. А мне был мил огромный паровоз — он стоил чирик — черный и блестящий. Мне грезилось: почти что настоящий! Звезда и молот украшали нос. Летящий среди дыма и огня под злыми грозовыми облаками, он снился мне. Не трогайте руками! Не трогаю, оно — не для меня. Купили бы мне этот паровоз, теперь я знаю, попроси, заплачь я — и жизнь моя сложилась бы иначе, но почему-то не хватало слез. Ну что ж, лети в серебряную даль, вези других по золотой дороге. Сидит безумный нищий на пороге вокзала, продает свою печаль. 1998

«Россия. Глухомань. Зима…»

Россия. Глухомань. Зима. Но если не сходить с ума, на кончике карандаша уместится душа. Я лягу спать. А ты пари над бездною, как на пари, пари, мой карандаш, уважь меня, мой карандаш. Шальную мысль мою лови. Рисуй объект моей любви в прозрачном платье, босиком, на берегу морском. У моря, на границе сна она стоит всегда одна. И море синее шумит, в башке моей шумит. И рифмы сладкие живут, и строчки синие бегут морским подобные волнам, бегут к ее ногам. 1998

«Не знавал я такого мороза…»

Нижневартовск, Тюмень и Сургут.

О. Д.

Не знавал я такого мороза, хоть мороз во России жесток. Дилер педи— и туберкулеза из контейнера вынул сапог. А, Б, В — ПТУ на задворках. На задворках того ПТУ, до пупа в идиотских наколках, с корешами играет в лапту. Научается двигать ушами. Г, Д, Е — начинается суд. Ж, З, И — разлучив с корешами, в эшелоне под Ивдель[63] везут. Я и сам пошмонался изрядно по задворкам отчизны родной. Там не очень тепло и опрятно, но страшней воротиться домой. Он приходит к себе на квартиру, мусора его гонят взашей. Да подруга ушла к инженеру. Да уряхали всех корешей. Так чего ты томишься, бродяга, или нас с тобой больше не ждут лес дремучий, скрипучая драга, Нижневартовск, Тюмень и Сургут? Или нас, дорогой, не забыли — обязали беречь и любить, сторожить пустыри и могилы, по помойкам говно ворошить? Если так, отыщи ему пару. Да шагай по великой зиме, чтобы не помянуть стеклотару — тлен и прах в переметной суме. Заночуй этой ночью на тепло — магистрали, приснится тебе, что душа твоя в муках окрепла и архангел гудит на трубе. Серп и молот на выцветших флагах. солдатня приручила волчат. Одичалые люди в телагах по лесам топорами стучат. 1998

Памяти Полонского

Олегу Дозморову

Мы здорово отстали от полка. Кавказ в доспехах, словно витязь. Шурует дождь. Вокруг ни огонька. Поручик Дозморов, держитесь! Так мой денщик загнулся, говоря: где наша, э, не пропадала. Так в добрый путь! За Бога и царя. За однодума-генерала. За грозный ямб. За трепетный пеон. За утонченную цезуру. За русский флаг. Однако, что за тон? За ту коломенскую дуру. За Жомини[64], но все-таки успех на всех приемах и мазурках. За статский чин, поручик, и за всех блядей Москвы и Петербурга. За к непокою, мирному вполне, батального покоя примесь. За пакостей литературных — вне. Поручик Дозморов, держитесь! И будет день. И будет бивуак. В сухие кители одеты, мы трубочки раскурим натощак, вертя пижонские кисеты. А если выйдет вовсе и не так? Кручу-верчу стихотвореньем. Боюсь, что вот накаркаю — дурак. Но следую за вдохновеньем. У коней наших вырастут крыла. И воспарят они над бездной. Вот наша жизнь, которая была невероятной и чудесной. Свердловск, набитый ласковым ворьем и туповатыми ментами. Гнилая Пермь. Исетский водоем. Нижне-Исетское[65] с цветами. Но разве не кружилась голова у девушек всего Урала, когда вот так беседовали два изящных армий генерала? С чиновников порой слетала спесь. И то отмечу, как иные авангардисты отдавали честь нам, как солдаты рядовые. Мне все казалось: пустяки, игра. Но лишь к утру смыкаю веки. За окнами блистают до утра Кавказа снежные доспехи. Два всадника с тенями на восток. Все тверже шаг. Тропа все круче. Я говорю, чеканя каждый слог: черт побери, держись, поручик! Сокрыл туман последнюю звезду. Из мрака бездна вырастает. Храпят гнедые, чуя пустоту. И ветер ментики срывает. И сердце набирает высоту. 1998
Перейти на страницу: