Многосказочный паша - Марриет Фредерик - Страница 74

Тут я залилась слезами, потому что, хотя он так ужасно поступил со мной, мысль, что мне должно расстаться с ним, мучила меня. Чего не прощает женщина мужчине, который успел приобрести ее расположение, ее любовь!

— Что мне сделать, чтобы доказать тебе мое раскаяние? — сказал султан жалобным голосом — Скажи мне, Сара, чтобы получить прощение, что должен я сделать для тебя?

— Властитель, изгладь все следы и воспоминания моего унижения. Я была бита двумя гнусными рабами, которые могут все это разболтать; меня держал палач, не забудь, что эти руки, не обнимавшие никого, кроме владыки мира, были в его нечистых руках.

Султан ударил в ладоши, и явился Кизляр-Ага.

— Немедля отсечь головы рабам и палачу, бывшим при наказании! — воскликнул он

Через минуту Кизляр-Ага явился снова. Он понял, в чем дело, и трепетал за свою голову. Он вынул из мешка поодиночке головы трех убитых и бросил снова в мешок, в котором принес их.

— Довольна ли ты теперь, Сара?

— Для себя да, но не для вас. Кто причиной того, что вы забыли ваше достоинство и унизили самого себя, склонившись на внушение злобы? Кто предложил палки? Как женщина я слишком горда, чтобы сердиться на нее, но мне дорога ваша честь, дорого ваше доброе имя, и вот почему не потерплю, чтобы была у вас такая опасная советница. Ваши девы, ваши эмиры и принцы все будут в ее власти, ваш трон может быть низвержен, и она воспользуется этим.

Султан колебался.

— Султан, выбирайте одно из двух. Если завтра она будет жива, я убью себя собственными руками. Вы знаете, что я никогда не лгу.

Султан ударил в ладоши, и Кизляр-Ага явился.

— Ее голову! — воскликнул он, запинаясь.

Кизляр-Ага немножко подождал, чтобы удостовериться, не будет ли запрещения, потому что у деспота быстрое повиновение столько же опасно, как и мешканье.

Он взглянул на меня и увидел, что если ее голова не слетит с плеч, то он ответит своей. Поклонившись, Кизляр-Ага вышел. Через несколько минут он поднял за косу голову моей соперницы. Я взглянула на нее и была довольна. Кизляр-Ага удалился.

— Теперь ты простила меня, Сара? Веришь ли ты теперь, что я люблю тебя искренне?

— Султан, — сказала я, — прощаю вам все и теперь позволяю сесть подле меня и обмыть мои ноги.

С этого дня снова начала я повелевать всем еще более деспотично. Настойчиво отклоняла посещения султана, когда не была расположена принимать его; и если замечала, что он начинает уже скучать за мной, то он мог быть уверен, что не увидит меня четырнадцать дней. Султан сообщал мне все свои тайны, и я управляла всеми его поступками. Власть моя была неограничена, и я не употребляла ее во зло. Я любила его, и его честь и благоденствие были первыми руководителями моими.

— Но Ваше Благополучие, конечно, утомились; я рассказала теперь, как случилось, что я должна была вытерпеть палки, завтра расскажу вам историю о шнурке.

— Думаю, что старуха права, — сказал Мустафа, зевая. — Уж поздно. Угодно ли будет Вашему Благополучию, чтобы завтра вечером опять пришла она сюда?

— Быть так, но вели строго стеречь ее, ты знаешь.

— Бе хезм! Отвечаю за нее своей головой! Стража, уведите эту женщину.

— Мне кажется, — сказал паша Мустафе, — что история старухи справедлива. Описание гарема так верно: сегодня обожают ее, завтра потчуют палками.

— Кто же в том сомневается, Ваше Высокомочие? Властелин жизни делает, что ему заблагорассудится.

— Очень справедливо. Он может завтра же прислать мне шнурок.

— Аллах да сохранит нас от этого!

— Того молим я и ты у него, но будущее неизвестно, неизвестна и судьба наша. Например, сегодня ты мой визирь, а что ты будешь, может быть, завтра?

— Чем угодно будет меня сделать Вашему Благополучию, — отвечал Мустафа, которому этот разговор не очень нравился. — Я раб ваш и преклоняюсь пред вашей волей и своей судьбой.

