Алмазный тигр - Максвелл Энн - Страница 17

Эрин смотрела на трубку телефона, только что положенную ею на рычаг. Спокойный голос Мэтью Уиндзора все еще звучал у нее в ушах. Слова отца вызвали у Эрин приступ раздражения. В пользу того, что камни настоящие, говорил и такой довод: ведь Блэкберн был не привидением, а настоящим человеком из плоти и крови.

И даже слишком настоящим.

Выругавшись сквозь зубы, Эрин отвернулась от телефона. Ее отец все-таки согласился, какой выразился, «провентилировать вопрос по своим каналам». Для пущего спокойствия Эрин. Если — и как только — он сумеет обнаружить что-нибудь интересное, то непременно позвонит. Она не спорила. Ее отец, старший офицер Центрального разведывательного управления, мог пользоваться едва ли не самым полным банком данных, которым располагало правительство.

Минут через двадцать телефон зазвонил. Эрин сняла трубку, и Уиндзор поспешно заговорил, глотая окончания слов:

— Опиши внешность Коула Блэкберна.

— Крупного телосложения… — начала припоминать Эрин, стараясь наскоро рассовать впечатления по полочкам. — Пожалуй, даже мощнее Фила. Хотя не толстый. Целеустремленный. Белый. Говорит с американским акцентом. Можно сказать, интеллектуал. Уверен в себе. Отлично двигается. Волосы черные. Глаза серые. Хорошо очерченный рот. Кривая улыбка. На левой челюсти едва различимый шрам. Рубцы от ран на руках. Между прочим, у него очень большие ладони. Пальцы длинные. Кольца не носит. Одевается добротно, но не модно. Ничего примечательного во внешности. Думаю, что врагу этого человека не поздоровится, если у него есть враги. Уиндзор крякнул.

— Ты весьма наблюдательна. Я как будто его увидел своими глазами.

— Ты забываешь, я ведь фотограф. Зарабатываю на жизнь тем, что внимательно смотрю вокруг. — Эрин замолчала, в трубке было тихо. — Что это за человек, отец? Какой-нибудь мошенник?

— По телефону я не могу об этом говорить, детка.

Эрин почувствовала раздражение. Отчасти его причина коренилась в том, что она оказалась в мире, которого избегала целых семь лет, но в основном причина ее гнева осталась с отдаленных времен, когда Эрин пыталась разузнать хоть что-то о загадочном мире шпионажа, в котором жил ее отец, но ей это не удалось.

— Этот Блэкберн предъявил тебе хоть какое-нибудь удостоверение?

— Нет, просто сам явился. Ему и тому, что он говорит, я могу верить?

— Детка, сейчас не время…

— Я спрашиваю тебя: да или нет?! — оборвала его Эрин. — Одно слово!

— Видишь ли, все далеко не так просто, не так однозначно. Завтра я прилечу в Лос-Анджелес. Тогда и поговорим.

Эрин подозрительно покосилась на телефон.

— Ты прибудешь в Лос-Анджелес?!

— А почему это тебя удивляет? Я ведь почти год не видел собственную дочь. — Его голос сделался более жестким. — И чтобы мы с тобой не разминулись, прошу тебя не выходить из номера отеля. Захочешь есть — позвони в ресторан, они принесут. А пока отдыхай. Ты все поняла, детка?

— Да, — ответила она, понимая, что отец не хотел, чтобы она выходила из комнаты. — Но мне все это не по душе.

— Не скажу, что я и сам в восторге от всего, — без обиняков ответил отец.

После небольшой паузы Эрин добавила:

— Ладно. Я буду здесь сидеть и никуда не выйду.

— В своем номере.

— Да, в своем номере, — сжав зубы, произнесла она.

Отец удовлетворенно вздохнул.

— Спасибо. Это исключительно важно для меня. Я люблю тебя, детка.

Прежде чем Эрин успела хоть что-то ответить, он повесил трубку. Уиндзор много раз говорил, что любит ее, но за последние семь лет не слишком часто интересовался, а любит ли его дочь.

