Апология - Алейник Александр - Страница 18

18

VПыльная улица, на которой все больше мертвых.Закат обожает пылинки — плавает на невесомых лодочках,ходит на ресничных ходулях.Ока течет лимфатической водойи трупным мазутом барж.Запах табаков трубит в белорозовые дудочки,и цепи ржавеют и пантоны качаются.Отец прыгает коньком по квадратикам.Я смотрю в его газету из нарисованных слов.Он-то разбирается в этих муравьях, в чешуе дракона.VIСтранно, но жизнь как-то не запомнилась,как зрители в маленькой киношке «Прогресс»на Советской улице,когда приходишь в заполненный зал —видишь лица, встречавшиеся в переулках, трамваях;тушат свет и еще пустой экранждет мешанины зрелища,а эти мерцающие овалы, обращенные к нему,скопом стоят в твоих глазах подсолнухами Ван-Гога,но ты не помнишь ни одного.

янв. 91

x x x

Мир на оси повернулсягрозные лопнули царствакровь наполняет пределы земельи ей некуда вытечьтонкими стали границылюди свободы хотяти свободу беруткак потом страшно им жить на свободе —воздух другой и земля их иная

янв 90

x x x

там скоро солнце будет по талонами лето по талонам три часана душу населения в июле.Товарищ Генеральный Секретарьвойдет в народ, как новая болезнь,лечение которой неизвестно.Из языка исчезнут падежи,но населенье сможет изъяснятьсяиспользованьем феньки воровской,посредством нескольких инфинитивов,камаринско-татарским переплясом,весьма двусмысленной системой жестов,включающей свободное сопеньес крещеньем лба и живота.Печать продолжит, видимо, бурлить,способствуя успеху новых трюковминистра иностранных делна внешнеполитической арене.Название страны, предполагаю,исчезнет с карты, и она самаизображаться будет как плитакладбищенская, с трещинок рисунком,с которой мудрый исторический процессстирает постепенно письмена.

17 нояб. 90

x x x

А. Межирову

В провинциальных городах России,на переживших «ленинов» вокзалах,ещё стоят фанерные диваныс крутыми вензелями М.П.С.Трамваи, как аквариумы света,несут покорных жизни пассажиров,набоковскими поводя сачками,в которые влетают фонари.На привокзальных площадях деревьястоят поруганной толпой в воронах,а жизнь кипит: пельмени в ресторанахот ужаса зажмуривают веки.На улицах китайщиной торгуют,многажды книг, как встарь «Политиздата»,хихикая листают малолеткикартинки дивные про органы любви.Так и выходит из кулис свободаи гипсовые рушит изваянья,и топчет обесцененные деньги,и приобщает отроков страстям.В Перми, Саратове, Новосибирскештудируют язык языковеды,«шнурки в стакане»*, «ваучеры», «лизы»по алфавиту строят в словари,и если «в родине»** на той же ниветы продолжаешь поприще своё —переведи меня на речь эпохичудесно оголённых постаментов.

* родители дома;

** в нашей стране (сленг)

x x x

Когда я вспоминаю те края,я вижу ряд предметов неподвижных:луга и рощи не меняют места,а мимо них бежит все тот же поезд,и с той же проводницей пассажир,терзая летную фуражку,любезничает в тамбуре укромном,но скоро станция и ей махать флажком.Все так же там пылят дороги,асфальт долбают в том же месте,газеты продают в киоске том жеи церковь ремонтируют всегда.Миграции строительных лесов,таинственная вязь заборовподчинены нордическим законам,незыблемым, как восхожденье звезд.Как девки в русском хороводе,по кругу ходят милые явленья:вот в этой подворотне пузыряют,занюхивая водку рукавом.А тот чердак — любви стоячей служит,и сколько ж из него взошло детишек,какие страсти он не повидал.Там провожают юношу в тюрьму,а здесь оттуда же встречают тятю.Уж Ильича и Сталина не колютподростки на томящейся груди,но на плаксивых надписей набори на русалок мода не проходит,как на восход светила в бирюзеи купола, что означают «ходки».И я, отрезанный ломоть,на дне зрачков Россию осаждаю,тюремно-праздничной архитектурыКремля приветный узнаю напор,и заводных солдатиков кремлевских,печатающих шаг, как сторублевки,и трупно коченеющих у двери,ведущей в подземелье, где живетКощей советский перед погребеньем…

92 г.

x x x

Мир стоял на зеленых ногах, как цветы,корни трогали глиняный ларчик воды.Бледной флейты лепечущих девять колендышат в зернах проросших в хорошей земле.За болтливой цикадой ходили в саду,птицы падали в воздух с травы в высоту.Мы казались им меньше цветущих кустов,чем-то вроде махавших руками крестов.Нас терпели деревья и шмель облетел,шевелилалась трава, миллионами телподставляя суставы свои под шаги,а ложились — ребенком касалась щеки.В этом тихом собраньи не помнят о нас,бук кивает и клен составляет указ,а азалии в зале краснеют за всех,кто пришел от реки и сияет в росе.Входит солнце по капле безмолвной в холмыи смущает наивных растений умы.Нас впустили цитатой в чужой разговор,в жесты сада, что помнит луны восковойвосхожденье и медные звезды в пазахлодок неба в несметных ночных парусах.