— Хорошо сказано. То же должен делать я, если халиф — да сохранит Аллах от этого! — пришлет ко мне Кабыджи-Пахи. Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его!

— Аминь! — сказал Мустафа. — Не угодно ли Вашему Благополучию выкушать немного воды гяуров?

— Да, не худо. Как говорит об этом стихотворец? «Сегодня мы веселы, а завтра мертвы».

— Мин Аллах! Бог да сохранит нас от этого! Старуха довольно пожила, отчего же и нам не пожить столько же?

— Не знаю, но на ней был шнурок, и она осталась жива. Может быть, мы будем менее счастливы.

— Да будет он всегда далек от нас. Ну, паша, не выпить ли нам?

— Хорошо, Мустафа! Дай мне фляжку.

Глава XXI

На следующий день старуха явилась и уже без всяких затруднений прошедшего дня села и продолжала свою повесть.

Я была, как уже сказала Вашему Благополучию вчера вечером, когда окончила рассказ свой, в большой милости султана и приобрела его доверие. Часто говорил он мне о примерной службе одного молодого сераскира, которого он некоторое время назад сделал кабудан-пашой и послал сразиться на север с варварами, называемыми славянами, или русскими. Я любопытствовала увидеть этого Рустана из воинов, потому что подвиги его и постоянное счастье в войне всегда выхвалял мне султан. Он послал к нему в знак своей признательности невольницу из Грузии, которая до меня была его любимицей и питала ко мне глубокую ненависть за то, что я ее вытеснила. Она была отослана в подарок в тот самый день, когда я просила султана позволить мне спрятаться в диванной зале за ширмами, чтобы взглянуть на этого человека.

В самом деле, он был прекрасным стройным мужчиной. Выглядел он точно так, как я представляла себе героя. Когда я взглянула на него, в ту же самую минуту он повернулся и, к изумлению, увидела я на его шее красное пятно: передо мной стоял давно потерянный брат!..

Аудиенция кончилась, султан пришел ко мне, и я сообщила ему о своем открытии. Он радовался не менее меня и на следующий день велел позвать его к себе. Он спросил о его происхождении, прежней жизни, и ответы совершенно согласовались с моим рассказом. Султан отпустил его, осыпая новыми почестями.

Я восхищалась тем, что брат мой сам заслужил уважение султана, и почитала себя счастливейшей на свете. Но как слепы смертные! Брат был причиной немилости ко мне султана и вечной с ним разлуки.

Я уже сказала, что грузинская невольница, до меня пользовавшаяся благорасположением султана, была послана в подарок брату. Она была злейшим врагом моим, хотя и казалась преданной мне. Она была прекрасна и умна и вскоре совершенно овладела моим братом. Она сама не любила его, но жажда мести руководила ее поступками.

Брат мой приобрел такую неограниченную власть, что подстрекаемый наущениями и собственным честолюбием, которому, равно как и моему, не было пределов, замыслил измену султану. Он сообщил свои планы новой любимице, грузинке, и она, чтобы снова приобрести расположение султана и втянуть меня в это преступление, решила сделать меня сообщницей и потом открыть все султану.

Она советовала брату сообщить и мне его планы, говоря, что, я, наверно, приму в них участие, потому что султан уже стал ко мне равнодушен, и что я, хотя и откажу в содействии, во всяком случае могу спасти его от гнева султана.

Сначала брат не решался последовать ее совету, но хитрая грузинка заметила ему, что я, если заговор будет как-нибудь открыт, должна буду разделить с ним участь и что ей очень хорошо известно, что я никогда не забуду полученного мною наказания, но что жду только удобного случая для мщения. Все это наконец заставило его решиться сообщить мне о заговоре.

Ему позволено было посещать меня, и он выискал удобный случай и открыл мне свои преступные намерения. В ужасе отвернулась я от него, говорила ему о неблагодарности и настоятельно просила отказаться от своего замысла. Уверившись, что невозможно поколебать меня, он притворился, будто видит сам истину слов моих, сознался в своей вине и обещал мне выбросить из головы все злые намерения. Я думала, что он чистосердечно раскаялся и со слезами радости благодарила его за то, что послушался меня. Мы расстались, и вскоре это происшествие вовсе ушло из головы моей.