Где живут счастливые? - Сухинина Наталия Евгеньевна - Страница 55

...Говорят, над горойФавор всегда висит небольшое облачко. В память о великих событиях Преображения,когда Господь впервые явил избранным апостолам Свою божественную ипостась.Бойкий таксист довёз нас на Фавор задёшево, сегодня много паломников, доходхороший. Я стояла и вдыхала в себя молит венный воздух святой Фаворской горы ивсё никак не могла поверить — неужели? Неужели Господь сподобил меня, грешную,посетить это место, откуда даже апостолы не хотели уходить, мечтая построитьздесь себе кущи. Какой удивительный воздух и какая удивительная тишина! И вдругсовсем рядом:

Я с Фавора звоню...

Вальяжный голос. Человекв белой майке и тугих джинсах приставил к уху сотовый телефон. Сообщал кому-тоо своём местонахождении. Видимо, там, то ли в московском Тушине, то ли впетербургской Малой Невке, не понимали, переспросили его: откуда, откуда?

С Фавора! Ты что, Фаворне знаешь? Ну ты даёшь...

ПОСЛЕДНИЕ ЦВЕТЫ ИЗ НАШЕГОСАДА

Каждую осень онаприносила несколько мелких, лохматеньких хризантем, ставила их в вазу и настол. Посередине. Чтобы и мне, и ей. - Это последние цветы из нашего сада, —говорила она и задумчиво смотрела в окно на свинцовые тучи. - Дожди, опять дожди,как надоело.

Я привычно включалась впривычный текст: - Не успеешь оглянуться, и Новый год, а там - весна недалеко,а где весна, там и лето. Переживём.

Мы были коллегами.Сидели в одной редакционной комнате, и даже стол у нас был один, большой,бестолковый. Друг против друга, глаза в глаза. Общий телефон. Почти коммуналкас общими кастрюлями и разговорами: где, что, почём? Глаза в глаза мы смотрелипять лет. И пережили друг за друга многое. Мне не забыть тех лет, как не забытьчасто посещавшего меня тогда раздражения на свою соседку, на её манеру чутьприоткрывать дверь и как бы не входить, а влезать в комнату, осторожнооглядываясь по сторонам. На её немыслимые порой туалеты: каракулевая шапочкаповерх шелкового ярко-розового шарфа с желтыми разводами, на её привычку стораз на дню докладывать знакомым по телефону о своем давлении. «Сто нашестьдесят» - это врезалось мне в память намертво. И невольно, когда теперькто-то в моём присутствии произносит цифру «сто», я мысленно, как по команде,добавляю: «на шестьдесят».

Звали мою соседкуМарина. Жила она с мамой и маленькой дочкой, слабенькой, болезненной девочкойсо странным именем Феодора.

— Ничего не странное, —объясняла Марина кем желающим, — моего мужа звали Фёдор, он был неизлечимоболен и умер. Я решила: родится мальчик, будет Фёдор, девочка - Феодора.

Я знала: мужа у Мариныне было. Был друг, который так и не успел стать мужем, потому что заболелпсихически и отравился. Год спустя после его смерти познакомилась она вкомандировке с каким-то геологом. Он пару раз приезжал к ней в Москву. Феодораот него, но названа в память того, отравившегося Фёдора. Я вообще слишком вомногое была посвящена. Так бывает всегда, когда люди работают бок о бок. Ятяготилась её тайнами. И вообще я Марину не любила.

Но сейчас, когда путинаши разошлись, я часто вспоминаю о ней, наверное, потому, что винюсь запоздалоза свою нелюбовь, раздражение, а бывало, и насмешку. Почему-то сейчас сталопонятно в ней многое, и место былого раздражения заняла жалость. Неустроеннаяличная жизнь, безденежье, слабенький, капризный ребёнок, попрёки матери, чтовсё у неё не как у людей, «Да, тебе хорошо...- так начинала она многиеразговоры.

- Да, тебе хорошо, едешьв командировку, развеешься, сменишь обстановку.

- И ты поезжай.

Как я поеду, у Феодорыопять диатез, все щёки обсыпало.

А ты маму попроси, онаприсмотрит.

Маму?! Ты с ума сошла,она и лекарство забудет дать, и без шарфа на улицу выпустит.

Марин, ну что тынагнетаешь? Мама тебя вырастила, неужели с внучкой не справится?

Она и сама на пределе.Вчера головная боль прихватила, звонит, охает, я ей: спазмалгин приняла? Аона...

Понесло. Знаю, этонадолго. Лекарства, болезни - Маринин конёк. Вся редакция у неёконсультируется, все её знакомые и родственники. По телефону. По нашемутелефону. Утыкаюсь в блокнот и пытаюсь сосредоточиться. Но раздражение растёт.Выхожу из комнаты, иду за сочувствием к коллегам:

Не могу больше.Надоело...

Мы говорим о Марине. Оеё удивительной неспособности радоваться, хоть как-то поддерживать в себежизнелюбие. Но дела не ждут, возвращаюсь.

Да, тебе хорошо, ты ужепообедала, а я всё ещё тут, - говорит она плаксивым голосом.

