Гэсэр.Бурятский народный эпос(перепечатано с издания 1968 года) - Автор неизвестен - Страница 9

9

Бухэ-Бэлигтэ отправляется в Срединное царство

Так подумал Заса-Мэргэн: «Знаменитого силача Победил я силой плеча». И к царевне Сэсэг-Ногон, Целомудренной и прекрасной, Нежным сердцем ее покорен, Одержимый любовью страстной, Он проталкивается вперед И за правую руку берет, Говорит ей правдивое слово И за левую руку берет, Говорит ей счастливое слово. Ратоборцы блуждают вокруг, А иные — толпятся кучами, Перепутались недруг и друг, Маломощные боги с могучими, И нигде не найдут себе места, И шумят они грозно и гневно, Потому что должна, как невеста, Дом родной покинуть царевна. И едва лишь Заса-Мэргэн, Небожитель Западной части, Обретя мечтанье свое, Ловко на руки поднял ее, Чтоб делить с ней горе и счастье, — Все бурханы, что прибыли в гости, Заскрипели зубами от злости. И, себя позабыв, небожители Заблудились в небесной обители. Все, что было черным, — сгустилось, Все, что было белым, — скатилось, Все, что было серым, — закуталось, Все, что было синим, — запуталось. Разгорелись у витязей страсти, Собираются биться жестоко Небожители Западной части С небожителями Востока. В это время Атай-Улан Прискакал на буланом коне. Мысли мечутся, точно в огне, Словно конь, полосатыми стали: «Задушевными сватами стали Я и славный Сэгэн-Сэбдэг, Породниться решили навек,— Двадцать лет прошло с той поры! Десять лет прошло с той поры, Как мы головы соединили Двух детей, не спросясь никого, Как торжественно мы вступили С многочтимым ханом в родство. Для детей в этот памятный миг Расстелил я постель-потник. Сын Хурмаса Заса-Мэргэн Отнял право мое святое, Чтобы день торжества померк. Он законы попрал и низверг Установленные устои! Если стал конем жеребенок — Должен всаднику покориться, Если воином стал ребенок — Должен старшему подчиниться. Шуба шьется с воротником, Младший следует за стариком. О небесные и поднебесные Храбрецы, повсюду известные! Охраняйте Сэсэг-Ногон, Да не будет нарушен закон!» От навета и злобы лжеца Закипели бурханов сердца. «Верно, верно!» — кричат в ответ Сотни тысяч бурханов Востока, А противники: «Это навет, Мы расправимся с вами жестоко!» Богатырские голоса Заставляют дрожать небеса, Достигают земной глубины, Где их отзвуки в недрах слышны. Со враждой и гневом великим Встретил хана Улана Хурмас, Закричал — и могучим криком Небожителей он потряс. Говорит, повествует сказ, Что была его речь такова: «Вы послушайте наши слова. Обещали отец и мать Несравненной Сэсэг-Ногон Эту девушку в жены отдать Сыну старшему моему. Я других речей не приму. Честно, правильно слово мое, А слова Улана — вранье!» Боги Западной стороны Закричали, возбуждены: «Разве мудрому Хан-Хурмасу Возражения слово найдешь? Превосходному мягкому мясу Разве надобен острый нож?» Двух сторон богатырский спор, Разгоревшийся с давних пор, Закипел, ядовитый, вновь, Заиграла горячая кровь. На средину собрания вышел, Чтобы каждый его услышал, И сказал почтенный Сэбдэг: «Не бывало такого вовек, Чтобы я обещал Улану, — Мол, ему я родичем стану, И ни десять, ни двадцать лет Не могло миновать с тех пор, Ибо выдумка — сей договор. К вам, собравшимся на совет Небожителям и бурханам, Как могу я выйти с обманом? С Хан-Хурмасом мы тоже не сваты. Вы запомните наперед: Будет пойман тот, кто соврет, И от вора не ждите платы!» На высоком собрании-встрече Услыхав эти твердые речи, Что исполнены были достоинства, Рассердились небесные воинства. Мысли черные, громко бахвалясь, Скопом хлынули, клокоча. Закипели, заволновались Мысли серые сгоряча. Облаченное в синеву, Затрещало небо по шву, Задрожали земные просторы, Содрогнулись долины и горы. Все, что было черным, — сгустилось, Все, что было белым, — надвинулось, Синецветное запропастилось, Сероцветное опрокинулось! Разошелся воитель Хурмас, Разойдясь, он пустился в пляс, Ищет битвы с достойным борцом, А широкая грудь — колесом. Небожитель Атай-Улан, Темной яростью обуян, Тоже вышел, вступая в спор: Он противнику даст отпор! Повествует старинный сказ: Богатырь, чей отец — Хурмас, Тот Бухэ-Бэлигтэ красноликий, У которого разум великий, Понял в этот тревожный час: Будет биться его отец, Раздосадованный вконец, С ненавистным Атай-Уланом… Пожелал он — и стало багряным Солнце утра, напевное солнце. Пожелал — и одел синевой Молодое, полдневное солнце, И в костер превратил живой Он вечернее, гневное солнце. Как настало полночное время, Сунул ногу в походное стремя, К двум отправился станам спорящим, Что стояли великим сборищем. Отправляясь в далекий путь, Он сначала решил заглянуть К седовласой Манзан-Гурмэ. С благодатной чашей добра, Сотворенной из серебра, Над пятьюдесятью пятью Небесами глава-владычица, Утвердившая волю свою, Чтобы мудрость могла возвеличиться, — Бабушка Манзан-Гурмэ, Слово ласки ему говоря, Посадила богатыря У огня и спросила внука: «Мой бесценный стрелок из лука, Видно, в дальний ты едешь путь? Пусть он будет счастлив и светел!» Ей Бухэ-Бэлигтэ ответил, Восседающий у огня: «Я Бэльгэна, гнедого коня, Порешил испытать копыта». Развернула Манзан-Гурмэ, Чтоб изведать то, что сокрыто, Стародавнюю Книгу Времен И узнала, ее читая, Что душа и дыханье Атая Притаились в пальце большом, В пальце правой его ноги, Чтобы их не сгубили враги. Распростился с бабушкой внук, И копыт послышался стук,— Богатырь на гнедом коне Поскакал к Срединной стране. С расстояния в три пробега Он увидел в чужой стороне Государство Сэгэн-Сэбдэга. Он увидел издалека, С расстояния в три пробега, В небе тающий, как облака Светозарный дворец Сэбдэга. Въехал всадник отважный в ворота, Спрыгнул около поворота, Там, где коновязь серебрилась. Привязал он к ней скакуна И пошел, и пред ним открылась И своих и чужих сторона.