Плотин. Единое: творящая сила Созерцания - Султанов Шамиль Загитович - Страница 91

Сабинилл замолчал. Но тут же в своей торопливой манере заговорил Зотик:

— Совершенно неправильно, как мне представляется, отождествлять ум с «Первым» и ум с душой. Это три разных принципа. Так же неправильно различать Нус в спокойствии и Нус в движении, так как ум всегда находится в спокойствии, и только душа движется. Далее, как можно говорить о дроблении душ — существует одна Мировая Душа со многими способностями. А каждая так называемая индивидуальная душа есть именно определенная способность Мировой Души, и причем такая способность, в которой целокупно проявляется или может проявиться вся единая Мировая Душа.

Но вот о чем мне хотелось бы сказать подробнее: совершенно неприемлемо утверждение христиан о возникновении и уничтожении мира во времени. Мы знаем, что мир вечен.

Они объясняют возникновение мира из падения души Вселенной. Но это объяснение непонятно. Ведь если мыслить это падение в вечности, то душа и пребывает вечно падшей, а если мыслить его во времени, то непонятно, почему оно произошло именно в данный момент. «Погружение» души не может быть причиной творчества, скорее наоборот, такое «погружение» ослабляет некую первоначальную творческую силу. Кроме того, с этим погружением, естественно, должно быть связано забвение, но тогда душа не может создавать, а если нет забвения, то нет и полного погружения, но скорее есть устремление вверх.

Наивно объяснять создание мира жаждой почета! А с другой стороны, совершенно неясно, когда же будет кончина мира, так как непонятно, почему душа медлит с раскаянием и почему отдельные души еще не познали зло этого мира. Несостоятельно и введение другой души, состоящей из элементов: как она возникла из них, раз она то, что связывает их? И как такая душа может иметь жизнь?

Подхватывая мысль и направление Зотика, продолжил его речь Рогациан:

— Нельзя отождествлять Мировую Душу с душой, например, человека, ибо Вселенская Душа не связана с телом и, имея свою собственную жизнь, независима от тела. Во-вторых, вопрос о том, почему душа создала мир, или, что то же, почему существует душа и почему некий создатель создал мир, предполагает две ошибочные предпосылки — что вечное имеет начало; что изменение создателя есть причина создания, а это противоречит природе умного мира.

Но рассмотрим еще далее. Непонятно, почему сама душа не создала мира, а стала ждать «создателя», и почему «создателем» не является то, что потентней души. Еще более непонятно, как материальное подобие может быть мыслью. Как может этот пресловутый творец обладать воспоминанием? Как он творит и почему он творит именно в данной последовательности, а не все сразу, как мыслит его? Откуда, наконец, взялась тьма и прочее?

Тут уже вмешался Амелий:

— Таким образом, суммируя, можно утверждать, что христиане не знают системы принципов, их взаимосвязи. В этом корень их искренних заблуждений.

Сказав так, он с улыбкой посмотрел на меня, зная мое неприязненное отношение к иудейским и христианским учениям.

Я ему тотчас ответил:

— Наше отношение к ним, проистекающее от божественного Платона, зиждется на знании того, что создатель мира не есть Мировая Душа и ее производное. А то, что они называют творением, для нас не есть акт во времени. Но не о том покуда хочу я говорить, а вот о чем, памятуя об «искренности их заблуждений».

Кто же такие эти гностики-христиане, ученики Демострата и Лида, Адельфия и Аквилина? Наш друг Плотин в прошлый раз убедительно показал, что часть их учения взята у Платона: о восхождении из пещеры к истинному созерцанию, о правосудии, реках в аду и перевоплощениях, об интеллигибельном мире, о падении душ, о демиурге. Но не поняв учения божественного Платона об умственной реальности, душе, демиурге и утверждая, что, мол, Платон не проник в глубину умственной сущности, они перечисляют массу существ умной реальности, вместо того чтобы стремиться к возможно меньшему числу их и тем самым мир Нуса делают копией мира чувственного. И вот это в какой-то степени могу я отнести к искренности их заблуждений.

