Многосказочный паша - Марриет Фредерик - Страница 73

— Клянусь бородой пророка, ты, кажется, прежде очень любила золото! — заметил паша.

— Было время! — отвечала старуха. — Я говорю не о настоящем.

Два года жила я счастливо; но пламенное желание как султана, так и мое, иметь наследника, не исполнилось; мне не суждено было это счастье, и следствия того были пагубны.

Мать султана и Кизляр-Ага, которых я раздражала, старались подорвать мое могущество.

Весь свет был обыскан, чтобы представить в сераль новую красавицу, и тем отвлечь от меня султана.

Вместо того, чтобы принять против них нужные меры, я восхищалась их напрасными усилиями. Если бы я потребовала голову одного и отравила другую, это было бы умнее. Желала бы я, чтобы они были теперь здесь, но я была глупа… переменить прошедшего уже нельзя. Было время!..

Господствующей страстью султана была страсть столь многих — тщеславие, болезнь, проявляющаяся в тысяче различных видов. Он в особенности гордился своей красотой и тем, что красота его была совершенна, исключая только одно, и это одно открыла я: под левой рукой был у него нарост величиной с голубиное яйцо. Никогда и ничем не давала я заметить, что знала это, но однажды забыла свою осторожность.

Наконец Кизляр-Ага отыскал черкесскую невольницу, посредством которой надеялся достичь своей цели. Она была прекрасна, а султан уже два года был привязан ко мне. Мужчины непостоянны, и я не ожидала от него ничего другого. Я желала только первенства в его сердце и мало заботилась о том, что султан обращал иногда внимание на других женщин. Я думала, что он — приученная птичка, которая, вылетев из своей клетки, скоро и охотно влетает в нее снова, и потому не мучила его никогда ни слезами, ни упреками, но всегда умела возвращать к себе нежностью и веселостью. Я ожидала, что и новое лицо не надолго отвлечет его от меня, и вот прошло четырнадцать дней, как он не посещал моих комнат.

Еще ни разу не оставлял он меня так надолго, и я уже начала немного беспокоиться.

Однажды утром он посетил меня, и я просила его прийти ко мне ужинать. Он обещал, и я пригласила трех или четырех из прекраснейших жен сераля, в числе коих находился и предмет его новой страсти, столь надолго лишивший меня лицезрения султана.

Я сделала это намеренно, чтобы показать ему, что я нисколько не огорчена им, и полагала, что если султан увидит свою черкесскую красавицу подле другой, обладающей такими же прелестями, которые после долгой разлуки со мной покажутся ему опять новыми, то предпочтет меня.

Черкешенка была, бесспорно, прекрасна, но, скажу не хвастаясь, она не могла сравниться со мной. Я только и надеялась на новизну, чувствовала, что в противном случае буду иметь опасную соперницу, если ум ее и другие дарования равнялись наружной красоте.

Султан явился, и я употребила все, чтобы нравиться ему, но, к величайшему моему огорчению, была оставлена без внимания; все его мысли были обращены на мою соперницу, которая играла роль свою с удивительным искусством; она оказывала ему глубокую почтительность и рассыпалась в утонченной лести, в чем я ему отказывала и что, вероятно, по новости своей, имело в глазах его высокую цену. Наконец стал он обращаться со мной так оскорбительно, что я забыла всю осторожность и захотела отплатить ему той же монетой. Я подала ему маленькое яблоко.

— Удостоит ли мой властитель принять это яблоко из рук рабы своей? Как удивителен его вид! Он напоминает мне нарост под левой рукой Вашего Высокомочия!

Султан вспыхнул от гнева.

— Да, — продолжала я смеясь, — у вас точно такой же, и вы это хорошо знаете.

— Сара, молчать! — воскликнул султан гневным голосом.

— Но к чему же мне молчать, мой властелин? Разве несправедливы слова мои?

— Коварная женщина! Отрекись от того, что ты солгала.

— Султан, я не отрекаюсь ни от чего, что справедливо, но я замолчу, если вы это приказываете

— Властитель мой почтил рабу своим высоким вниманием, — сказала моя соперница, — и она свидетельствует, что эти слова ложны.

— Молчать, несчастная! Своим лживым языком сделалась ты недостойной этой чести! Сара, говорю тебе, молчать! Или моя немилость падет на голову твою.

Но я была слишком взбешена и отвечала:

— Властитель, вы, конечно, знаете, что я молчала восемнадцать месяцев, следовательно, вы видите, что я могу молчать, когда захочу, могу также и говорить, когда хочу говорить, а теперь я хочу говорить. Я сказала это и не возьму назад своих слов.

