Сердце мое - Лоуэлл Элизабет - Страница 60

— И что же конец истории?

— Не совсем. Через три дня после этого тот полковник из военного трибунала позвонил мне в Лос-Анджелес. Как оказалось, они выяснили, что тот самый шурин министра экономического развития, который, кстати, совершенно случайно оказался и министром торговли, получал огромные проценты, наживаясь на импорте стали в страну.

— А-а, — понимающе кивнула Шелли, — и поэтому-то он так не был заинтересован в развитии местной индустрии — я имею в виду, в производстве стали?

— Да, — ответил Кейн. — Это бы значительно сократило его доходы. Ну, поэтому-то министр торговли так и проваливал все мои отчеты и рекомендации.

— А почему бы тебе не сказать им тогда — прежде всего этим двоим, министру и его шурину, — что страна имеет огромный торговый дефицит и могла бы во многом выиграть, сократив импортные поставки?

— Какая же ты наивная, Шелли… — вздохнул Кейн. — Интересы страны отступали на второй план перед жадностью министра торговли.

— Да, но ведь это, к счастью, встречается не так уж и часто, — возразила Шелли. — Есть ведь все же на земле правительства, которые действительно заботятся о своих народах.

— Только в том случае, если в игру не вступают кровные родственники правящих кругов, — жестко произнес Кейн. — А в большинстве случаев так оно всегда и бывает. Пойми, Шелли, когда сталкиваются интересы правящих кругов и бедных людей, происходит чудовищная, просто дикая борьба за деньги. Ну а теперь отгадай с трех раз: кто в этой борьбе побеждает? Бедняки, у которых нет за душой ни гроша, или же правители-миллиардеры, у которых и так денег куры не клюют?

Даже темнота ночи, окутавшей землю, не смогла скрыть от Шелли безнадежную тоску и отвращение, мелькнувшие в глазах Кейна.

— Нет, но есть же все-таки справедливость на свете! — не уступала Шелли.

— К сожалению, справедливость — вещь сегодня очень редкая, — с горечью заметил Кейн. — Не счесть, сколько раз я находил огромные залежи полезных ресурсов, даже трети из которых было бы достаточно для того, чтобы превратить так называемые развивающиеся страны в высокоразвитые. Однако горстка людей в правительстве, которые пекутся исключительно о собственных интересах, замалчивала все мои открытия, что называется, «прятала их в долгий ящик»…

— В общем-то это я плохо понимаю, — вздохнула Шелли. — Как они должны были бы рассуждать? «Если страна становится богаче, значит, и люди в ней богатеют. И ими становится куда легче управлять…» Почему же твои отрытия замалчивались?

— Что ты, все как раз очень понятно, Шелли. Как только над страной проносится вихрь перемен, уже никто не в силах предсказать, кто завтра останется у власти, а кого просто съедят. И наши правители знают об этом гораздо лучше, чем мы. Поэтому они так боятся многих перемен…

— Невеселая получается картина…

— Да, веселого и впрямь мало в нашем мире, — ответил он с язвительной улыбкой. — Около девяноста процентов населения планеты живут на уровне где-то между каменным веком и темным средневековьем. А дети…

Кейн вздрогнул и резко махнул рукой, точно какие-то воспоминания оказались для него самого слишком отвратительными.

— Я знаю, — сказала Шелли, беря его за руку. — Я ведь и сама в детстве насмотрелась на все это… А сколько я проплакала при виде детей, умирающих от лихорадки или покрытых гноящимися ранами… И они еще находили в себе силы улыбаться! Простой аспирин казался им волшебным снадобьем, а уж пенициллин — и вовсе прикосновением длани Господней.

Ее тонкие пальцы переплелись с длинными пальцами Кейна. Сейчас он смотрел на нее так, как умирающий от жажды в жаркой пустыне путник взирает на показавшееся вдруг озерцо воды — последнюю свою надежду. Через какое-то время он снова заговорил.

Шелли внимательно слушала, желая узнать о нем как можно больше. Судя по тому, как часто он вдруг умолкал, она поняла, что редко ему приходится говорить с кем-то по душам.

