Храм фараона - Обермайер Зигфрид - Страница 84

Пиай работал над тем, чтобы отколоть гранитный блок для фигуры в человеческий рост. Вчетвером они при помощи долота и молотков углубляли трещину уже в руку шириной. Из этого особенно красивого блока розового гранита должны были создать статую богини Мут.

Надсмотрщиком был Свинья. Он с плетью из кожи гиппопотама в руке непрерывно кружил вблизи четырех мужчин. Как заранее договорились, самый слабый и молодой из четырех каторжников внезапно вскрикнул, пошатнулся и упал на землю. Другие прервали свою работу, и Свинья мгновенно заорал:

— Не разевайте рот, иначе я собью мясо с ваших костей!

Плеть засвистела и с силой ударила Пиайя по бедру, нанеся глубокую рану. Однако Свинья, не обратив на это внимания, занялся упавшим, которому в качестве пробы влепил пару ударов. В это мгновение самый сильный из мужчин подскочил и ударил помощника надсмотрщика долотом по голове. Свинья пошатнулся, обернулся, и Пиай, воспользовавшись этим, кинулся к нему и ударил ему молотком по затылку. Ноги у Свиньи подкосились, плеть выпала из его руки, но он еще не был мертв. Его маленькие злые глазки вспыхнули, он пытался что-то сказать, но каторжники услышали только какое-то свинячье хрюканье.

Горевшая в Пиае ненависть внезапно испарилась, он уронил молоток и с отвращением отвернулся. Но его товарищ номер шестьдесят девять, бывший литейщик бронзы, был безмерно опьянен кровью. Он, как безумный, накинулся на умирающего, размолотил ему череп и лицо, наступил ему на грудь, стал топтать его гениталии, пока другие силой не оттащили его.

— Прекрати, ты, дурень! Парень мертв, ты только приманишь сюда других.

Они бросили тело убитого в узкую яму, которая образовалась при добыче гранитной заготовки, и набросали сверху осколки камней так, что мертвого Свинью не стало видно. А потом спокойно продолжили работу, пока спустя полчаса к ним не подошел надсмотрщик. Он удивленно огляделся и спросил:

— Кто за вами наблюдает?

Мужчины прервали работу:

— Он только что меня ударил, — Пиай сделал удивленное лицо и указал на свежую кровавую полосу на своем бедре.

— Может быть, пошел за водой или по нужде…

Надсмотрщик удивленно покачал головой:

— Ему этого нельзя, и, насколько я его знаю, он бы этого не сделал.

Надсмотрщик увидел, конечно, кровавые пятна на земле, но он знал, что будет умнее не заметить их. Если помощник надсмотрщика исчез, то лучше принять это молча и позволить каторжникам упиваться местью. Они убили одного из своих, а поскольку их не застали на месте преступления, почему бы не позволить им этот вид самосуда.

Пиай, как почти каждый, кто долго работал здесь, был внешне и внутренне опустошен и в ежедневной борьбе за выживание очень быстро забыл о совершенном убийстве. Постепенно работа в каменоломне подавляла все движения к лучшему, гасила воспоминания. Жизнь на свободе казалась далеким сном. Время от времени Пиай вспоминал о своей любимой, но ее облик все больше и больше бледнел, как и все остальное: фараон, царица, Ирамун, прекрасный дом в Пер-Рамзесе — все это казалось несущественным перед невыносимой действительностью, когда тебя избивали за каждую мелочь, когда надсмотрщика убивали молотком, не ощущая при этом даже мимолетного удовлетворения.

Деятельность гранитных каменоломен под Суенетом заключалась, конечно, не только в трудоемком отделении больших и малых блоков скалы. Среди вольнонаемных рабочих имелись также искусные каменотесы, которые подготавливали некоторые блоки и вчерне обрабатывали их. Это ожидало и два гранитных блока в шесть локтей высотой, которые были предназначены для сидящих фигур Благого Бога. Как всегда, работа шла в большой спешке, потому что обе фигуры были предназначены для Малого храма Рамзеса в Абидосе. Над каждым блоком работали по два каменотеса, которые своими инструментами отбивали кусочек за кусочком от твердого гранита, пока не появилась форма, напоминающая сидящего фараона. Иногда получалось, что в камне возникала не видная снаружи трещина, которая обнаруживалась лишь при проникновении вглубь, и в большинстве случаев это вело к тому, что гранит оказывался испорчен.

