Цветущая, как роза - Лофтс Нора - Страница 53

— Будь я моложе, — однажды признался он, задумчиво глядя вдаль бесцветными стариковскими глазами, — я бы верил в будущее. Этого Беспокойную Луну, как его называют, постигнет та же участь, что и Могучиего Грома. НЕИЗБЕЖНО. Время индейских вождей миновало. Час их пробил. И когда с ним и его воинами будет покончено, земля-то останется, и озера и все, что делало Диксонвиль Диксонвилем. Но я буду уже слишком стар, чтобы начать все сначала. Недавно я организовал школу. В селении не должно было остаться ни одного человека, не умеющего писать и читать. А для женщин мы устраивали вечера с шитьем и чаем, где они собирались и развлекались, у мужчин был тоже своего рода клуб, они могли там выкурить по трубке и спокойно пропустить стаканчик после рабочего дня. И все это стерто с лица земли горсткой дикарей под предводительством дьявола с неуемными амбициями, которые ему ни за что не осуществить.

— Но это была их земля, — сказал я только для того, чтобы продолжить беседу.

— И что они с ней делали? Пахали? Строили цивилизованные селения? Нет. Вонючие хижины, полные костей, шкур, и грязи. Их женщины — просто вьючные животные, дети — кровожадные дикари. Нет, право собственности не должно стоять на пути прогресса. Земля принадлежит тем, кто может на ней работать. Мы слишком рано объявили войну короля Филиппа законченной. Нельзя было оставлять в живых ни одного темнокожего на всей территории между озерами и океаном. Нельзя воткнуть меч в землю, если ты не уверен, что сможешь мирно пахать и сеять на ней.

— Думаю, вы правы. Но порой я вспоминаю одного индейца, убитого в этом самом дворе. Я видел его. Он был худой и слабый. Его мертвое лицо было спокойным и мирным. И я тогда испытал жалость к ним ко всем. Они ведь не ПРИГЛАШАЛИ нас сюда.

— Да, это конечно аргумент. Но в конце концов, мистер Оленшоу, вы ведь образованный человек и поймете, что я имею в виду, когда говорю о беспощадности цивилизации. Это сила, которую нельзя игнорировать. И она имеет свою форму. Только подумайте. Всякое вторжение шло с востока на запад. Татары шли на запад, и готы, и римляне. И такие движения, как мусульманство и христианство, шли на запад. Это что-то вроде мирового плана. И согласно этому предначертанию белый человек движется в этом направлении через весь американский континент. Будут еще и Беспокойные Луны и Диксонвили, но им не остановить этого процесса, как Вейк не преградил в свое время путь викингам. Будут еще такие старики как я, но боюсь, что от их трудов останутся лишь воспоминания.

И чтобы отвлечься от печальной темы, я спросил:

— Интересно, что удастся обнаружить Джофри?

— Все, что только можно выяснить, он узнает. И при этом выйдет сухим из воды. Он рожден под счастливой звездой.

— Вы верите в такие вещи? — удивился я.

Старик казался мне очень трезвомыслящим и лишенным всяких предрассудков. — Что касается Джофри, то я верю во все. Ему двадцать четыре года, а о его приключениях можно написать целый роман. Его отец — француз, и сам Джофри родился во Франции. Уже в семнадцать лет от роду он записался в армию. Была там какая-то история с женой старшего офицера, и он решил отправиться в Индию. Корабль потерпел крушение, но его подобрали в море, снова его счастливая звезда — и вместо Шандернагора, он попал в британское селение. Мать его была англичанкой, и он питал определенные чувства к этой нации. Так что он остался там и работал у них на фабрике какое-то время. В этой связи его направили в Лондон, где он познакомился с человеком по имени Биллингс; вы, наверняка, слышали о нем от мистера Горе. Биллингс как раз собирался в Диксонвиль, а Джофри в этот момент взял под опеку детей Камбоди, родственников по материнской линии, сирот, оставшихся без единой родной души, даже не имевших друзей. Взять их с собой в Индию он не мог, так что решил направиться сюда вместе с Биллингсом. И он причинил нам немало хлопот, смею вас заверить. Но справедливости ради не стоит забывать, что эти дети, которые всегда были при нем, и я сам, которого он подобрал по дороге, были единственными, кому удалось спастись в этой заварухе. Интересно, останется ли он здесь? Нравы у вас довольно строги, не так ли?

