Цветок камалейника - Громыко Ольга Николаевна - Страница 61

— Надеюсь, не хуже?

— Нет.

Вот тут ЭрТар соврал. Ему, потерявшему уйму крови, приходилось прилагать все усилия, чтобы хотя бы удержаться на кабане, не говоря уж о том, чтобы слезть и пойти рядом. Но горец скорее бы хлопнулся в обморок, чем в этом признался.

Брент, уловив что-то в его голосе, все-таки оглянулся, скривился и постановил:

— Привал.

Джай, не выбирая места, со стоном облегчения растянулся на земле. Вепрь остервенело встряхнулся, и ЭрТар очутился там же. Подскочивший Тишш испуганно потыкался в хозяина носом. Горец минутку полежал неподвижно, с раскинутыми руками и закрытыми глазами, усиливая беспокойство кошака, а потом с боевым кличем обхватил киса за шею и повалил рядом.

Брент бросил свое одеяло и, спустившись к воде, начал горстями плескать ее в лицо, давая надежду, что блаженство передышки продлится хотя бы четверть часа.

— Хорош валяться, идите хворост собирайте, — неприязненно буркнул он.

— А что у нас на обед? — живо заинтересовался горец.

— Кота твоего зажарим…

— Э? — ЭрТар оценивающе потеребил Тишша за пушистые щеки. — Чур, мне ляжку!

Кошак, не догадываясь о своей печальной участи, замурлыкал.

— А я бы кабанчика предпо… — Обережник осекся и уставился в реку. Из-под коряги выскользнула длинная тень и двинулась к отмели, неуверенно трогая поверхность воды колючками плавника. Подплыла к ладоням Брента — и замерла, как выезженный ящерок, сам покладисто вставший промеж оглобель.

Жрец медленно выпрямился и развернулся. На вытянутых руках мужчины неподвижно, как палка, — или, судя по выражению его лица, отлитая из золота святыня, — лежала узкая темно-зеленая рыба в черных пятнах и разводах. Брент минутку постоял с ней, как будто выжидая, пока все налюбуются, и подбросил добычу вверх. Рыба упала на землю между парнями и, словно проснувшись, начала отчаянно трепыхаться. ЭрТар поскорее прижал ее коленом и подцепил за жабры.

— Ух ты-ы! — восхищенно завопил он, разглядывая длинное зубастое рыло, распахнувшееся чуть ли не до размеров кружки. — Это что же за зверь такой?

— Щука. — Жрец поболтал руками в воде, смывая слизь. Встряхнул, вытер о траву, потом о мантию.

— А она съедобная? — До сих пор горец видел только прудовых карпов да форель в храмовом фонтане, и если первыми пару раз, когда было настроение и возможность покутить, лакомился, то вторая оставалась недоступной мечтой.

— Конечно. Может, не слишком вкусная…

— Зато большая, — оптимистично закончил ЭрТар. — Э?

Брент отрицательно выставил вперед ладонь, отвергая протянутый горцем кинжал.

— Лучше ты.

— Но это же твоя добыча! — изумился охотник.

— Нет. Она пришла по доброй воле — а я ее предал… Не заставляй еще и убивать.

— И как же вы, такие чувствительные, без помощи йеров не перемерли? — фыркнул горец, одним точным ударом на весу отсекая рыбине голову. — Травой и корешками, что ли, питались? Или у них тоже прощения просить положено?

— Одно дело — охотиться или рыбачить, и совсем другое — обманывать чужое доверие, — пояснил Брент. — Это просто по-человечески противно.

— Но не запрещено?

— Нет. Каждый решает за себя. — Жрец тем не менее помрачнел еще больше и, отвернувшись от спутников, сам пошел за хворостом. Вепрь забрался в камыши и чем-то там хрустел и чавкал.

— Да он никак обиделся? — шепотом поинтересовался ЭрТар у столь же озадаченного Джая.

— Угу. Непонятно только, на кого. Куда нанизываешь, выпотроши сперва!

— Не учи ученого…

Запеченная на палке щука получилась суховатой и пресной, но голод и мысль о Иггровой дороговизне подобной трапезы успешно заменили жир и приправы. Кошак с хрустом грыз щучью голову, хотя мог бы покончить с ней одним глотком. Уж он-то знал толк в рыбе!

Брент оставался мрачен, как родственник усопшего богача, не упомянутый в завещании.

— Покажи свою башку, — велел он Джаю, заметив, как тот, кривясь, ощупывает оставленную кастетом ранку и обрамляющую ее шишку.