Так получилось и на этот раз. Когда один из двух каменотесов собирался обточить левую часть шеи, он натолкнулся на трещину длиной в локоть, которая явно шла до затылка. Он осторожно обрабатывал гранит дальше, чтобы определить глубину трещины, когда с тихим треском голова отделилась, и, упав, повалила каменотеса на землю, раздавив ему грудь. К мертвому каменотесу теперь добавился еще и испорченный блок гранита. Ответственный старший надзиратель бушевал. Но чем это могло помочь? В то время как рабочие отправились отделять еще один блок от скалы, старший над всеми гранитными каменоломнями велел отыскать хорошего каменотеса.

При этом наткнулись на номер двадцать три, потому что в каменоломне номер три каждый надсмотрщик знал, кем Пиай был раньше.

Внезапно все о нем начали беспокоиться. Ему разрешили пойти в купальню надсмотрщиков, к самым глубоким из его ран приложили лечебные травы и наложили повязки. Его провонявшую от грязи набедренную повязку заменили чистым льняным передником. После обильного сытного обеда с жареным гусем, свежим кунжутным хлебом, финиками и разбавленным вином старший надзиратель повел его к начальнику гранитных каменоломен. Это был худой мужчина с угрюмым лицом, который вечно боялся, что его могут отозвать или заменить, и поэтому работал упорнее, чем любой из его надсмотрщиков. Он не был ни жестоким, ни особенно жадным, однако от того, что он жил в постоянном страхе и не мог выказывать его, лицо у него постоянно выглядело угрюмым.

Он предложил Пиайю присесть и объяснил ему суть дела.

— Конечно, продлится несколько дней, пока отколют новый блок, но ты раньше был скульптором на службе фараона…

— Первым скульптором, — кивнул Пиай. — Я изготовил колоссальную статую в Фивах, в храме Мертвых царя, да будет он жив, здрав и могуч.

Начальник откашлялся:

— Хорошо… Да, что я хотел сказать… Ты мог бы тем временем обработать сидящую фигуру немножко детальнее, чем ее обычно обрабатывают. Это стало бы извинением за вынужденное опоздание.

— Я мог бы ее даже закончить, потому что знаю планы Малого храма Рамзеса в Абидосе. Обе сидящие фигуры Благого Бога, да будет он жив, здрав и могуч, предназначены для первого пилона, и их должны будут поставить рядом с входом. Царь должен быть изображен в двойной короне и с обоими скипетрами. Какая надпись планируется, я не знаю.

Начальник вскочил на ноги, и его угрюмое лицо расплылось в некоем подобии улыбки.

— Именем Пта, нашего божественного ремесленника, сегодня счастливый день! Я уже обдумал, как бы мне оставить тебя здесь, но в этой каменоломне работают только свободные мужчины. На сколько лет ты осужден?

— Я сам этого не знаю, достопочтенный. Царь, да будет он жив, здрав и могуч, еще не определился с моим наказанием. Может быть, я буду свободен уже завтра, а может быть…

— …наказание продлится всю жизнь, — помрачнел начальник. — Глупая история, Пиай. Что ты, собственно говоря, натворил?

— Об этом мне не разрешено говорить по желанию Благого Бога, да будет он жив, здрав и могуч. Во всяком случае, я никого не убил и ничего не украл.

Начальник вздохнул и мрачно посмотрел на Пиайя:

— По правде говоря, мы не можем позволить себе такое расточительство. Ты зарабатываешься до смерти в каменоломне для каторжников, а здесь не хватает хороших каменотесов. Однако воля фараона, будет он жив, здрав и могуч, священна, ты знаешь это так же хорошо, как и я. Я предлагаю следующее: ты отдохнешь за день, а потом закончишь фигуру до надписи. Тем временем прибудет блок для другой фигуры, и ты сможешь продолжить работу. Кроме того, я пошлю письмо в царское строительное управление и спрошу, можно ли мне использовать каторжника Пиайя для другой работы. Конечно, ты должен будешь каждый вечер возвращаться назад в каменоломню номер три, потому что я не могу класть каторжника спать вместе со свободными людьми.