Стажеры(изд.1991) - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 54

— Вы знаете,я лучше пойду,— сказал он жалобно.— Не люблю я бессмысленных жертв. Вы сидите, а я пойду. Как это мне раньше в голову не пришло!

Он торопливо пошел вдоль берега, оступаясь на камнях, а потом вдруг крикнул издали:

— Вы уж извините меня,если с вами что случится!Ведь это от меня не зависит!

Он уходил все дальше и дальше и скоро превратился в маленькую черную фигурку на фоне чуть фосфоресцирующих волн.Мне показалось, что он размахнулся и бросил в волны что-то белое.Наверное, это была босоножка. Вот так мы с ним и расстались.

К сожалению, я не мог бы узнать его в толпе.Разве что случилось бы какое-нибудь чудо.Я никогда и ничего больше не слыхал о нем,и, по-моему, ничего особенного в то лето на морском побережье не случилось.Вероятно,его девушка все-таки зацепилась за какой-нибудь сук, и они потом поженились.Ведь у него были самые серьезные намерения.Я знаю только одно. Если когда-нибудь, пожимая руку новому знакомому, я вдруг почувствую,что становлюсь источником мощного магнитного поля, и вдобавок замечу, что новый знакомец много курит, часто покашливает, этак — кхым-кхум, значит это, знаете ли, он, феномен, средоточие чудес, гигантская флюктуация.

Жилин закончил рассказ и победоносно оглядел слушателей. Юре рассказ понравился, но он, как всегда, так и не понял, выдумал все это Жилин или рассказывал правду.На всякий случай он в течение всего рассказа скептически усмехался.

— Прелестно, — сказал Юрковский. — Но больше всего мне нравится мораль.

— Что же это за мораль? — сказал Быков.

— Мораль такова,—объяснил Юрковский.— Нет ничего невозможного,есть только маловероятное.

— И кроме того,— сказал Жилин,— мир полон удивительных вещей— это раз. И два. Что мы знаем о вероятностях?

— Вы мне тут зубы не заговаривайте,— сказал Быков и встал.— Тебе,Иван, я вижу,не дают покоя писательские лавры Михаила Антоновича.Рассказ этот можешь вставить в свои мемуары.

— Обязательно вставлю,— сказал Жилин. — Правда, хороший рассказ?

— Спасибо, Ванюша,— сказал Юрковский.— Ты меня отлично рассеял.Интересно, как это у него могло появиться электромагнитное поле?

— Магнитное,— поправил Жилин. — Он говорил мне о магнитном.

— М-да, — сказал Юрковский и задумался.

После ужина они остались в кают-компании втроем. Сменившийся с вахты Михаил Антонович с наслаждением забрался в быковское кресло почитать на сон грядущий «Повесть о принце Гэндзи»,а Юра с Жилиным устроились перед экраном магнитовизора поглядеть что-нибудь легкое.Свет в кают-компании был притушен, только переливались на экране глухими мрачными красками страшные джунгли, по которым шли первооткрыватели, да поблескивала в углу под бра глянцевитая лысина штурмана. И было совсем тихо.

Жилин «Первооткрывателей» уже видел, гораздо интереснее ему было смотреть на Юру и штурмана. Юра глядел на экран,не отрываясь, и только иногда нетерпеливо поправлял на голове тонкий обруч фонодемонстратора. «Первооткрыватели» страшно нравились ему, а Жилин посмеивался про себя и думал,до чего же нелеп и примитивен этот фильм,особенно если смотришь его не в первый раз и тебе уже за тридцать.Эти подвиги,похожие на упоенное самоистязание,нелепые с начала и до конца,и этот командир Сандерс, которого бы немедленно сместить,намылить ему шею и отправить назад на Землю архивариусом,чтобы не сходил с ума и не губил невинных людей,не имеющих права ему противоречить. И в первую очередь прикончить бы эту истеричку- Прасковину, кажется,— послать ее в джунгли одну, раз уж у нее так пятки чешутся. Ну и экипаж подобрался! Сплошные самоубийцы с инфантильным интеллектом. Доктор был неплох, но автор прикончил его с самого начала, видимо,чтобы никто не мешал идиотскому замыслу ополоумевшего командира.

