Капитан Железная Голова (Капитан флибустьеров) - Эмар Густав - Страница 34

Подъехав чуть позже к кабаку, капитан остановил лошадь.

С минуту он колебался. Очевидно, с первого же шага, который ему предстоит сделать в общей зале, взгляд его товарища упадет прямо на него и он будет узнан.

Именно этого он и хотел избежать.

К несчастью, флибустьер находился перед одним из тех затруднений, которые порой возникают случайно и разрушают любые, даже самые тщательно обдуманные планы, поскольку не представляется никакой возможности обойти их.

Но капитан Бартелеми был из числа тех энергичных, с железной волей людей, которые, сильно захотев чего-нибудь и приняв решение, скорее дадут убить себя на месте, чем отступятся от него.

— Ба-а! — пробормотал он про себя, выразительно пожав плечами. — Кто ничем не рискует, ничего и не получает. Как он ни хитер, все же не у него мне учиться хитрости. К тому же, — насмешливо заметил он, — я заслужил от Бога это вознаграждение!

Он поднял лошадь на дыбы, чтобы привлечь к своей особе внимание, а когда никто не вышел, крикнул громовым голосом:

— Эй, кто здесь кабатчик! Выйдешь ли ты, мерзавец, черт тебя побери?!

Почти мгновенно на пороге явился субъект в жалких лохмотьях, сухощавый, худосочный, кривобокий и горбатый, с лицом в форме треугольника и голодным выражением круглых, точно буравом просверленных карих глаз, которые, однако, светились тонким умом.

Этот прелестный образчик индейской расы — человек этот был индеец — взял в руку засаленную шляпу, украдкой лукаво взглянул на путешественника и наконец решился подойти.

— Что прикажете, ваша милость? — сказал он, низко кланяясь и взяв лошадь под уздцы.

— Хочу, — ответил капитан, — чтобы ты отвел мою лошадь на конюшню, а мне подал водки.

— Здесь? — хитро спросил индеец.

— Нет, — с живостью возразил капитан, — в общей зале или, если там слишком людно, в отдельной комнате; я оплачу, что причитается.

И он сделал движение, чтобы сойти с лошади.

— Вам будет хорошо в общей зале, ваша милость, посетители не будут беспокоить вас.

— Это почему? — спросил капитан, спрыгнув наземь.

— Потому во всем доме пусто, ни единой души. Капитан пытливо взглянул на индейца, но тот выдержал его взгляд, не опуская и не отводя глаз.

— Это другое дело, любезнейший, — ответил капитан, положив ему руку на плечо, — хочешь заработать унцию золота? — прибавил он, слегка понизив голос.

— Гм, ваша милость, я предпочел бы две, — не задумываясь, ответил индеец и выразительно прищурил глаз.

— Я вижу, что мы можем поладить.

— Ваша милость, такой бедняк, как я, который за весь год не зарабатывает более восьми пиастров — когда на его долю случайно выпадет счастье получить иное вознаграждение помимо палочных ударов, всегда уладит дело с господами, которые удостоят его своего доверия и покажут ему свои унции золота.

Слово покажут было произнесено с ударением, в значении которого капитан ошибиться не мог.

Он достал из кармана длинный красный кошелек, сквозь шелковые петли которого поблескивало золото, и, с ювелирной точностью выхватив правой рукой две унции золота и зажав их между большим и указательным пальцами, сверкнул деньгами перед заблестевшими от жадности глазами нищего индейца.

— Что ты сделаешь, чтоб заработать это золото и даже вдвое больше, если я останусь тобой доволен? — с улыбкой спросил капитан.

— Увы! Ваша милость, — ответил индеец с выражением, которого нельзя передать, — у меня отца нет, иначе я бы сказал… но за неимением его, я весь к вашим услугам. Что мне нужно сделать? Я принадлежу вам душой и телом.

Капитан спрятал золото в руке.

— Где конюшня? — спросил он.

— Там за домом, ваша милость; вы отсюда можете видеть ее.

— Очень хорошо. Слушай: вот тебе пять минут, ни секундой больше, чтобы отвести мою лошадь на конюшню и вернуться ко мне. Если ты кому-нибудь скажешь хоть слово за это время, считай, что мы ни о чем с тобой не договаривались. Понял? Ступай!