Она медленно положила трубку и принялась расхаживать по гостиничному номеру: задернула шторы, включила свет. Эрин никак не могла понять, почему это вдруг отцу понадобилось, чтобы его дочь безвылазно торчала в номере. Может, завтра он сам ей об этом расскажет. А может, и нет. Всю свою жизнь он провел в мире кривых зеркал, придуманных для того, чтобы обманывать весь мир. Осмотрительность и осторожность сделались его второй натурой. Ведь не случайно большую часть своей жизни он провел в таких местах, о которых никогда не сможет рассказать своей жене и дочери, и даже сыну, хотя и тот стал кадровым офицером ЦРУ.

Эрин понимала, что работа ее отца также необходима. Но его работу она всегда ненавидела, — главным образом за то, что она сделала с интеллигентным, задумчивым, мягким человеком, каким раньше был ее отец. Секретность составляла суть его работы, а там, где господствует тайна, нет места доверию между людьми. А Эрин хотела верить отцу, верить всему миру.

Однако если всем подряд верить — можно лоб расшибить. И потом тот, кто всем верит, как правило, умирает страшной смертью. Пока Эрин везло. Но так вряд ли будет всегда.

Глава 8

Окна гостиничного номера выходили на запад, и через любое из них можно было видеть, как с наступлением вечера загораются огни витрин, окна домов, рекламы. Лучи заходящего солнца упали на столешницу, и на ней тотчас же вспыхнули тринадцать огоньков. Эрин Уиндзор стояла у стола, облокотившись на свою камеру, и зачарованно разглядывала алмазы. Ее восхищала чистота их цвета. Эффект усиливался, когда Эрин смотрела на алмазы через объектив фотоаппарата. Остаток дня она провела, любуясь загадочным и чарующим блеском, исходившим от драгоценных кристаллов.

Она несколько раз пожалела, что не удастся запечатлеть на пленку эту игру света, удивительные цвета и блеск, крошечные радуги, которые можно было различить через увеличительное стекло. Она пыталась по-своему расположить камни, но алмазы, словно живые существа, все делали наперекор ее воле. Как ни старалась Эрин совместить уличный свет и сияние, исходившее от камней, всякий раз получалось так, что либо побеждал заоконный свет, либо же камни, подобно огням, светились в полумраке.

— Неужели вы и вправду алмазы?! — со смесью отчаяния и любопытства обратилась к камням Эрин.

Солнечный свет изменился, сделавшись более глубоким, густым, золотистым. В его лучах алмазы горели, словно маленький пожар. На мгновение Эрин оторвалась от камеры и застыла, пораженная игрой света и изменившимся обликом алмазов. Это была песнь цвету, которую камни пели молча: песня была нечеловечески прекрасна, сродни прозрачным слезам некоего бога Радуги.

Внезапно Эрин стало наплевать, алмазы ли эти камни, или же это цирконий, кварц, что угодно… Она принялась лихорадочно колдовать над камерой, составляя композиции, компонуя камни, и снимала, снимала… Ею владела одна мысль: запечатлеть первозданную красоту камней в тот момент, когда блеск алмазов и солнечный свет, сливаясь, преображают друг друга.

Эрин успокоилась только тогда, когда зашло солнце и камни уснули. Она отложила камеру, сцепила пальцы рук и потянулась, пытаясь несколько расслабить напряженные от длительной работы в три погибели мышцы спины. Она чувствовала свинцовую усталость, но в то же время испытывала сильный душевный подъем, словно только что возвратилась из путешествия в неизведанные земли. Мозг еще никак не мог переварить увиденное и в то же время требовал новых сильных впечатлений.

Оторвавшись от камней, она посмотрела на часы. А что, если попытаться сделать несколько снимков при искусственном освещении? Впрочем, скоро уже должен приехать отец, и тогда он ответит на ее вопросы… Но, в свою очередь, задаст ей вопросы, касающиеся ее прошлого, которые Эрин не хотела бы сейчас обсуждать. Может, у отца есть ответы на вопросы относительно ее будущего? И она сможет выслушать его не раздражаясь?

Послышался негромкий стук в дверь.

— Детка, это я. Открой.

Поначалу ей не удавалось справиться со всеми замками и задвижками. Но она подавила волнение и открыла дверь.

В дверях стоял отец, высокий и, как всегда, необыкновенно красивый. Он был в темном деловом костюме, белой рубашке и шелковом галстуке: традиционная униформа бизнесменов и дипломатов.

— Не прочь стиснуть тебя в объятиях, если ты, конечно, не против, — с широкой улыбкой на лице сказал он. При этом его глаза оставались совершенно серьезными, без искорки веселья.