Разбитое сердце Матильды Кшесинской - Арсеньева Елена - Страница 23

В иные дни Маля была безутешна, и только мечты о красносельских выступлениях воодушевляли ее. Таня Николаева, подруга Евгения Волкова, обмолвилась как-то, что, по старому обычаю, государь и великие князья приходят на сцену во время антракта перед балетным дивертисментом и разговаривают с артистами. При этом она очень загадочно подмигнула Мале, но у той достало гордости не броситься с расспросами, что это значит. Она просто ждала… и дождалась!

Ники появился в театре, и только в первый день. Мало того, на всех представлениях он приходил на сцену и разговаривал с Малей. Кругом толпился народ, наследник престола никогда не оставался в одиночестве, да и в общей уборной на втором этаже непременно кто-то был (в первом сезоне Мале не назначили ни одного сольного выступления, а значит, отдельной уборной ей еще не полагалось), и разговор, конечно, мог носить только общий характер. Но девушке все равно казалось, что Ники интересно все, что она рассказывает. Между ними словно шел и еще один разговор – беззвучный, никому, кроме них, не понятный и не слышимый. Например, Ники спросил, какова была самая первая роль Мали.

–  Это было еще до поступления в училище, – улыбнулась она. – В балете «Конек-Горбунок» я появлялась в картине подводного царства, и роль моя заключалась в том, что я должна была вынуть кольцо из пасти кита. Кольцо я получала до начала спектакля, сама клала его заранее в пасть кита, а потом уже вынимала его во время действия. Хотя это было в конце балета, я все-таки приходила за час до начала представления, боясь опоздать и не получить кольцо и парик.

–  Это очень интересно! – воскликнул Ники. – Я люблю вас слушать. Расскажите что-нибудь еще, вы так чудесно рассказываете.

Совсем другие слова беззвучно слетали с его уст, совсем другое говорили его чудесные глаза. Совсем другое отвечала ему Маля, и этот волнующий диалог не переставал повторяться изо дня в день:

«Я здесь ради тебя, ты знаешь ли это? – Знаю, знаю! – Я счастлив видеть тебя. – И я счастлива тебя видеть. – Я тоскую по тебе. – Я тоже. – Ах, как я мечтал бы оказаться рядом с тобой, но чтобы никого больше вокруг нас не было! – И я тоже хочу этого всем сердцем!»

Маля с упоением вела игру взглядов, но при этом даже самой себе не признавалась в том, что немного разочарована. Отчего он так робок? Конечно, кругом много народу, он может удовольствоваться только тем, чтобы при встрече и прощании, поцеловав ей руку, слегка пожать пальчики при этом. Но ведь, если он хочет остаться с ней наедине, можно что-нибудь придумать!

Как-то раз Евгений Волков, понаблюдав эти переглядки, шепотом выругался, а потом, перехватив за кулисами Таню Николаеву, сказал ей:

–  Ты не можешь выполнить мою просьбу?

–  Какую? – с готовностью спросила его подруга.

–  Скажи Всеволожскому, что он старый дурак!

–  О боже! – Таня споткнулась. – Ты с ума сошел! Он меня мгновенно выгонит!

–  Хорошо, – мрачно проговорил Волков. – Я ему сам скажу.

Через три минуты он уже отыскал директора Императорских театров и с приятной улыбкой отвел его в сторонку.

Через час танцовщице Кшесинской объявили, что в завтрашнем спектакле ей придется исполнять сольный танец – все то же очаровательное па-де-де из «Тщетной предосторожности», – а потому на завтра ей будет выделена отдельная уборная в первом этаже с окнами, выходящими в сад.

На следующий день задолго до начала спектакля Маля уже сидела в своей уборной, чтобы заранее причесаться и одеться, и вскоре увидела, как к ней по дорожке идут великие князья Сергей и Александр Михайловичи, гусар Волков, брат цесаревича Георгий Александрович, а главное – сам Ники.

Какое-то время длился общий разговор, пили чай, а потом Волков напомнил великим князьям, что они должны отправиться встретить императора. Молодые люди поднялись. Мале показалось, что красивое лицо Сергея Михайловича необычайно мрачно, но до Сергея и до его лица ей не было никакого дела. Для нее существовал только Ники.

Господа ушли.

–  В это окно дует, – вдруг сказал Ники. – Я его закрою.

