За это можно все отдать - Тушнова Вероника - Страница 36

36

«Не о чем мне печалиться…»

Не о чем мне печалиться,откуда жеслезы эти?Неужели сердце прощаетсясо всем дорогим на свете —с этим вечером мглистым,с этим безлистым лесом…А мне о разлуке близкойничего еще не известно.Все еще верю:позже,когда-нибудь…В марте… в мае…Моя последняя осень.А я ничего не знаю.А сны все грустнее снятся,а глаза твои все роднее,и без тебя оставатьсявсе немыслимей!Все труднее!

«Глаза твои хмурятся…»

Глаза твои хмурятся,горькие, мрачные,тянется, куритсязелье табачное,слоятся волокнадлинные, синие,смотрится в окнаутро бессильное.Сердце не греется,дело не ладится,жизнь драгоценнаяпопусту тратится.Может быть, кажется,может быть, чудится,что ничего уже в жизнине сбудется…Думаю с грустью:чего я стою?На что гожусь я?Место пустое!Чего я стоюс любовью моею,если помочь тебене умею?

«Гонит ветер…»

Гонит ветертуч лохматых клочья,снова наступили холода.И опять мырасстаемся молча,так, как расстаютсянавсегда.Ты стоишь и не глядишь вдогонку.Я перехожу через мосток…Ты жестокжестокостью ребенка —от непонимания жесток.Может, на день,может, на год целыйэта боль мне жизнь укоротит.Если б знал ты подлинную ценувсех твоих молчаний и обид!Ты бы позабыл про все другое,ты схватил бы на руки меня,поднял быи вынес бы из горя,как людей выносят из огня.

«Не охладела, нет…»

Не охладела, нет,скрываю грусть.Не разлюбила —просто прячу ревность.Не огорчайся,скоро я вернусь.Не беспокойся,никуда не денусь.Не осуждай меня,не прекословь,не спорьв своем ребячествежестоком…Я для тебя жеберегу любовь,чтоб не изранил насмертьненароком.

«Так уж сердце у меня устроено…»

Так уж сердце у меня устроено —не могу вымаливать пощады.Мне теперь – на все четыре стороны…Ничего мне от тебя не надо.Рельсы – от заката до восхода,и от севера до юга – рельсы.Вот она – последняя свобода,горькая свобода погорельца.Застучат, затарахтят колеса,вольный ветер в тамбуре засвищет,полетит над полем, над откосом,над холодным нашим пепелищем.

«Все было до меня: десятилетья…»

Все было до меня: десятилетьятого, что счастьем называем мы.Цвели деревья,вырастали дети,чередовались степи и холмы,за ветровым стеклом рождались зориочередного праздничного дня,был ветер,берег,дуб у лукоморья,пир у друзей, —все это без меня.Моря и реки шли тебе навстречу,ручной жар-птицейв руки жизнь плыла…А я плутала далеко-далече,а я тогда и ни к чему была.Ты без меня сквозь годы пробивался,запутывался и сплеча рубил,старался, добивался, любовался,отпировал, отплакал, отлюбил…Ты отдал все, что мог, любимой ради,а я? —всего глоток воды на дне,сто скудных грамм в блокадномЛенинграде…Завидуйте,все любящие,мне!

«Мне на долю отпущены…»

Мне на долю отпущенывсе недуги твои и невзгоды,с холодами и тучамидни уныния и непогоды.Я беру, я согласна,я счастлива долей моею,уступаю все «ясно»и всеми «ненастно»владею!Разжигаю костры,и топлю отсыревшие печи,и любуюсь, как тырасправляешь поникшие плечи,и слежу, как в глазах твоихльдистая корочка тает,как душа твоя пасмурнаярассветает и расцветает.Ничего мне другогоне нужно, не нужно, не нужно,хорошо, что так часто бываетдождливо и вьюжно,что порог твой то снегом,то мертвой листвойзаметает,хорошо, что так частоменя тебене хватает!

«Опять утрами – лучезарный иней…»

Опять утрами – лучезарный инейна грядках, на перилах, на траве.Оцепененье.Воздух дымно-синий.Ни ласточки, ни тучки в синеве.Сияющая обнаженность рощи,лиловых листьев плотные пласты.Наверно, нетпронзительнее, прощеи одухотворенней красоты.Все чаще думается мне с тоскою,что впереди не так уж много дней.Я прежде не любила Подмосковья.Кого винить мнев бедности моей?А это все существовало. Было.Лес. Первый иней. Талая вода.Шел дождь.Шиповник цвел.Метель трубила.…Я тебя когда-то не любила.Где я была?Кто я была тогда?