Возвращение. Часть 2 - Ищенко Геннадий Владимирович - Страница 24

   - Виктория Петровна, может быть, не надо? - попытался я увильнуть от поедания котлет с рисом. - Честное слово, я уже наелся! И Леониду Ильичу вы не положили.

   - Ему не нужно, - ответила она. - А вы растете. Если хочешь, положу меньше гарнира, но съесть надо.

   После обеда мы поблагодарили хозяйку и вернулись на диван, а Вика умчалась к соседям за гитарой. Зазвонил телефон, к которому подошел Брежнев.

   - Да, приехал, - сказал он. - Привез. Пока сегодня переночуют у меня, а завтра посмотрим. Да, конечно. Если хочешь, приезжай.

   - Через полчаса подъедет Суслов, - сказал он, положив трубку на рычаг. Наверное, захочет с тобой поговорить. Может это даже и к лучшему: не придется вас завтра возить в ЦК.

   Появилась Вика с гитарой.

   - Спой "Все для тебя"! - попросила она.

   - А ты об этой песне откуда знаешь? - удивился я. - Белорусское телевидение ее не убрало, когда показывали концерт в записи, а по центральному я ее не слышал.

   - Ее по "Маяку" передавали, - пояснила девчонка. - А еще уже есть магнитофонные записи. У нас и мальчишки поют, но совсем не то.

   - Вообще-то, это взрослая песня, - сказал я. - Поэтому она у твоих мальчишек и не звучит.

   Гитара оказалась лучше моей, и настраивать ее не пришлось. Я спел заказанную песню, а потом мы исполнили весь свой репертуар.

   - Все, - сказал я, возвращая Вике гитару. - Отработали не только первое, но даже второе. А, может быть, и на ужин хватило.

   - До появления Михаила Андреевича еще есть время, - сказал Брежнев. - Поэтому расскажи еще один анекдот и можешь об ужине не беспокоится.

   - Политический можно? - спросил я.

   - Можно, - разрешил он. - Вика, живо иди относить инструмент!

   Я думал, что девочка будет проситься остаться, но она беспрекословно вышла из квартиры.

   - Пришел пастух в обком партии и говорит: "Дайте мне какую-нибудь высокую должность", - начал я рассказ. - У него спрашивают: "А почему вы к нам пришли за должностью?" Он им отвечает: "Потому, что в вашем партийном гимне поется: "Кто был никем, тот станет всем"" В обкоме ему и говорят: "Мы теперь поем другую песню: "Каким ты был, таким ты и остался"".

   - Не вздумай рассказать такой анекдот Суслову, - отсмеявшись, предупредил Брежнев. - Он, конечно, тоже будет смеяться...

   - Я заочно немного знаю Михаила Андреевича, - сказал я. - Поэтому ему бы этого не рассказал.

   Прибежала Вика, которая прилипла сначала ко мне, а когда я ушел в одну из комнат вместе с приехавшим Сусловым, она переключилась на Люсю.

   Суслов с самого начала держался настороженно, от него так и веяло подозрительностью, поэтому я тоже взвешивал каждое сказанное ему слово. Перед беседой со мной он ненадолго уединился с Брежневым, а уже потом позвали меня, а Леонид Ильич вышел.

   - Так тебе восемьдесят лет? - начал он разговор.

   - Я хоть и не женщина, но мне тоже столько лет, на сколько я выгляжу, - ответил я. - Мне лишь дали память прожитой жизни, стариком она меня не делает. Но и мальчишкой я себя не чувствую.

   - Что ты обо мне знаешь? - спросил он.

   - В отличие от Брежнева, о вас мне почти ничего не известно, - откровенно сказал я. - Хоть ваша роль в партии была велика, о вас потом писали мало. Я ведь в свою бытность мальчишкой никем из вас не интересовался. Это уже много позже, когда открыли многие архивы, пошли публикации. Но и тогда в основном интересовались ключевыми фигурами. О вас тоже писали, но мало. Идеолог партии, серый кардинал, друг Брежнева... Вам не понравилось то, что Брежнев подгребает под себя власть, но попытки ему помешать провалились: он вас переиграл. Но позже у вас, похоже, никаких противоречий не было. По отзывам вы с ним дружили. Еще была заметка о том, что вы преследовали часть интеллигенции, которая чересчур близко к сердцу приняла "оттепель" Хрущева. Еще я кое-что знаю о ваших детях.