Мале не дуло, но она кивнула. Сердце заколотилось с неистовой силой, особенно когда она увидела, что Ники не только закрыл окно, но и задернул штору.

–  Запирается ли эта дверь? – спросил он, не глядя на Малю.

Она повернула ключ и стала перед дверью, опустив глаза.

–  Сядь здесь, – серьезно сказал Ники, опускаясь на маленький диванчик.

Маля села, вся дрожа.

Театр, где готовилось представление, был полон звуков и шумов. За дверью кто-то пробегал, кто-то кричал, что-то с грохотом тащили…

«Лучше бы мы пошли в лес, – подумала Маля. – Как тогда с Макферсоном. Ах, почему я не догадалась пригласить его по грибы! И если бы он начал раздевать меня, я бы… я бы не воспротивилась! В лесу было так тихо, а здесь постоянно кто-то шумит!»

Впрочем, судя по сосредоточенному лицу Ники, не похоже было, что ему мешает шум.

Он держал Малю за руку и смотрел на ее грудь. От волнения нежные полушария резко опускались и поднимались в вырезе корсажа, а на шее билась тоненькая жилка. Внезапно Ники потянулся к девушке и припал губами к ее шее.

Маля ахнула и замерла. Он присосался губами к нежной коже до сладкой боли, которая заставила ее задрожать.

«У меня будет синяк! – подумала она испуганно и тут же мысленно махнула рукой: – А, все равно! Замажу гримом!»

Губы Ники скользнули вверх, к подбородку, и наконец добрались до ее пересохших от волнения губ.

–  Ты хочешь пить? – пробормотал он как во сне.

Маля как во сне покачала головой.

–  Ты хочешь целоваться? – Голос у него был суров и наивен сразу.

–  Да! – выдохнула Маля в его губы, и те приоткрылись, скользя по ее губам. Ники взялся обеими руками за ее щеки и принялся целовать неторопливо и легко, как бы знакомясь.

Маля сидела, упершись руками в диван, вся воплотившись сейчас в свои губы. Ей хотелось обнять Ники, но она никак не решалась. И только осмелилась вскинуть руки, как он покачал головой и прошептал, не прерывая поцелуя:

–  Нет. Сиди так.

Маля замерла, потому что ощутила его руки на своей груди.

Ее платье было скроено так, что все застежки и ленты находились на груди. Она чувствовала пальцы Ники, которые все это развязывали и расстегивали, а потом ощутила их на своей обнажившейся груди. Он гладил ее соски, и Маля застонала, испуганная ощущениями, которые вдруг начали пробуждаться в теле. Ее снова начала бить дрожь, а когда рука Ники начала приподнимать юбки, она вскрикнула.

–  Я хочу посмотреть на твои ноги, – шепнул он. – Хочу их потрогать, понимаешь? Хочу потрогать у тебя между ногами. Хочу узнать, что там. Можно?

Маля слабо кивнула, и осмелевшие руки Ники резко вздернули ее юбки.

–  Черт! – тут же прошептал он разочарованно. – Да ведь ты уже в трико!

Ох, Маля совершенно забыла, что она уже вполне одета для спектакля! То есть была вполне одета, а сейчас лишь наполовину.

–  Я сниму трико, – прошептала она. – Если ты хочешь, я сниму!

–  Нет, – резко выдохнул он. – Это долго. Кто-нибудь притащится. Иди сюда!

Он резко вздернул ее с диванчика и, подхватив, посадил на край стола. Сильным движением раздвинул ноги, смял пышные юбки и встал вплотную. Прижался к ней и принялся тереться о ее бедра своими. Маля ощущала, как что-то твердое вжималось в ее прикрытое трико лоно, и от этих движений оно наполнялось влагой нетерпения. Желание охватило ее – совершенно неизведанное, томительное, неодолимое чувство…

А бедра Ники становились все более твердыми. Казалось, в нее тычется палка.

«Бросить палку… – пронеслось невнятное воспоминание. – Так вот что это такое!»

Блаженство подступило вдруг, скрутило тело сладостной судорогой – и медленно отпустило.

Маля открыла глаза и увидела бледное, покрытое испариной лицо Ники. Он покачал головой, улыбнулся.

–  Это не совсем то, но очень хорошо, очень сладко, – прошептал Ники. – А тебе?

Она слабо кивнула, все еще ловя эхо наслаждения, которое блуждало между ее раздвинутыми ногами.