Храм фараона - Обермайер Зигфрид - Страница 36

Выдающийся талант Пиайя создал гордое красивое лицо девушки с чуть заметной улыбкой, в котором Мерит едва узнала себя, но которое ей, тем не менее, чрезвычайно понравилось.

— Это… это теперь я?

— Это ты, принцесса, но это не то, что ты видишь в зеркале. Ты сама станешь старше, выйдешь замуж, родишь детей, а эта статуя всегда будет похожа на тебя. Это высокое отображение тебя, почти такое же, как твое ка.

Лицо Мерит помрачнело:

— Я не хочу становиться старше! Я не хочу выходить замуж! Но тобой, Пиай, я восхищаюсь, ты создал нечто прекрасное. Правда, только из гипса.

Пиай улыбнулся:

— Позже я сделаю это из камня. А может быть, и из бронзы. Это будет подарок твоему высокочтимому отцу, да будет он жив, здрав и могуч.

Мерит радостно захлопала в ладоши:

— Ты угадал мои мысли, Пиай. Ты мне очень нравишься!

«Ты мне тоже», — охотно признался бы Пиай, но это было бы неуместным.

— Твоя приязнь — самый прекрасный подарок, который ты можешь мне сделать. Сохрани ее, — ответил он почтительно.

— Вот за тебя я могла бы выйти замуж, ты мне нравишься гораздо больше, чем все мои сводные братья. У тебя такие красивые серые глаза…

«Она еще ребенок, — подумал Пиай, — и не знает, о чем говорит».

Однако это детское признание странно тронуло его и долго не выходило у него из головы.

Девять дней спустя Пиай отправился с фигурами фараона на юг.

С тех пор как Рамзес начал реализовывать в Фивах свои гигантские строительные проекты, в кругах жрецов Амона царило тщеславное упоение. У них уже был печальный опыт бесплодных царских обещаний, однако Рамзес оказывался человеком дела. Тысячи людей, в том числе отправленные на вынужденные отработки крестьян, трудились без восторга, но под плетью бодрых надсмотрщиков, до изнеможения. На севере поднимался громадный комплекс храма Мертвых, на юге храм, построенный фараоном Небмаре и посвященный святой семье Амона, Мут и Хона, был расширен, и к нему был достроен могучий пилон.

Однако самые большие планы должны были осуществиться в храме Амона. Здесь возник зал со ста тридцатью четырьмя колоннами в виде папируса, каждая из которых была почти в сорок локтей высотой и в обхвате достигала двадцати локтей. Сам храм Амона должен был быть увеличен, но это были еще самые скромные из планов. Пиай должен был позаботиться о том, чтобы повсюду применяли углубленный рельеф. Скульпторы уже начали выполнять работы в старой технике, но по желанию царя требующие кропотливой работы рельефы следовало сбить и переработать в технике углубленного рельефа. Рамзес хотел выдержать свои постройки в едином стиле и не терпел никаких отклонений.

Но самым важным заданием Пиайя было подняться до первых порогов Нила, чтобы там, на границе с Кушем, внимательно обследовать скалистый берег. Здесь должен был осуществиться державшийся до этого времени в секрете проект строительства гигантского храма в скалах. Царь подчеркнул, что он хотел бы построить храм в честь свой возлюбленной и посвятить его обожествленной, как Хатор, Нефертари.

В Суенете, где порог Нила прерывал дальнейшую поездку, Пиай пересел на более маленькое суденышко. Здесь, у ворот Черной Африки, кончались все важнейшие торговые пути. Сюда нубийцы поставляли свою дань, и здесь добывали прекрасный розовый гранит, который египтяне использовали для изготовления красивых и самых дорогих памятников.

Пиай добрался до гранитных каменоломен, но его тотчас грубо отпихнул один из надсмотрщиков. Мастер, чтобы не бросаться в глаза, путешествовал без сопровождающих, но на всякий случай имел с собой подтверждение с печатью, что он является архитектором царя. Он сунул его под нос надсмотрщику, но тот только проворчал что-то и вызвал главного надсмотрщика.

Тот прочитал и поклонился:

— Распоряжайся мной, почтенный Пиай.

— Покажи мне обелиски, которые сейчас обрабатываются для храма Благого Бога.