— Эй, ты что делаешь?! — спустя минуту взвыл парень, отшатываясь. — Больно же!

— Конечно, больно. Но пусть лучше минутку поболит, чем месяц ныть будет.

Джай отпустил еще несколько крепких словечек, но все-таки придвинулся обратно. Боль вернулась, однако терпеть ее, зная о скором избавлении, было гораздо легче.

— Хэй, — заинтересовался ЭрТар, любуясь страдальческими гримасами белобрысого, — а воскрешать ты умеешь? Как Архайн тебя?

Руки жреца дрогнули, и обережник, не сдержавшись, тихонько заскулил.

— Извини. — Сосредоточиться заново стоило Бренту немалых усилий. — Нет. Этого никто не умеет.

— А как же…

— Все. — Жрец напутственно шлепнул Джая по макушке. Тот с бурчанием втянул голову в плечи и подозрительно ее потрогал. Шишка была на месте, рана превратилась в зудящий рубчик. — С йеровым «воскрешением» жить тебе вряд ли захочется.

— Почему?

Брент решил, что проще будет показать. На сей раз жрец копался в семенах недолго, а проклюнувшийся росток был бирюзового цвета. Вверх он не потянулся, сразу начал сплетать причудливый, одетый синей листвой кокон размером с пол-ладони. Когда его оболочка разгладилась и затвердела, Брент осторожно надорвал ее посередине.

— Иггр тебя раздери, что это?! — Джай шарахнулся назад, как увидевшая мышь девица. Он и так терпеть не мог змей, а у выползшей из камалейной шелухи гадины вдобавок были лапки! Небось чтобы догонять удобнее было!

— Ящерица. — Жрец протянул тварюшке палец, и та с достоинством на него взобралась. Длинный хвост изящно свесился вниз, перед остренькой мордочкой часто мелькал раздвоенный язычок. — Не бойся, она совершенно безобидная. Лет сто назад их было видимо-невидимо, да и в мое время еще иногда встречались. А вы ее впервые видите?

Обережник изумленно кивнул.

— Мне пару раз попадались похожие рисунки на скалах, — припомнил ЭрТар. — Но я думал, что это ребенок пытался изобразить ящерка.

— Ящерицы любили греться на камнях, — задумчиво сообщил жрец. — Увековечить их там было вполне логично.

Джай, набравшись смелости, потрогал узорную спинку твари, одновременно гладкую и шершавую.

— Ты ее создал?!

— Только тело. — Брент медленно повернул кисть, любуясь переползающей на ладонь ящеркой. — Душа пришла сама.

— От Темного удрала, или Светлый отпустил? — не понял обережник.

— Просто пришла. В Летописи Предвечной нет ни слова о божественных чертогах и темницах. Возможно, где-то рядом засох цветок или съеденная нами щука решила пожить на суше. — Брент опустил руку к земле, и ящерица кинулась наутек, забавно извиваясь всем телом. — Я не знаю, чья именно душа заполнила эту оболочку. Я даже не могу предсказать, что у меня получится, если я воззову еще раз, — птица, рыба, зверь? Бабочка или росток дуба? Привратница сама решает, кому дать шанс на возвращение. Потому-то целенаправленное воскрешение и невозможно.

— А как же это удается Архайну? — ЭрТар с надеждой пошевелил травяной пук, в котором скрылась тварюшка, но та как сквозь землю провалилась.

— Он убил меня. — Брент подбросил семена на ладони, и горец, наконец, увидел, куда жрец их прячет: камалейки просто всосались в кожу, растворились под ней. — И привязал отлетающую душу к кристаллу, поделке дхэров. Когда я умираю, то снова возвращаюсь в него, и только от йеровой прихоти зависит, оставить меня в небытии на год или тут же возродить снова.

— И ты ничего не можешь сделать?

— Нет. Я принадлежу Архайну больше, чем раб. Того хотя бы смерть освобождает. — Мужчина сосредоточенно, словно надеясь отвлечься от воспоминаний, сгреб тлеющие угли в кучку и опрокинул над ней флягу.

Слушателям его откровение тоже не доставило удовольствия.

— И что, все жрецы вот так, с семенами, умеют? — дрогнувшим голосом уточнил Джай.

— Все, отмеченные Привратницей. И она сама.

— И Приближенные, да?

— Частично. Йеры не ладят с «тварями», и истинное перерождение камалейника им недоступно. Они могут создавать лишь подобия тел, которые существуют несколько дней, от силы полтора семерика, а затем рассыпаются прахом.