— Ай, ваша милость, я буду нем как рыба. Индеец увел лошадь.

Через три минуту он уже вернулся.

— Я доволен тобой, — продолжал капитан, — теперь вслушайся хорошенько в то, что я скажу тебе: с четверть часа назад к этому дому подъехал всадник. Ты отвел его лошадь на конюшню, как сейчас свел туда мою. Я хочу, чтоб ты поместил меня в таком месте, где я мог бы видеть этого всадника и слышать все, что он скажет, между тем как он не будет подозревать о моем присутствии. Если ты в точности исполнишь мое требование, я заплачу тебе не две, а четыре унции золота. А чтобы ты не сомневался, что я не обманываю тебя, вот тебе две унции задатка.

Он опустил золото в дрожащую руку индейца. Тот спрятал его с таким проворством, что капитан не мог понять, куда оно девалось.

— Кстати, чуть не забыл, мне надо предупредить тебя, для твоей же пользы, — прибавил Бартелеми, нахмурив брови, — что при малейшем подозрении в измене я пристрелю тебя как собаку.

И, приподняв край своего плаща, он показал индейцу массивные рукоятки двух пистолетов, заткнутых за его шелковый пояс.

— Ваша милость, — с величавым достоинством возразил индеец, — если бы я имел честь быть вам знакомым, вы бы знали, что Тонильо не изменник. Мой хозяин теперь отдыхает после обеда, стало быть, я один распоряжаюсь в доме, и клянусь вам той долей блаженства, которую надеюсь вкусить в раю, что вы услышите все, о чем будут говорить люди, которых вы хотите подкараулить. К тому же, это дрянные посетители, — прибавил он тоном насмешливого презрения, — они сидят с добрый час и еще ничего не заказали, ни на один реал. А ведь прежде всего я должен соблюдать выгоды заведения.

— Это справедливо! — посмеиваясь, согласился бравый капитан.

— Пойдемте, — сказал индеец. Капитан пошел вслед за ним.

Тонильо, как звали индейца, не вошел в общую залу, а обогнул угол дома и направился через конюшню к двери, не запертой на ключ. Он привел капитана в какой-то подвал, где было сложено несколько бочонков с водкой и вязанок сорок корма для лошадей.

Тонильо осторожно отодвинул вязанки, прислоненные к стене, и указал капитану на довольно широкую щель в перегородке.

— Здесь вам будет очень удобно, — сказал он.

— Хорошо, можешь идти, — ответил флибустьер. — Смотри, чтобы не увидели моей лошади. Когда эти люди соберутся уезжать, вернись сюда.

Индеец отвесил почтительный поклон, вышел из подвала и затворил за собой дверь.

Капитан внезапно очутился в глубоком мраке.

Единственный свет, которым освещался подвал, исходил от широкой щели, указанной индейцем.

— Ведь я всегда знал, — пробормотал себе под нос капитан свойственным ему насмешливым тоном, — я был уверен, что Господь никогда не покидает честных людей.

И, пристроившись как можно удобнее, он приложил глаз к скважине.

Взгляду его представилась одна из тех живописных картин, которые наш бессмертный Калло14 уже тогда начал гравировать в своих странствиях с цыганами.

В зале, довольно обширной, но едва освещенной узкими окнами, тусклые стекла которых были покрыты паутиной, где табачный дым густым облаком стлался под потолком, поглощая почти весь свет, находились человек двадцать сущих висельников, если судить по лицам с низкими лбами, выступающими, словно клювы, носами, коварным взглядом и с усами, так лихо закрученными вверх, точно они были готовы проткнуть небо.

Люди эти, одетые буквально в отрепья, но драпировавшиеся в них с искусством, которым владеют одни только испанцы, в случае нужды способные составить себе живописный наряд из одной простой бечевки, лежали или стояли вокруг столов в самых причудливых позах.

Все были отлично вооружены.

У каждого из них не только висела на боку длинная шпага с рукояткой в виде раковины, но все до одного к тому же имели пистолеты за поясом и широкие кинжалы с роговой ручкой — за голенищем правого сапога.

Капитан с минуту отыскивал глазами своего «приятеля» среди этой пестрой толпы бродяг и разбойников.

14

Жак Калло (1592—1635) — французский художник-гравер, чьи офорты поражают своими фантастическими образами.