Новость: Марина решиласъезжаться с мамой. Свою однокомнатную и мамину комнату поменять на хорошуюдвухкомнатную квартиру. Хлопотала, бегала по исполкомам, оформляла документы,нанимала машину для переезда.

Праздник! Новоселье! Мы,конечно, приглашены. Купили Марине сервиз — посуду с золотистыми бабочками.Стол накрыт, мама хлопочет на кухне, Феодора вертится под ногами. Всё как надо,приятная праздничная кутерьма.

- Какая чудная у тебяквартира,— порадовалась я на другой день, — Нам всем очень у тебя понравилось.

А она возьми да заплачь:

-  А я ночь не спала.Всё корила себя - зачем я это сделала, съехалась с мамой? Она же меня теперь сосвету сживёт. У неё такой характер...

-  Ну, знаешь, ~раздражение знакомо запершило в горле, ~ она же твоя мать, поможет, дочку изшколы встретит, накормит. А потом - о чём ты раньше думала?

-  Да, думала... Мнедеваться было некуда. Все только и советовали — съезжайся. Вот и насоветовали.

Действительно, новаяквартира спокойствия и мира в её жизнь не принесла. Мама действительно ворчала,нередко даже звонила и жаловалась на Марину. Внучка п упор бабушку не видела,уроки с ней делать не хотела, супы её есть отказывалась. Марина мирила бабушкус внучкой, сама тут же накидывалась на бабушку, потом наказывала дочку задерзость к бабушке. Горячо поощряла бабушкины строгие меры, потом лихорадочнобросалась Феодору жалеть. В общем, будоражило семью. Все выматывались и клялитот день, когда решили съезжаться.

Проблемы приносилисьсюда, за наш общий стол. Они бурно обсуждались здесь же, и здесь же, походя,давались советы. Марина слушала их дисциплинированно, а через пять минуткричала матери в трубку: «Я тебе сколько раз буду повторять, чтобы ты оставлялаключ у соседей! Ребёнок пришёл из школы, а дверь заперта!»

«В чём дело? » - думалая. Все мы живем одинаково, мало кто совсем благополучно и совсем счастливо, нопочему Маринина жизнь будто закрыта для радости, будто ей нельзя туда,непозволительно. Она очень хотела выйти замуж, но встречавшиеся претендентывозле неё не задерживались. А ведь всё при ней: молодая, стройная, приквартире. Потом поняла: уныние, с которым Марина шла, а вернее, плелась пожизни, она бросала под ноги тем, кого встречала на своём пути. Это первое, чтоони видели, - опущенные уголки губ, плаксивый голос, потухший взгляд. Это былеё багаж, её приданое, она даже не хотела скрывать его, больше того, выставляланапоказ, надеясь на сочувствие, жалость, понимание. Каждый облом переживалатрагически:

Нет, нет, он больше непозвонит. Довёл меня до дома вчера, поцеловал руку. Сказал — позвоню. Но он непозвонит, я чувствую.

Он не звонил. Она самаискала его телефон, набирала номер:

Да, тебе хорошо, -начинала она привычно, - а я уже не знаю, что думать.

Спустя время звонкиобрывались. Марина наконец понимала — не судьба...

Дальше всё по привычномусценарию. Мамины попрёки, срыв на дочку, дочкины слёзы, Маринины слёзы, маминыслёзы... Ежедневное изложение подробностей семейных передряг, моя досада излость, моя усталость принимать на себе эти бесконечные заряды тоски, подпадатьпод них, как жестокий вирус.

Избавление пришлонеожиданное увольнялся коллега! Он хорошо знал мои проблемы. Мы разыгралисценарии, чтобы не обидеть Марину:

— У меня к тебе просьба,~ обратился он комме, будто ненароком. — Я ухожу в отпуск, носили пока в моейкомнате, должны быть важные звонки, чаянии .

Согласилась. Пересела. Апосле отпуска он уволился. Его место осталось за мной. Она забегала, конечно,но я уже не слышала ее телефонных выволочек маме, нравоучений дочке, её жалобна жизнь знакомым. Марина осталась в стороне от моих интересов, и я ликовала.Действительно, будто был сброшен тяжелый груз, стало легко. Я впервые ощутилана собственном опыте, как влияет один человек на другого, как зависимы мы иуязвимы в нашей, на первый взгляд, независимой жизни, как опасна тоска в своейспособности прилипать от одного к другому, как она разрушительна. Унылыйчеловек раздражает, как раздражала меня унылая Марина, а раздражение разрушаетуже что-то внутри человека. Вот и получается - одно зло рождает другое, одингрех - другой. Подумалось — я-то всего несколько часов находилась во власти еёуныния, а мама, пожилая, наработавшаяся женщина, жила с ней под одной крышей, икак ей-то было защищаться, где брать силы и терпение? А дочка - болезненная,слабая, задёрганная? Может, потому и болезненная, потому слабая и задёрганная?Всходы посеянных Мариной унылых семян дали такие нежизнеспособные плоды. Догадаетсяли, как вырастет, что стала жертвой собственной матери, унынием и злобойистребившей в девочке и адекватность к жизни, и способность радоваться, ипротивостоять невзгодам. Или тоже будет ломать голову над мучительнойголоволомкой: почему обходит стороной удача, почему не везёт?