— Что касается меня, то нет. Но не думаю, что ваша идея создать клуб была бы принята здешним обществом.

— О, да я и не имею права воплощать здесь свои идеи. Если я и останусь у вас, то ограничусь только тем, что буду зарабатывать хлеб насущный. Я только думаю о Джофри. Мы не были слишком суровы в Диксонвиле, но и там у него было одно-два столкновения с местными властями.

— По какому поводу?

— Женские прелести, — коротко сформулировал Диксон. — Он просто не может устоять. Ничего при этом серьезного у него на уме нет. Но не все это могут понять. Несколько разъяренных отцов и ревнивых мужей преследовали его с ружьями. В полном смысле этого слова. Тот же Биллингс, который привез его сюда, прострелил ему ногу, когда он вылезал однажды ночью из окна спальни Фелисити Биллингс. У него на одной ноге практически нет голени.

— Он женат?

Впервые за эти две недели Диксон рассмеялся.

— По крайней мере, я этого не знаю, но почти уверен, что нет. От пули он еще может увернуться, но сварливая жена дома быстро усмирила бы его пыл.

Ну и жизнь! Совсем не такая, как у меня. Бешеная скачка по сравнению с моей хромающей трезвой трусцой. А в нем даже легкая хромота казалась романтической, особенно когда стала известна ее причина. Как никогда раньше, мне захотелось узнать, была ли Линда или Джудит предметом его интереса на этот раз. И хотя не было реальных оснований полагать, что это одна из них, я все равно не мог отделаться от этой мысли. Почему Эдвард задал свой вопрос? Почему Джофри просто не ответил: «Ты маленький наглец. Я делал то-то и то-то.»? И Линда сама сказала, что уходила из дому, а я имел доказательство отсутствия Джудит.

Я пытался откинуть в сторону эти мысли, убеждая себя, что я не разъяренный отец и не ревнивый муж. Но мысли не покидали меня, и после ужина, оставшись в кухне наедине с Джудит, я подвел разговор к тому моменту, когда вполне естественно прозвучал вопрос:

— Джудит, — начал я, полностью сосредоточившись на перьях, которые точил. — Ты, я думаю, вчера навещала Люси Стеглс?

— Нет, а что?

— Просто хотел узнать, как она. Кажется, Майк не ходил к ней на этой неделе.

— Миссис Мейкерс же говорила вам сегодня утром. Она была там вчера.

— Так ты видела ее?

— Да, — отрезала девушка, но я при этом испытал такое облегчение, что даже ее тон не имел никакого значения. И словно чтобы сгладить свою грубость, она добавила:

— Я ходила к Битонам. Ральф привез отрез муслина из Салема, и Кристина шьет мне платье.

Теперь я нашел в себе силы поднять глаза. Если Линда была у Люси, а Джудит у Кристины, то никто из них не мог проводить время с Джофри Монпелье.

Итак, я поднял голову и сказал:

— Скоро уже можно будет надеть платье из муслина. Какого оно цвета?

— Белое в красную крапинку, и к нему вишневые ленты.

— Совет не одобрит, но я уверен, что тебе оно очень подойдет.

Лицо девушки засветилось такой радостью, что я едва ли не раскаялся в своих подозрениях.

На следующий день, в воскресенье, мы все отправились в дом собраний, перестроенный в ненадежную крепость. Задняя часть помещения была завалена запасами провизии, мешками муки, мясом, копченой ветчиной, глиняными кувшинами с медом и соленой говядиной. Эта картина служила постоянным напоминанием об опасности, которую еще нельзя было считать миновавшей. Тягостное впечатление усиливалось молитвами мистера Томаса, который заунывно тянул что-то о ночном кровопролитии, о сверкающей в лучах солнца вражеской стреле. А я старался вспоминать все хорошо известные мне псалмы, которые часто перечитывал с тех времен, как Шед впервые спел их мне, все те успокоительные строки, в которых можно было найти слова утешения столь необходимые в нашем положении. И от мыслей этих моя неприязнь к этому убогому маленькому человечку росла.