Гэсэр.Бурятский народный эпос(перепечатано с издания 1968 года) - Автор неизвестен - Страница 14

14

Дочь Солнца превращается в старуху

Между облачной белизной И небесной синью сквозной, Что не знала конца и предела, Дочка Солнца, Наран-Гохон, Серым жаворонком звенела, Совершая свое паренье В переливчатом оперенье. Богатырь Бухэ-Бэлигтэ Не сумел ее взять с собою, Он добраться к той высоте Не сумел небесной тропою. Приготовившись к долгому бою, Он оружье взял, чтоб сражаться, Взял коня, чтоб, как ветер, мчаться, Взял он брата и трех сестер, На земной опустился простор. В это время нойон Саргал, Что земных владык возглавлял,— Среди трех был старшим нойон,— Необычный увидел сон: Там, где север суров и сер, Где восходит гора Сумбэр, Между облачной белизной И небесной синью сквозной Чудный жаворонок пролетал, Словно блеском зари трепетал. Если б жаворонка достать И на землю спустить удалось, На земле б родилась благодать, Благоденствие б родилось На земле трех тубинских стран… И, проснувшись, ударил Саргал В золотой, боевой барабан, Свой полночный народ созвал, И в серебряный барабан Он забил, потрясая дол, Чтобы южный народ пришел. Три вождя трех племен земли Племена свои привели К перевалу горы Сумбэр. Увидали они: вдали, Там, где север суров и сер, Над вершинами острых скал Звонкий жаворонок трепетал, Совершая свое паренье В переливчатом оперенье. «Если б жаворонка поймать И спустить на землю живым, Пролилась бы на нас благодать, Засияло бы счастьем земным Племенам трех тубинских стран!» Так воскликнул нойон Саргал, Но коварный Хара-Зутан, Усмехнувшись злобно, сказал: «Не хватает силенок вам, что ли, Птицу-жаворонка поймать Ради вашей счастливой доли?» Достает он стрелу Хангая И, сначала ее пропуская Меж ногами хромого пса,— Перед тем, как метнуть в небеса, Чтоб достигла заветной цели,— Он стрелой коснулся постели Черноликой бездетной вдовы, Заклинаньем стрелу заклиная. И взметнулась, и в глубь синевы Устремилась стрела стальная. И, стрелою завороженной Так предательски пораженный, С неба жаворонок слетел, На земной опустился предел. И увидели все нежданно Дочь-царевну Наран-Дулана, Ту, что Солнцем на свет рождена, И увидели все, что она — Украшенье стран и племен, Та царевна Наран-Гохон. Молвил слово Саргал-нойон: «Возвестил мне мой вещий сон: Хоть светла и прекрасна царевна, Хоть мила и близка нам душевно, Ради счастья стран и племен Надо сделать ее одноокой, Надо сделать ее однорукой, Надо сделать ее хромой, Надо сделать ее женой Сэнгэлэна, старца-нойона. Надо быстро и потаенно Поселить их в лачуге нищей, Превратить царевну в старуху, Пусть пасут корову-чернуху, Молоко пусть им будет пищей, Что заквашено в старом котле! Счастья нам не видать на земле И веселья в дому человечьем, Если мы этих двух стариков Не прогоним, не искалечим!» Был ответ Сэнгэлэна таков: «Не могу, не найду в себе силы Изуродовать облик милый, Искалечить Наран-Гохон!» Черной злобою обозлен, Никого на земле не любя, Восклицает Хара-Зутан: «Это я возьму на себя!» И жестокая сталь заблистала, И тогда однорукою стала, Одноокой и хромоногой, Горемыкой старой, убогой Дочка Солнца, Наран-Гохон, Что была мечтою племен, Благодатью солнечноликой! Сэнгэлэна с той горемыкой Сочетали и сразу прогнали, И они побрели в печали.

Дочь Солнца становится земной матерью Гэсэра

У старухи и старика Нет мальчишки-озорника, Чтоб его на коленях качать, Чтоб ласкать, — нет у них потомка, Нет собаки, чтоб лаяла громко, Нет овец, чтоб землю топтать. Возле жалкой своей стоянки, Где безлюдье, ветер и холод, Черемшой утоляют голод И выкапывают саранки. От небесной отчизны вдали Дни земные текли и текли В том краю, где безлюдно и глухо. Много ль, мало ль прошло недель, Просыпается как-то старуха, Перетряхивает постель: Показалось ей, что колышется И волнуется одеяло, Что ей голос младенца слышится! И царевна Наран-Гохон Вновь красивой и юной стала. У нее, у жены старика, Исцелились нога и рука, Стало, зрячее, видеть далёко Сталью выколотое око. В удивленье, в счастливом испуге Выбегает она из лачуги, Видит дочь небесной страны: Снег лежит, белизной сияя, А у двери следы видны Убегающего горностая. Побежала по этим следам, По глухим, безлюдным местам — Потерялись следы горностая, Превратились в следы колонка. По звериному следу ступая, И внимательна и чутка, Поднимается, молодая, На вершину Сумбэр-горы. Там, в сиянье рассветной поры, Увидала дворец величавый, Белостенный и белоглавый, Потерялись следы колонка — Превратились в своем движенье В человечьи следы саженьи, И вели они во дворец. Заглянула в дверной проем,— Эсэгэ, всех богов отец, За широким сидел столом. Говорил ему Хан-Хурмас, Очищая шубу от снега: «Наконец я дождался ночлега. Я прошел, чтоб увидеть вас, По сугробам такой высоты, Что насквозь промочил унты». И возрадовалась царевна, Небожителей увидав, Повелителей горних держав, Что беседовали задушевно. Дочка Солнца подумала так: «Это — добрые весть и знак». Возвратилась она в лачугу, Возвратилась она к супругу И старухой стала опять, Стала жить и радости ждать. Пролетело нужное время Над старухой и стариком. Показалось царевне — семя Превратилось в желанное бремя, Груди белым полны молоком. Показалось: судьба, блистая, Будет к ней добра неизменно, И отцовская золотая Будет коновязь благословенна… Так нойон Сэлэнгэн-старик И царевна супругами стали, Расстелили постель-потник, Две свои головы сочетали, И в краю, где снежные дали, Вместе жили и радости ждали.