Том 1. Стихотворения - Гумилев Николай Степанович - Страница 57

57

Египет

Как картинка из книжки старинной, Услаждавшей мои вечера, Изумрудные эти равнины И раскидистых пальм веера. И каналы, каналы, каналы, Что несутся вдоль глиняных стен, Орошая Дамьетские скалы Розоватыми брызгами пен. И такие смешные верблюды, С телом рыб и с головками змей, Как огромные, древние чуда Из глубин пышноцветных морей. Вот каким ты увидишь Египет В час божественный трижды, когда Солнцем день человеческий выпит И, колдуя, дымится вода. К отдаленным платанам цветущим Ты приходишь, как шел до тебя Здесь мудрец, говоря с Присносущим, Птиц и звезды навек полюбя. То вода ли шумит безмятежно Между мельничных тяжких колес, Или Апис мычит белоснежный, Окровавленный цепью из роз? Это взор благосклонный Изиды Иль мерцанье встающей луны? Но опомнись! Растут пирамиды Пред тобою, черны и страшны. На седые от мха их уступы Ночевать прилетают орлы, А в глубинах покоятся трупы, Незнакомые с тленьем, средь мглы. Сфинкс улегся на страже святыни И с улыбкой глядит с высоты, Ожидая гостей из пустыни, О которых не ведаешь ты. Но Египта властитель единый, Уж колышется Нильский разлив Над чертогами Елефантины, Над садами Мемфиса и Фив. Там, взглянув на пустынную реку, Ты воскликнешь: «Ведь это же сон! Не прикован я к нашему веку, Если вижу сквозь бездну времен. Исполняя царевы веленья, Не при мне ли нагие рабы По пустыням таскали каменья, Воздвигали вот эти столбы? И столетья затем не при мне ли Хороводы танцующих жриц Крокодилу хваления пели, Перед Ибисом падали ниц? И, томясь по Антонии милом, Поднимая большие глаза, Клеопатра считала над Нилом Пробегающие паруса». Но довольно! Ужели ты хочешь Вечно жить средь минувших отрад? И не рад ты сегодняшней ночи И сегодняшним травам не рад? Не обломок старинного крипта, Под твоей зазвеневший ногой, Есть другая душа у Египта И торжественный праздник другой. Точно дивная фата-моргана, Виден город у ночи в плену, Над мечетью султана Гассана Минарет протыкает луну. На прохладных открытых террасах Чешут женщины золото кос, Угощают подруг темноглазых Имбирем и вареньем из роз. Шейхи молятся, строги и хмуры, И лежит перед ними Коран, Где персидские миниатюры — Словно бабочки сказочных стран. А поэты скандируют строфы, Развалившись на мягкой софе, Пред кальяном и огненным кофе, Вечерами в прохладных кафе. Здесь недаром страна сотворила Поговорку, прошедшую мир: — Кто испробовал воду из Нила, Будет вечно стремиться в Каир. — Пусть хозяева здесь — англичане, Пьют вино и играют в футбол, И Хедива в высоком Диване Уж не властен святой произвол! Пусть! Но истинный царь над страною Не араб и не белый, а тот, Кто с сохою или с бороною Черных буйволов в поле ведет. Хоть ютится он в доме из ила, Умирает, как звери, в лесах, Он любимец священного Нила И его современник — феллах. Для него ежегодно разливы Этих рыжих всклокоченных вод Затопляют богатые нивы, Где тройную он жатву берет. И его ограждают пороги Полосой острогрудых камней От нежданной полночной тревоги, От коротких нубийских мечей. А ведь знает и коршун бессонный: Вся страна — это только река, Окаймленная рамкой зеленой И другой, золотой, из песка. Если аист задумчивый близко Поселится на поле твоем, Напиши по-английски записку И ему привяжи под крылом. И весной на листе эвкалипта, Если аист вернется назад, Ты получишь привет из Египта От веселых феллашских ребят.

Сахара

Все пустыни друг другу от века родны,   Но Аравия, Сирия, Гоби, — Это лишь затиханье сахарской волны,   В сатанинской воспрянувшей злобе. Плещет Красное море, Персидский залив,   И глубоки снега на Памире, Но ее океана песчаный разлив   До зеленой доходит Сибири. Ни в дремучих лесах, ни в просторе морей,   Ты в одной лишь пустыне на свете Не захочешь людей и не встретишь людей,   А полюбишь лишь солнце да ветер. Солнце клонит лицо с голубой вышины,   И лицо это девственно юно, И, как струи пролитого солнца, ровны   Золотые песчаные дюны. Всюду башни, дворцы из порфировых скал,   Вкруг фонтаны и пальмы на страже, Это солнце на глади воздушных зеркал   Пишет кистью лучистой миражи. Живописец небесный осенней порой   У подножия скал и растений На песке, как на гладкой доске золотой, Расстилает лиловые тени. И, небесный певец, лишь подаст она знак,   Прозвучат гармоничные звоны, Это лопнет налитый огнем известняк   И рассыплется пылью червленой. Блещут скалы, темнеют над ними внизу   Древних рек каменистые ложа, На покрытое волнами море в грозу,   Ты промолвишь, Сахара похожа. Но вглядись: эта вечная слава песка —   Только горнего отсвет пожара, С небесами, где легкие спят облака,   Бродят радуги, схожа Сахара. Буйный ветер в пустыне второй властелин.   Вот он мчится порывами, точно Средь высоких холмов и широких долин   Дорогой иноходец восточный. И звенит и поет, поднимаясь, песок,   Он узнал своего господина, Воздух меркнет, становится солнца зрачок,   Как гранатовая сердцевина. И чудовищных пальм вековые стволы,   Вихри пыли взметнулись и пухнут, Выгибаясь, качаясь, проходят средь мглы,   В Тайно веришь — вовеки не рухнут. Так и будут бродить до скончанья веков,   Каждый час все грозней и грознее, Головой пропадая среди облаков,   Эти страшные серые змеи. Но мгновенье… отстанет и дрогнет одна   И осядет песчаная груда, Это значит — в пути спотыкнулась она   О ревущего в страхе верблюда. И когда на проясневшей глади равнин   Все полягут, как новые горы, В Средиземное море уходит хамсин   Кровь дурманить и сеять раздоры. И стоит караван, и его проводник   Всюду посохом шарит в тревоге, Где-то около плещет знакомый родник,   Но к нему он не знает дороги. А в оазисах слышится ржанье коня   И под пальмами веянье нарда, Хоть редки острова в океане огня,   Точно пятна на шкуре гепарда. Но здесь часто звучит оглушающий вой,   Блещут копья и веют бурнусы. Туарегов, что западной правят страной,   На востоке не любят тиббусы. И пока они бьются за пальмовый лес,   За верблюда иль взоры рабыни, Их родную Тибести, Мурзук, Гадамес   Заметают пески из пустыни. Потому что пустынные ветры горды   И не знают преград своеволью, Рушат стены, сады засыпают, пруды   Отравляют белеющей солью. И, быть может, немного осталось веков,   Как на мир наш, зеленый и старый, Дико ринутся хищные стаи песков   Из пылающей юной Сахары. Средиземное море засыпят они,   И Париж, и Москву, и Афины, И мы будем в небесные верить огни,   На верблюдах своих бедуины. И когда, наконец, корабли марсиан   У земного окажутся шара, То увидят сплошной золотой океан   И дадут ему имя: Сахара.