Но совершенно другое дело их невежественная наглость по отношению к традиционной мудрости, эллинской морали. В противоположность их фанатизму наш Плотин призывает нас быть возможно более сдержанными и терпимыми, возражать им «иным способом».

Но как можно быть вполне спокойным, когда они, гностики, заявляют тем, кто идет за ними: «Ты будешь лучше всех, не только людей, но и богов»; или так: «Ты — дитя бога, а остальные, которым ты удивлялся, не дети его; также не дети его и светила, почитание которых перенято от отцов, а ты, ничего не создавший, могущественней даже неба». Они, в своей безмерной гордыне, утверждают нагло, что только они обладают способностью постичь умственный мир, что только они имеют бессмертную и божественную душу из божественной природы, что только они способны достичь высшей цели и стать богами и что только они предмет промысла божьего. Это ли искреннее заблуждение?

Плотин присел на ложе: голос его уже ослабел, но был еще чистым и звучным. Он чуть взмахнул слабой рукой:

— Какой бы ни был благородный повод, Порфирий, раздражение не должно даже тенью своей коснуться тебя. Ты Малх, и должен вести себя как малх.

Все рассмеялись искренне и с одобрением. Вздохнув, учитель продолжил:

— Позвольте и мне сказать вот о чем. Заповедь гностической морали гласит: «Устреми взоры к Богу». Профан может сказать: «А что тут плохого?» Но ведь, открыто и скрыто, эта заповедь как бы избавляет их, гностиков, от напряженного дела нравственного совершенствования, внушает им презрение к миру, телу и всем делам человеческой жизни, даже добродетелям. Но мы можем спросить далее: что мешает устремлять взоры к богу и не воздерживаться от наслаждения или быть несдержанным в гневе, помня об имени божьем, но находясь во власти всех страстей и не пытаясь от них избавиться? Нет, мы знаем, что без подлинной добродетели произносимый бог — лишь слово.

С другой стороны, вовсе не хорошо презирать Космос, богов, находящихся в нем, и все прекрасное в мире: кто любит отца, детей отца не презирает. Конечно, мир людей есть копия, но копия самая лучшая.

Представьте себе, что это был бы за музыкальный человек, который, увидев гармонию в умственной реальности, не был бы взволнован, услышав отображение этой гармонии в чувственных звуках? И что это был бы за знаток геометрии и чисел, если бы он не получил удовольствия, увидев глазами симметрическое, пропорциональное и упорядоченное? Это удовольствие бывает, конечно, только в том случае, если те, кто смотрит на область искусства чувственными глазами, не видят все те же самые предметы (даже и в изобразительных искусствах), но в чувственном узнают подражание находящемуся в мышлении, как бы приходя в трепет и вспоминая истинное. От такого аффекта, как известно, приходят в движение и чувства любви. Поэтому увидевший красоту, хорошо воспроизведшую себя в человеческом лице, от этого лица устремляется к самой тамошней красоте. И нужно быть слишком недеятельным в отношении мысли и ни к чему другому не двигаться, чтобы при виде всей красоты в чувственном мире, всей симметрии, этой великой благоустроенности и картины, являемой звездами (несмотря на их отдаленность), не тронуться от этого сердцем и не проникнуться величием, от всего этого исходящим. Такой человек, значит, ни этого мира как следует не понимал, ни того умного не видел.

Однако если гностикам и приходится ненавидеть природу тела, поскольку они слышали, что Платон во многом порицает тело как то, что доставляет препятствие душе и, по его мнению, вся телесная природа — худшая, то, абстрагировавши ее мысленно, нужно было бы видеть прочее, а именно умную сферу, которая охватывает эйдос, проявляющийся в Космосе. И стремиться ли мыслить эту сферу в движении, когда она водится потенцией Бога, содержащего начало, середину и конец всей сферы, или мыслить ее в покое, когда она еще ничего не приводит в порядок, все равно одинаково хорошо это служит для понимания Души, приводящей в порядок здешнюю Вселенную.