Самое забавное,что Юра все это,конечно,не может не видеть,но попробуй вот оторвать его сейчас от экрана и засадить, скажем, за того же принца Гэндзи!… Издавна так повелось и навсегда, наверное, останется, что каждый нормальный юноша до определенного возраста будет предпочитать драму погони, поиска, беззаветного самоистребления драме человеческой души,тончайшим переживаниям, сложнее,увлекательнее и трагичнее которых нет ничего в мире… О, конечно, он подтвердит,что Лев Толстой велик как памятник человеческой душе, что Голсуорси монументален и замечателен как социолог,а Дмитрий Строгов не знает себе равных в исследовании внутреннего мира нового человека.Но все это будут слова,пришедшие извне.Настанет,конечно,время,когда он будет потрясен,увидев князя Андрея живого среди живых,когда он задохнется от ужаса и жалости,поняв до конца Сомса,когда он ощутит великую гордость, разглядев ослепительное солнце,что горит в невообразимо сложной душе строговского Токмакова… Но это случится позже,после того как он накопит опыт собственных душевных движений.

Другое дело— Михаил Антонович.Вот он поднял голову и уставился маленькими глазками в темноту комнаты, и сейчас перед ним, конечно, далекий красавец в странной одежде и странной прическе, с ненужным мечом за поясом, тонкий и насмешливый грешник, японский донжуан— именно такой, каким он выскочил в свое время из-под пера гениальной японки в пышном и грязном хэйанском дворце и отправился невидимкой гулять по свету,пока не нашлись и для него такие же гениальные переводчики.И Михаил Антонович видит его сейчас так, словно нет между ними девяти веков и полутора миллиардов километров,и видит его только он,а Юре пока это не дано,и будет дано только лет через пять,когда войдут в Юрину жизнь и Токмаков,и Форсайты, Катя с Дашей, и многие, многие другие…

Последний первооткрыватель умер под водруженным флагом,и экран погас. Юра стащил с затылка фонодемонстратор и задумчиво произнес:

— Да, отлично сделан фильм.

— Прелесть,— серьезно откликнулся Жилин.

— Какие люди,а?— Юра дернул себя за хохол на макушке.—Как стальной клинок… Герои последнего шага. Только Прасковина какая-то неестественная.

— Н-да, пожалуй…

— Но зато Сандерс! До чего же он похож на Владим Сергеича!

— Мне они все напоминают Владим Сергеича, — сказал Жилин.

— Ну,что вы!— Юра оглянулся,увидел Михаила Антоновича и перешел на шепот: — Конечно, все они настоящие, чистые, но…

— Пойдем-ка лучше ко мне,— предложил Жилин.

Они вышли из кают-компании и направились к Жилину. Юра говорил:

— Все они хороши, я не спорю, но Владимир Сергеевич— это, конечно, совсем другое, он мощнее их как-то, значительнее…

Они вошли в комнату. Жилин сел и стал смотреть на Юру. Юра говорил:

— А какое болото! Как это все изумительно сделано — коричневая жижа с громадными белыми цветами,и блестящая скользкая шкура чья-то в тине… И крики джунглей…

Он замолчал.

— Ваня,— сказал он осторожно, — а вам, я вижу, картина не очень?…

— Ну, что ты!— сказал Жилин.— Просто я уже видел ее, да и староват я для всех этих болот, Юрик. Я по ним хаживал и знаю, что там на самом деле…

Юра пожал плечами. Он был недоволен.

— Право же, дружище,не в болотах суть.—Жилин откинулся на спинку кресла и принял любимую позу: закинул голову, сцепил пальцы на затылке и растопырил локти.— И не подумай,пожалуйста,что я намекаю на разницу в наших годах.Нет. Это ведь неправда,что бывают дети и бывают взрослые.Все на самом деле сложнее.Бывают взрослые и бывают взрослые.Вот, например, ты, я и Михаил Антонович.Стал бы ты сейчас в трезвом уме и здравой памяти читать «Повесть о Гэндзи»? Вижу ответ твой на лице твоем.А Михаил Антонович перечитывает «Гэндзи» чуть ли не в пятый раз,а я впервые почувствовал прелесть его только в этом году…— Жилин помолчал и пояснил:— Прелесть этой книги,конечно. Прелесть Михаила Антоновича я почувствовал гораздо раньше.

Юра с сомнением смотрел на него.

— Я, разумеется, знаю, что это классика и все такое,— сообщил он. — Но читать «Гэндзи» пять раз я бы не стал.Там все запутано, усложнено… А жизнь по сути своей проста, много проще, чем ее изображают в таких книгах.