Стажеры(изд.1991) - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 122

И пошел. Сел у окошка, ручки на коленях сложил— хорошо мне так, спокойно, как будто я большое дело сделал сижу,перебираю в голове, как все это было. Как Корней сначала только глазами хлопал, а потом подобрался весь, каждое мое слово ловил, шею вытянув,а у этого фальшивого бронемастера даже варежка открылась от внимания… Но,конечно,я недолго так себя тешил,потому что очень скоро пришло мне в голову, что на самом-то деле получилась какая-то чушь, получилось, что они засылают к нам шпиона, а я этому помогаю. Консультирую, значит.Как последняя купленная дрянь.Обрадовался, дурак! Разоблачил! Взяли бы его там, поставили к стенке,и делу конец… Какому делу? Не-ет, это все не так просто. Я ведь почему завелся? Меня этот Дракон завел. Мне ж на него смотреть тошно было.Раньше небось не тошнило, раньше пал бы я перед ним на колени, перед братом-храбрецом, сапоги бы ему чистил с гордостью, хвастался бы потом… Знаешь, я кому сапоги чистил? Старшему бронемастеру! Со шнурком!.. Нет-нет, разобраться надо, разобраться…

Сидел я аж до самых сумерек и все разбирался, а потом пришел Корней, руку мне положил на плечо, прямо как тому… Дангу.

— Ну,—говорит,— дружище,спасибо тебе.Я так и чувствовал, что ты что-нибудь заметишь.Понимаешь,мы его в большой спешке готовили… Человека одного спасти надо. Большого вашего ученого. Есть подозрение, что он скрывается на западном берегу озера Заггута, а там сейчас бронечасть окопалась, и никому туда проходу нет. Только своих принимают. Так что считай: ты сегодня двух человек спас. Двух хороших людей. Одного вашего и одного нашего.

Ладно.Много он мне еще всякого наговорил. Прямо медом по сердцу. Я уж не знал,куда глаза девать, потому что когда я их,значит,консультировал,у меня, натурально, и в мыслях не было кого-нибудь спасать.Просто от злорадства у меня все это получилось. Ладно.

— Когда же он отбывает? — спрашиваю. Просто так спросил— поток Корнеева красноречия немножко притормозить.

— Утром, — отвечает. — В пять утра.

И тут до меня дошло. Эге, думаю. Вот и дождался.

— Отсюда? — спрашиваю. Уже не просто так.

— Да, отвечает он. — С этой поляны.

Так.

— Угу,— говорю.— Надо бы мне его проводить, посмотреть напоследок. Может, еще что замечу…

Корней засмеялся, снова потрепал меня по плечу.

— Как хочешь, — говорит. — Но лучше бы тебе поспать. Ты что-то последнее время совсем от режима отбился. Пойдем ужинать, и ложись-ка ты спать.

Ну, пошли мы ужинать. За ужином Корней был веселый, давно я его таким не видел. Рассказывал разные смешные истории из тех времен, когда работал он у нас в столице курьером в одном банке,как его гангстеры вербовали и что из этого вышло. Спросил он меня, где Драмба, почему его последние дни не видно. Я ему по-честному сказал, что Драмба у меня строит укрепрайон около прудов.

— Укрепрайон— это хорошо,— говорит он серьезно.— Значит, в крайнем случае будет где отсидеться. Погоди, я освобожусь, мы еще настоящую военную игру устроим, все равно ребят нужно будет тренировать…

Ну, поговорили мы про муштровку, про маневры;я смотрю,какой он ласковый да приветливый,а сам думаю: попросить его, что ли, еще разок? Добром. Отпусти, мол, меня домой, а? Нет, не отпустит. Он меня до тех пор не отпустит, пока точно не убедится, что я безопасен. А как его убедить, что я уже и так безопасен, когда я и сам не знаю этого? Да и не узнаю, пока там не окажусь…

Расстались мы. Пожелал он мне спокойного сна, и пошел я к себе. Спать я, конечно, не стал.Так,прилег немножко, подремал вполглаза. А в три часа уже поднялся, стал готовиться.Готовился я так, как ни в какой поиск никогда еще не готовился.Жизнь моя должна была решаться этим утром,ребята.В четыре часа я уже был в саду и сидел в засаде.Время,как всегда в таких случаях, еле ползло. Но я был совершенно спокоен.Я просто знал, что должен эту игру выиграть и что по-другому быть просто не может. А время… Что ж,медленно там или быстро, а оно в конце концов всегда проходит.