   - Что именно? - поинтересовался он.

   - По Майе было написано, что она стала доктором исторических наук и специализировалась на Балканах. О сыне писали больше. Револий окончил институт, работал в КГБ, где дослужился до звания генерал-майора, потом стал директором НИИ радиоэлектронных систем. Позже работал в правительстве. У обоих были дети, но то ли я о них ничего не читал, то ли не помню.

   - А как это согласуется с абсолютной памятью?

   - А кто вам сказал, что она абсолютная? - возразил я. - Она у меня прекрасная, но это не значит, что я помню абсолютно все, да еще слово в слово. Очень много такого, что действительно так и помню. Но для того, чтобы вспомнить остальное, иной раз приходится долго настраиваться. Кое-что вспомнить не удается совсем. К счастью, такого очень мало.

   - Ты сказал, что многое помнишь о Леониде Ильиче...

   - С этим, пожалуйста, обращайтесь к нему самому, - сказал я. - Я ему обещал, что никому ничего не скажу, а обещания я держу. Все, что я знал, я ему рассказал, а что рассказать вам, он должен решать сам.

   - А Машеров?

   - Машеров получил от меня кучу тетрадей, которые я исписывал полгода. Там только даты с пояснениями о произошедшем. Отдельно шли тетради с описаниями достижений в науке и технике. Уже позже, когда жил в Минске, я составлял письменные ответы на заданные вопросы. Получалось ответить в лучшем случае на два вопроса из трех. Это были уточнения по первым шести годам, начиная с шестьдесят шестого.

   - А почему отвечал не на все вопросы?

   - Михаил Андреевич, - сказал я. - Я не Дельфийский оракул. Что мне попадалось в сети и вызывало интерес, я запомнил. И такого, слава богу, было достаточно много. Но не все тайны были открыты, да и не читал я всего. Я и вам на все вопросы не отвечу.

   - А что ты так зажат? - заметил он.

   - Как я, по-вашему, должен себя чувствовать, если меня допрашивает один из самых влиятельных людей страны, причем невооруженным взглядом видно, что он мне абсолютно не верит? С Леонидом Ильичом я себя держал совершенно иначе. Он мне поверил сразу, хотя у него было гораздо больше поводов для недоверия, чем у вас.

   - С тобой будут постоянно работать, - сказал он, поднявшись с кресла. - И постоянно будут проверять. Поэтому будь к этому готов. Слишком важные вопросы будут решаться, опираясь на твои сведения. Обид здесь быть не должно. И твоя работа без вознаграждения не останется. Но вашу свободу некоторым образом ограничат.

   - В Минске ее тоже ограничили, - сказал я. - Но не сильно. Я этого почти не почувствовал. Временами присматривали оперативники, по моей просьбе обучали самбо и заставили носить несерьезный ствол. Этажом ниже поселили следователя, который передавал мне вопросы и забирал ответы. Вообще вся связь шла через него, с людьми группы Машерова я встречался считанные разы.

   - Оружие мальчишке? - удивился он.

   - Я, между прочим, старший лейтенант, - сказал я. - А из выданной мне хлопушки отстрелялся не хуже оперативников. Правда, воспользоваться так и не пришлось, но это и к лучшему.

   - Да, я забыл. Но все равно - это нарушение. Здесь охрана будет плотнее, думаю, тебе самому защищаться не придется. Но это мы еще обговорим с профессионалами. А вариант с соседом надо будет обдумать, возможно, так поступим и мы. Незачем привлекать к тебе лишнее внимание. С тобой, кстати, хочет побеседовать Келдыш. Знаешь о таком?

   - Мстислав Всеволодович? Конечно, знаю.

   - Возможно, придется консультировать еще и ученых. Конечно, не напрямую, а через посредников. О тебе знает только президент Академии. С тобой говорили об экстерне?

   - Как только обживемся на новых квартирах, так и начну. Нужно все-таки с месяц посидеть за учебниками, чтобы нормально отчитаться за два класса.

   - А что еще за ерунда с женитьбой?

   - Почему ерунда? - сказал я. - Мы любим друг друга и хотим через год пожениться.

   - Почему через год?