Султан побледнел от гнева; жизнь моя висела на волоске, когда черкешенка злобно заметила:

— Палки, верно, заставят отречься от них.

— И она попробует их! — воскликнул султан и ударил в ладоши.

Кизляр-Ага явился, послушный повелениям султана; палач гарема и двое невольников растянули меня на полу. Я не противилась и ни одной жалобы не вырвалось из груди моей. С меня сняли украшения и туфли с ног, все было готово к гнуснейшему из наказаний.

— Сара, отрекаешься ли ты теперь? — спросил торжественно султан.

— Нет, мой властитель. И повторяю снова, что у вас под левой рукой нарост.

— Бейте! — закричал в бешенстве султан. Бамбуковые трости взметнулись… Мне дали дюжину ударов; я выдержала их без малейшего крика; казалось, бешенство задушило меня.

— Отрекаешься ли теперь, Сара? — воскликнул султан, смягчив голос.

— Султан, я не сделаю этого никогда; я докажу, что женщина имеет больше твердости, нежели вы думаете, и если даже под ударами я испущу последнее дыхание, то и тогда соперница моя не будет иметь удовольствия услышать хоть один вздох. Вы требуете, чтобы я отреклась от своих слов. Не хочу нарушать истины. У вас есть — и вы это знаете, знает то и бесстыдная льстица — под левой рукой нарост.

От боли была я почти в беспамятстве, и голос мой был слаб и дрожал.

— Продолжайте! — сказал султан

Получив тридцать ударов, я лишилась чувств, и султан приказал остановиться.

— Надеюсь, Сара, что ты достаточно наказана за свое непослушание.

Я не слышала его. Не получая ответа, он взглянул на меня, и сердце его смягчилось. Он чувствовал, как своевольно, как жестоко поступил со мной. Черкешенка подошла к нему. Он приказал ей удалиться и велел прочим женщинам распустить мне платье, положить меня на софу и стараться привести в себя. Прийдя в память, увидела я себя одну с султаном.

— Сара! — сказал он со слезами на глазах. — Зачем ты довела меня до этого? Зачем была так упряма?

— Властитель, — отвечала я слабым голосом, — оставьте меня и идите к тем, чьи языки могут учить вас лжи. Никогда не обманывала я вас, хотя и могла тем навлечь на себя немилость вашу. Я любила вас верно, любила истинно. Вы видели, что могу я перенести, прежде чем оскверню себя ложью, вы должны теперь поверить мне. Возьмите жизнь мою, мой господин, и я буду благословлять вас. Я потеряла вас, и с вами больше, чем жизнь.

— Нет, Сара! — воскликнул султан. — Я люблю тебя более, чем когда-нибудь!

— Радуюсь, что слышу это от вас, мой властелин, хотя это уже бесполезно теперь. Я уже не ваша и не буду вашей никогда. Я не могу быть вашей, тело мое запятнано прикосновением эфиопских рабов, оно обесчещено рукой палача, назначенного только для наказания преступников. Окажите мне последнюю милость, возьмите у меня жизнь, она сделалась для меня тягостной ношей. Хотя султан был деспотом, но был глубоко тронут. Он досадовал, что увлекся гневом, и страстная любовь его ко мне пробудилась снова. Он молил меня о прощении, обливал меня слезами, целовал мои вспухшие ноги и до того унижался, что гнев мой утих; не забудьте, я любила его искренно.

— Сара! — наконец воскликнул он. — Ты не простишь меня?

— Властитель, выказала ли я когда-нибудь себя тщеславной? Истинная любовь выше тщеславия. И сегодня вечером, чтобы угодить вам, хотя вы уж давно оставили меня, не просила ли я к себе вашей любимицы? В благодарность за то была я обижена невниманием ко мне и вниманием к ней. Мне было больно, и сердце требовало мести, ведь я женщина. Я не имела права делать того, но когда уже сказала правду, то имела право утверждать сказанное. Теперь, надругавшись надо мной, сделав меня недостойной себя, вы просите о прощении! Нет, все кончено! Вот мои драгоценности, властитель. У меня нет ничего, кроме полученного от вас в виде подарков. Хранитель ваших сокровищ знает это хорошо. Возьмите мои драгоценности и отдайте их ей, пусть они возвысят красоту ее в глазах ваших, в моих же глазах не имеют они теперь никакой цены. Идите к ней. Пройдет несколько дней, и вы забудете, что когда-то жила несчастная, изгнанная, обесчещенная и поруганная Сара!