— А иногда случалось и так, — он вздохнул, — что я находил богатое месторождение в изумительном, прекрасном уголке планеты…

Он немного помолчал и снова продолжил, медленно растягивая слова:

— Но после того как проходили первые порывы радости — а я бывал просто счастлив от своих открытий, — я принимал твердое решение никому об этом не рассказывать.

— Почему? — спросила Шелли. — Из опасения что продажные чиновники в правительстве используют руду в собственных грязных интересах?

— Частично — да. А с другой стороны, я представлял себе, во что может превратиться это милое, прекрасное, не тронутое цивилизацией место после того, как здесь начнутся строительные и транспортные работы. И мне становилось страшно…

— Но как же люди, бедняки, жившие в странах с этими прекрасными и милыми местами? — удивилась o Шелли. — Неужели их тебе не было жалко?

— Еще бы! — Он покачал головой. — В этом-то все и дело! Но ведь даже если бы я составил аккуратный и подробный доклад обо всех открытых мною богатствах, где гарантии, что польза от этого будет умирающим от голода детям, а не той же кучке продажных чиновников? И в то же время я понимал, что, сообщи я правительству этой страны о минералах, у детей появится хоть какой-нибудь шанс. Иначе же не будет и вовсе никакого. На всю их жизнь, и без того тяжелую и почти невыносимую.

— Ужасно! — поежилась Шелли. — Могу себе вообразить твое состояние: выбирать между красотой природы и жизнью детей!

Кейн крепко сжал ее руку.

— На самом-то деле, — с грустью произнес он, — никакого выбора вовсе и нет. Конечно, я уступаю, думая в первую очередь о несчастных детях. Но иногда бывает и так, что месторождения обнаруживаются в достаточно хорошо развитых странах или в тех государствах, где этого сырья и без того вполне хватает.

— И что же ты тогда делаешь?

— Да ничего особенного, — ответил он. — Просто никому ничего не говорю, возвращаю им часть аванса и убираюсь себе восвояси.

— И часто тебе приходится так поступать?

— К сожалению, значительно чаще, чем хотелось бы. Когда-нибудь я покажу тебе удивительные места, не ведомые никому, кроме меня, те, о которых я никому не рассказывал. Сейчас они сохранились в первозданной дикости и красоте, как было в тот самый день, когда их создал Господь Бог.

Шелли посмотрела на Кейна. Даже в сгустившейся темноте ночи она увидела, что он улыбается, глядя прямо перед собой.

— Расскажи мне о своем самом любимом месте, — попросила она.

— Оно в Андах, спрятано от жадных человеческих глаз и рук, удалено на тысячи миль от ближайшего населенного пункта. Это высоко в горах, достаточно высоко, чтобы ни о каких джунглях уже и речи не было, но не настолько, чтобы там круглый год лежали снега. Горы там покрыты темной зеленью, они крутые и дикие. А небо — почти всегда безоблачно-голубое.

Когда ты там, кажется, что на свете вообще не существует темных туч…

— Да, я знаю такое небо — удивительной голубизны, — откликнулась Шелли. — Хотя уже давно — годы и годы — не была в тех местах, где увидела его впервые. Воздух там абсолютно прозрачен и чист — такое впечатление, что этот райский уголок словно спрятан Господом от ненастья и непогоды в прозрачный, удивительной чистоты и хрупкости кристалл. Один громкий звук, неловкое движение — и тотчас раздастся оглушительный грохот и кристалл этот разобьется на крохотные осколки.

Кейн провел пальцем по усам.

— Да, ты права, это именно то, что я имею в виду.

— А как ты нашел это удивительное место в Андах? — поинтересовалась Шелли.

— Я был как-то в тех краях и шел вверх по течению реки. Мне непременно хотелось добраться до ее истока. Вода в реке была удивительно чистой — почти ледяной и такой прозрачной, что иногда казалось, что воды там и вовсе нет. Никаких следов пребывания человека там не было вообще. Можно было подумать, что я — первый из смертных, кому довелось заглянуть в эти места.

— А местные жители? — удивилась Шелли.

— Даже они… Склоны гор были очень крутыми, труднодоступными даже для меня. И люди, жившие в крохотной деревеньке неподалеку, сказали мне, что дороги в горы просто нет. По их словам выходило, что никто не осмеливается туда подняться: смельчаки, предпринимавшие подобные попытки, рассердил своей дерзостью горных богов, и те не позволили им вернуться назад.