С усердием и поклонами надсмотрщик довел мастера до каменоломен. Уже издалека был слышен сильный стук инструмента — это сотни людей, сидя на корточках в длинных ямах, вырубали обелиски из скальной породы. Это была чрезвычайно напряженная работа, поэтому люди менялись каждые два часа.

Пиай знал эту технику, однако никогда не видел ее собственными глазами. Он спросил надсмотрщика:

— Что случится, когда обе стороны будут отделены от скалы, ведь необходимо еще отделить камень и снизу.

— Конечно, достопочтенный, нужно. Наши люди отбивают нижнюю часть камня, пока обелиск можно будет передвинуть. Его перевязывают крепкими ремнями и укрепляют на шесть или восемь канатов. Этого должно хватить, чтобы поднять его на поверхность, а в это время несколько работников внизу отбивают камень, который мешает обелиску. Некоторые при этом погибают, потому что канаты распределены неравномерно и обелиски могут их раздавить. Впрочем, тут нет важных персон, а умереть на службе фараону считается почетным.

— Конечно, конечно, — подтвердил Пиай, — может быть, однажды и ты вкусишь сладость столь почетной смерти. Не стоит отказываться от подобной надежды, не так ли?

Главный надсмотрщик озадаченно посмотрел на Пиайя, потому что не знал, серьезно тот говорит или шутит.

Серый и розовый гранит из этих каменоломен считался изысканным камнем, из которого ваяли статуи богов, царей, фигуры в гробницах, обелиски. Им же облицовывали стены.

Пиай знал, что этот камень очень трудно обрабатывать, и хорошо помнил, как он сам, будучи учеником, днями и неделями шлифовал и полировал гранит.

На следующее утро Пиай продолжил свое путешествие по югу. Еще в Пер-Рамзесе он велел нарисовать себе точную карту, чтобы найти то место, где царь хотел построить храм.

Пиай еще никогда не бывал так далеко на юге и теперь замечал, как местность вокруг него изменилась. Пустыня подступала все ближе к реке, полоска плодородной земли становилась все уже, а порой полностью исчезала под круто нависавшими берегами из желтого песчаника. Дневная жара день ото дня усиливалась в то время как ночи становились все холоднее. У кормчего имелся запас шерстяных одеял, и он каждый раз смеялся, когда Пиай выбирался из-под них и тут же начинал дрожать от холода. Человек этот говорил на ломаном египетском, и у него была такая же темная кожа, как у людей в жалких деревеньках, мимо которых они проплывали.

На седьмой день путешественники добрались до маленького военного поста, где египетский воин, далеко не рядовой, был рад приветствовать Пиайя. Его отправили сюда на пять лет в качестве наказания, и он считал дни до тех пор, пока сможет вернуться.

— Я даже похороненным не хотел бы здесь быть! Ты не представляешь, какая здесь монотонная служба! Куш уже много лет мирная провинция, и одним из самых волнующих событий здесь, в лагере, бывает охота на крыс.

Он выжал Пиайя, как умирающий от жажды человек выжимает сочный плод. Ему хотелось знать самые мельчайшие подробности о царе, его дворе, его женах и, прежде всего, конечно, о войне с хеттами.

— Я сам при этом не был, но, как говорят, Благой Бог, да будет он жив, здрав и могуч, одержал под Кадешом большую победу, которая на многие годы устранила опасность с севера.

Офицер восторженно кивнул:

— Да-да, наш сильный Гор, Узер-Маат-Ра-Сетеп-Ен-Ра, — чего бы я только ни дал, чтобы однажды лежать у его ног! Он ведет Кеми к новому блеску, и я уже пообещал Амону в Фивах жирного быка, если меня помилуют раньше срока.

— А в чем был твой проступок? — поинтересовался Пиай.

Воин слегка смутился.

— Собственно говоря, ничего особенного. Я был тогда в Фивах, и там… ну, там была одна молодая вдова, и в ее объятиях я забыл о службе. Ее сладостное тело, алебастровая грудь, руки, подобные чашечкам лотоса… Да что там говорить, я несколько дней не появлялся в отряде…

— Понимаю. Пять лет в пустыне за это — цена слишком высокая.

— Ты бы только ее видел! — воскликнул воин с горящими глазами. — Она появилась передо мной, словно Хатор собственной персоной сошла с небес!