Боги минувших времен: стихотворения - Кондратьев Александр Алексеевич - Страница 30

30

Лето [10]

Я – Лето, Солнца мать. Когда-то ночи тьму Рассеяв, родила я в небеса Дажбога. Прекраснее, чем он, нет и не будет бога, И всю мою любовь я отдала ему… Сын лучезарный мой, высоко в терему Я у окна Сиду. В душе моей тревога. Опасна и трудна лежит твоя дорога. Но ты придешь ко мне, и нежно обниму Усталого, как мать умеет лишь обнять; Отмою жаркий пот прохладною водою, Все тело оботру ширинкой расписною, Дам пить и накормлю, и уложу в кровать. Ты мне поведаешь, что видел над землею, И стану с гордостью словам твоим внимать.

Марена-Соперница

Сверкает искрами мой величавый трон. У ступеней его стоят толпою слуги, Мороза демоны и бесы снежной вьюги, И рабски в очи мне глядят со всех сторон. Но взор мой высоко на небо устремлен. Бровей нахмуренных почти сомкнулись дуги. Тоскует вещее в мучительном недуге… Горит загадочно звездами небосклон. Их тайну разгадать сумею я. «С алмазом Магическим подай мне скипетр мой, Студит [11] !» – «Вот он, Великая!» Припавши к камню глазом, Я вижу сквозь него, что высота таит: У Лета колыбель средь терема стоит, И девы звездные пред ней склонились разом…

Лад-Хлад [12]

Нет, я не пастушок с свирелью и в лаптях И не вздыхатель я смиренный и покорный. Под властною моей десницей необорной Земля смиряется, богинь объемлет страх, И сам Перун при мне, укрывшись в небесах, Не смеет рокотать из тучи сизо-черной. Один Стрибог лишь спор бесплодный, хоть упорный, Со мной за власть ведет. Пять месяцев в снегах С Мареной царственной я трон делю алмазный. Дрожат передо мной толпою безобразной Бураны бледные, морозки и Пурга. Но час и мой придет. Дыхание врага Почуяв, кроюсь в лес тропою непролазной… И тают под конем Дажбоговым снега.

Лада [13] – Ладу

Грозный витязь [14], яростный и дикий, Ты меня от спящего Дажбога В даль унес и охраняешь строго, Невзирая на мольбы и крики. У тебя, могучего владыки, В пышном терему всего есть много. Но грущу средь твоего чертога, Лад холодный мой и многоликий… Скоро буду матерью, и сына, Или двух, на золотой кровати Принесу. Но от твоих объятий Или нет — не в власти господина Моего узнать… Певцов дружина Будет петь: «Ой, Лелю Ладо мати!»…

Пробуждение Ярила [15]

Стрибожьи вороны из-за моря несут С живой и мертвой водою два кувшина [16]. На потемневший труп Земли скорбящей сына Посланцы вылили тот и другой сосуд. Под влагою небес все раны зарастут. Сон смертный отлетел от тела исполина. Растаяли снега, и сочная ярина Из вспаханной земли поднялась там и тут. Ярило ожил вдруг. Его дыханья пар В весеннем воздухе колеблется нагретом… Очнулся юный бог. Мечтает он, как летом Дыханьем этим он зажжет страстей пожар. Заслышал пение… — И парнем разодетым Вмешался в хоровод людских счастливых пар.

Земля I

Земля прекрасная, любовница богов; Для каждого из них меняешь ты наряды. Лишь пробудят тебя весной Дажбога взгляды, Ты сбрасываешь свой белеющий покров И ризой в зелени пестреющих цветов Пленяешь божий взор. Веленьям властным Лады Покорная, любви вкушаешь все отрады С небесным юношей. Но вот из облаков Златобородый царь свой лик покажет смелый И страсти молнией нежданно опалит, И для Перуна ты приемлешь новый вид — Убранства желтые, как нивы колос спелый. А там зима идет, и стан твой вновь обвит Для князя сумрака одеждой снежно-белой.

Земля II

Пусть этот истукан тяжел и неуклюж, Но ты почти его, о путник чужестранный! Я – Мать-Сыра-Земля. Ко мне стрелой багряной Из тучи вспыхнувшей Перун слетал, как муж. Покинутая им на время зимних стуж, Я в сон погружена. Покров мой белотканный Тревожит лишь Троян [17] рукою нежеланной. Бог этот издавна мне и не мил и чуж, И жуткой страсть его мне кажется во сне… Под ласкою Дажбога я открываю очи; Люблю его, и прочь летят виденья ночи… Но краток наш союз. Передаю Весне, Любимой дочери, – любимца. Дажбог с ней Недолго счастлив. Их союз еще короче.

Троян

Земля, ты солгала! Ужели лишь во сне, Без чувства и без сил, лишенная сознанья, Ты делишь страсть мою, и на мои желанья, Холодная, ничем не отвечаешь мне?! Нет! В ночи летние, со мной наедине, Еще горячая от Солнцева лобзанья, О, Ненасытная, какие ты признанья, Смотря в лицо мое, шептала в тишине! Кто не пускал меня, когда уж все живое Вставало ото сна?! И око огневое, Дажбогово, меня завидев над тобой, Сверкнуло яростью… Тут ухо восковое [18] Мое растаяло, и, не решась на бой, Я со стыдом с небес бежал, как вор ночной.