Город в песках - Чабб Мэри - Страница 8

Приняв на себя руководство Иракской экспедицией, Франкфорт пригласил в качестве архитектора Сетона Ллойда, а тот начал с постройки дома в Тель-Асмаре.

Теперь предстояло решить еще одну важную проблему — где взять питьевую воду. Пробу воды из ближайшего канала направили в Багдад на анализ врачу; приговор врача оказался недвусмысленно жестоким, но его следовало ожидать, если вспомнить, какое количество селений теснилось у берегов канала. Врач заявил: после тщательной фильтрации водой можно будет пользоваться для стирки, но даже если ее кипятить, пока у бака не отвалится дно, она все равно не станет пригодной для питья. Единственный выход, по его мнению, заключался в доставке хлорированной воды из Багдада. «Кроме того, к вашим услугам имеется еще и пиво», — любезно добавил он.

Дом выстроили на участке, прилегавшем к крайней южной оконечности Тель-Асмара; три двора сообщались между собой в форме буквы «Г»; дом был одноэтажный, только над воротами для въезда машин имелась башня, куда вела деревянная лестница; на самом верху стоял бак, где вода подвергалась предварительной фильтрации. Над углом башни еще футов на пятнадцать высился тонкий столб, к которому был прикреплен электрический фонарь. Во дворе, под башней, разместились электрогенератор, прачечная, помещения для обслуживающего персонала и гараж. В соседнем дворе были чертежная, лаборатория, темная комната и еще одна очень длинная комната: в ней стояли скамейки, на которых обрабатывались поступавшие с раскопок находки; здесь же находились полки для их хранения.

Комнаты членов экспедиции и небольшая библиотека справочной литературы выходили в самый большой двор, в западном крыле дома имелась длинная общая комната с камином и удобными креслами, из которой можно было попасть в столовую.

Прошло более трех тысяч лет, и в этом безмолвном крае вновь появились стены; открываются и закрываются двери, раздаются ленивые и торопливые шаги, а в сухом чистом воздухе вновь звучат человеческие голоса.

Оказывается, полное имя филолога, которого все звали Джейком, — Торкилд Якобсен. Он — датчанин; его жена Ригмор производила всю фотосъемку на раскопках. У Ганса было твердое правило: жене разрешалось сопровождать мужа в экспедицию только при условии, если она там занималась настоящим делом. Поэтому, пройдя основательную подготовку в Дании, Ригмор стала первоклассным фотографом.

Снимки, сделанные Ригмор на раскопках, отличались необыкновенной четкостью. Подчас ей приходилось решать чрезвычайно трудные проблемы: например, два кирпича, лежащие рядом на дне темной ямы, следовало во что бы то ни стало сфотографировать на месте, так как они интересны только своим расположением и, если их сдвинуть, улетучатся с трудом добытые данные. Кажется, Ригмор всегда в конце концов добивалась хороших результатов, сколько бы ей для этого ни приходилось повозиться с треножником и накидкой в пыльном мрачном месте или в холодной темной комнате, где она обрабатывала материалы.

Основная работа Джейка заключалась, конечно, в дешифровке всех обнаруженных в процессе раскопок надписей. Каждый вечер в крохотной комнатке он трудился над глиняными табличками; терпеливо разбирал протоколы судебных заседаний, которые четыре тысячи лет назад означали победу или поражение тяжущихся сторон, и коммерческую документацию.

На следующий день после нашего приезда прибыли еще трое членов экспедиции — американцы, все новички вроде меня. Это были доктор Мак-Эван с женой и Гаролд Хилл. Через несколько часов все стали их называть просто Мэком, Бетти и Хэлом. Мэк и Бетти приехали только на один сезон: Мэку необходимо было набраться опыта работы в полевых условиях, так как ему предстояло принять руководство новыми раскопками в Сирии. Он должен был работать вблизи реки Диялы, на раскопках городища Хафадж. Бетти взяла на себя все хозяйственные заботы.