Ровно в пять, только роса выпала,раздалось у меня над самым ухом знакомое хриплое мяуканье, ударило по кустам горячим ветром, зажегся над поляной первый огонь,и вот— он уже стоит. Рядом. Так близко я его еще никогда не видел. Огромный,теплый, живой,и бока у него, оказывается, вроде бы даже шерстью покрыты, и заметно шевелятся,пульсируют,дышат… Черт знает, что за машина. Не бывает таких машин.

Я переменил позицию, чтобы быть поближе к дорожке.Смотрю — идут. Впереди мой Голубой Дракон,шнурок у него болтается как положено,в руке стек,это они хорошо додумались: у них ведь,если шнурок заслужил, то обязательно и стек, я и сам об этом позабыл. В порядке мой Дракон.Корней шагает за ним следом, и оба они молчат — видно, все уже сказано, остается только руки пожать или, как у них здесь принято, обняться и на дорогу благословить. Я подождал, пока подошли они к «призраку» вплотную, чвакнул, раскрываясь, люк,— и тут я вышел из кустов и наставил на них свою машинку.

— Стоять не шевелясь!

Они разом повернулись ко мне и застыли.Я стоял

на полусогнутых, приподняв ствол автомата,— это на тот случай, если кто-нибудь из них вдруг прыгнет на меня через все десять метров, которые нас разделяют, и тогда я встречу его в воздухе.

— Я хочу домой, Корней,— сказал я.— И вы меня сейчас туда заберете. Без всяких разговоров и без всяких отсрочек…

В рассветных сумерках лица их были очень спокойны,и ничего на них не было,кроме внимания и ожидания,что я еще скажу.И краем сознания я отметил,что Корней остался Корнеем,а Голубой Дракон остался голубым Драконом, и оба они были опасны. Ох, как они были опасны!

— Или мы туда отправимся вместе,— сказал я,— или туда не отправится никто. Я вас тут обоих положу и сам лягу.

Сказал и замолчал.Жду.Нечего мне больше сказать. Они тоже молчат. Потом Голубой Дракон чуть поворачивает голову к Корнею и говорит:

— Этот мальчишка… а-а… совершенно забылся. Может быть,мне взять его с собой?Мне же нужен…а-а…денщик.

— Он не годится в денщики, — сказал Корней, и на лице его ни с того ни с сего вдруг появилось то самое выражение предсмертной тоски, которое озадачило меня в первый раз еще в госпитале.

Я даже растерялся.

— Мне надо домой! — сказал я. Как будто прощения просил.

Но Корней уже был прежним.

— Кот, — сказал он. — Эх, ты, котяра… гроза мышей!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Гаг продрался через последние заросли и вышел к дороге.Он оглянулся. Ничего уже нельзя было разобрать за путаницей гнилых ветвей.Лил проливной дождь.Смрадом несло из кювета, где в глиняной жиже кисли кучи какого-то зловещего черного тряпья.Шагах в двадцати, на той стороне дороги, торчал, завалившись бортом в трясину, обгорелый бронеход— медный ствол огнемета нелепо целился в низкие тучи.Гаг перепрыгнул через кювет и по обочине зашагал к городу.Дороги как таковой не было.Была река жидкой глины, и по этой жиже навстречу, из города,поминутно увязая, тащились запряженные изнемогающими волами расхлябанные телеги на огромных деревянных колесах, и закутанные до глаз женщины,поминутно оскальзываясь,плача и скверно ругаясь, неистово молотили волов по ребристым бокам,а на телегах, погребенные среди мокрых узлов, среди торчащих ножками стульев и столов,жались друг к другу бледные золотушные ребятишки,как обезьяны под дождем— их было много,десятки на каждой телеге, и не было в этом плачевном обозе ни одного мужчины…

На сапогах уже налипло по пуду грязи,дождь

пропитал куртку,лил за воротник,струился по лицу.Гаг шагал и шагал, а навстречу тянулись беженцы, сгибались под мокрыми тюками и ободранными чемоданами,толкали перед собой тележки с жалкой поклажей,молча,выбиваясь из последних сил,давно,без остановок.И какой-то старик со сломанным костылем на коленях сидел прямо в грязи и монотонно повторял без всякой надежды: «Возьмите ради бога… Возьмите ради бога…» И на покосившемся телеграфном столбе висел какой-то чернолицый человек со скрученными за спиной руками…