Хэл был архитектором и приехал в качестве постоянного сотрудника, чтобы помочь Сетону в его огромном труде — проведении топографической съемки и составлении чертежей и схем по каждому слою раскопок в Тель-Асмаре. Все трое очень устали с дороги: они проделали путь из Дамаска в Багдад на маршрутном автобусе во время сильнейшей песчаной бури. Хэл выглядел больным, от пыли у него начался сухой кашель.

Два дня мы распаковывали и раскладывали вещи, но так и не кончили; поэтому я очень обрадовалась, когда Рэчел предложила мне после чая прогуляться на место раскопок. Мы пошли мимо домов, знакомых мне по аэроснимкам и чертежам, которые еще в лондонской конторе показывал Сетон, и оказались возле двух главных зданий — дворца и примыкавшего к нему дома.

Мы взобрались на вершину пологого холма; нас окружала полнейшая тишина. Мне показалось, что на востоке, почти у самой линии горизонта, я вижу клубы белого дыма. Рэчел тоже посмотрела туда и улыбнулась своей застенчивой, доброй улыбкой.

— Нет, — сказала она, — это снежные вершины окраинных гор Иранского нагорья, примерно в ста милях отсюда; поэтому-то они и кажутся такими невысокими.

Вдруг я услышала голоса — говорили мужчины. Но нигде не было видно ни души. Становилось жутковато: неужели в этих пыльных руинах прячутся люди?

— Вероятно, это те двое, — сказала Рэчел, показывая рукой на север, откуда к нам приближались две черные точки величиной с булавочную головку; их, должно быть, отделяло от нас более мили. Так мы узнали еще об одном редком явлении в этой странной стране — голоса людей слышались так отчетливо, будто путники находились от нас всего в нескольких ярдах.

— Наверно, это первые рабочие, — сказала Рзчел. — Они каким-то образом узнают о начале сезона и стекаются сюда из своих деревень, что расположены где-то там, за линией горизонта. К завтрашнему дню здесь соберется целая толпа.

— Но где они живут, Рэчел?

Она показала на запад, на плоскую равнину, лежавшую за холмом, где виднелись какие-то ямы и траншеи.

— Они роют ямы, затем прикрывают их циновками или шкурами. Мы снабжаем их водой, а еду они приносят с собой. Раз в две недели, после заработной платы, рабочие возвращаются домой в селения, а на следующий вечер приходят обратно с новыми припасами.

Вскоре мы вернулись домой и отправились в свои комнаты, чтобы переодеться к ужину.

Переодевшись, я пошла через двор в столовую и застала там двух американцев — недостававших членов экспедиции; они только что прибыли. Гордон Лауд рассказывал Гансу и Етти о полете на ветхом самолете из Неаполя и о двух вынужденных посадках. Его попутчик сидел на столе, болтая ногами, и весело смеялся. Когда я вошла, он соскочил со стола и подошел ко мне.

— Я знаю, кто вы, — сказал он с приветливой улыбкой, — а вот вы меня не знаете. Мое имя — Гамилтон Дэбри, но вы можете звать меня Хэмом. Давайте-ка выпьем чего-нибудь, и вы мне расскажете, что вы думаете об этих раскопках.

Потягивая мартини и прислушиваясь к общему смеху, я вспоминала все то необыкновенное, что мне довелось услышать и увидеть на раскопках. Неужели и эта страна сумеет приворожить меня?

Глава четвертая

На следующее утро с севера и запада из пустыни шли люди; их всех, как магнитом, притягивало к дому. Это были бедуины: они обитают в глиняных лачугах на берегах каналов и еле сводят концы с концами, ведя полуоседлый образ жизни. Поэтому-то их так привлекает твердый заработок в течение четырех-пяти месяцев в году. Бедуины очень истощены; одеты они в разнообразные лохмотья. На некоторых поверх грязной белой одежды накинуты настоящие арабские плащи коричневого цвета, стянутые поясами; несколько человек поверх длинных рубах надели старые армейские кителя, застегнутые на все пуговицы.

Когда отбор рабочих закончился, те, кого не взяли, тронулись в долгий обратный путь к своим селениям. Кто знает, быть может, они утешались мыслью, что их более удачливых товарищей ожидает изнурительная работа и жизнь в очень тяжелых условиях, хотя они и станут к концу года «богачами».