Куда пропали снегири? - Сухинина Наталия Евгеньевна - Страница 59

Недаром стольколет слова «бороться», «борьба», «борец», «борцы» были очень популярными. На вселады мы склоняли их и в самых разных контекстах использовали. А может, агрессиянаша чрезмерная, готовность обрушиться на ближнего, испепелить его злобой игневом произросла из того самого зёрнышка, брошенного в почву много лет назад?Мы приучили се­бя к агрессии. Нам же теперь, себя и отучать. Если хо­тим житьпо совести, по заповедям, по-божески жить, боясь греха и обиды ближнего.Конечно, мне могут возразить. Что же теперь, подставляться? Заискивать передхамом, заглядывать в глаза обидчику, проги­баться в реверансе перед врагом?

Был такойзамечательный церковный деятель, бого­слов, современник Пушкина, святительФиларет (Дроз­дов), митрополит Московский. Сказал он в своё время такие слова:«Люби врагов своих, сокрушай врагов Оте­чества и гнушайся врагами Божиими».Думается, нам полезно в них вдуматься. Люби врагов своих. Другими словами, негневись на них, опусти перед ними свою планку нравственного совершенства. Ведьэто сейчас, сию минуту враг уничтожает тебя гневными словами. А вчера, годназад ты также уничтожал ближнего. Пусть не его, другого, беззащитного, растерянного.Считай, что сегодня оплачены, наконец, твои счета.

Помню, когда япокаялась батюшке, что нет сил терпеть обидчика, молчу, а всё кипит, душа вогневе, он устало на меня посмотрел:

- Хорошо, чтомолчишь. Продолжай молчать. А в душе... Пусть никто об этом не знает.

Я благодарна ему,что не стал он подталкивать ме­ня к любви. Полюби врага, врагов любить надо...Да я сама знаю, что надо, но не полюбила вот ещё, немощь моя духовная непозволяет мне подняться на сверкаю­щую вершину совершенства.

Сокрушай враговОтечества - второй постулат свя­тителя Филарета. Вот здесь-то и вспомним гневпра­ведный. Тот самый, что ставим мы в один ряд со свя­тым чувством любви кРодине. Праведный гнев по сути своей и есть любовь. Но любовь действенная, вос­стающаяпротив того, кто грозит Отечеству. Приме­ров такой любви несть числа в нашейистории. Сейчас нет-нет, да и проклюнется голосок доморощенногофилософа-прокурора: «Как так, Сергий Радонежский к миру призывал, а Ослябю сПересветом на поле бра­ни отправил, умирать. Не по-христиански это, непо-православному». По-христиански. По-православно­му. Потому что умирать заРодину всегда было делом, достойным православного человека. Пойти первым вправедный бой, благословясь и перекрестившись, это мученические, желанные венцы.

Вот какиеинтересные слова сказал один историк-богослов: «В славянском языке нет слова,соответ­ствующего западноевропейскому слову «патриот». Но это не потому, что мыне любим Родину, а потому, что любить Родину для нас так же естественно, как идышать. Ведь нет же у нас слова, обозначающего чело­века, любящего свою мать.Потому что в какой мере человек перестаёт любить мать, в той мере он пере­стаётбыть человеком».

А вот и третийпостулат: «Гнушайся врагов Божиих». Как понять это? Видимо, праведный гнев, ското­рым ты готов обрушиться на врага Божиего, не в сло­вах заключается, не вобличении, не в негодовании, а в том, чтобы отвернуть от него своё лицо,презреть внутренне. Подвижники-христиане так и делали. А ночами, когда врагиБожии почивали, молились о них, как о заблудших. И Господь уж сам определял ихучасть. Наше время до чего лукаво. Любимое не­когда слово «борьба» легкозаменили мы на популяр­ное нынче «терпимость». Терпимость к своим вра­гам - да.Но терпимость к Божиим... Слово-то больно уязвимое. В русском языке, великом,могучем и прав­дивом, оно имеет один, определённый смысл и упот­ребляется вопределённом контексте.

Гнев - смертныйгрех. Именно наш гнев, который лег­ко и привычно выплескивается из наших душ, ииз кото­рого легко и привычно лепим мы свои грязные, липкие снежки слов ишвыряем ими в ближнего. Такой гнев ох, как опасен. И для того, в кого швыряем,и для нас самих, оттачивающих свою меткость самым недостойным обра­зом. Атеряем, сколько теряем... Способность понимать, способность сострадать,способность любить и жалеть.

Пожалеть человека- простить ему его несдержан­ность и гнев. Пожалеть человека - снисходительноулыбнуться на его желание кольнуть побольнее. За­землить на себя, оставить всебе его невоспитанность и непривычку быть добрым. Окупится, окупится сто­рицейтакая душевная щедрость. Законы бытия не­укоснительны. Они обязательносработают в нашу пользу, они обязательно подтвердят житейскую муд­рость - бытьдобрым полезно, умно, выгодно. И опро­вергнуть мудрость другую, которую сами мывпустили в наши головы, оправдывая смертный грех злобного гнева. Милые бранятся- только тешатся. Если бра­нятся, то уже не милые. Любовь не терпит брани, какне терпит неискренности чувств. Тешиться бранью мо­жет только очень злобный, нездоровыйчеловек. Че­ловек с перевёрнутой шкалой ценностей, с напряжён­ным взглядом иочень некрасивым лицом.

СОЛЁНЫЙ ВЕТЕР ПО ПОНЕДЕЛЬНИКАМ

Отвесная скалаотсекла меня от ущелья. Она выдава­лась над узкой полоской песка и мелкихкамешков, которую я вот уже вторую неделю зову пляжем. Это мой «собственный»пляж, и всякий случайный чело­век мне ни к чему, хотя их и было-то всего трое -случай­ных. Парень с девушкой, забредшие сюда из Пицунды пофотографироваться, ипожилая женщина. Пришла в ущелье купить мёду, да жарко, решила окунуться.

А так я одна.Живу в трёх шагах от пляжа, в ущелье, в большом доме, намертво вдавившемся впоросшую орешником и мимозой гору. Этот дом купили мои доб­рые знакомые себе нарадость, но - человек предпола­гает, а Бог располагает: нежданная, длительнаяко­мандировка за рубеж отодвинула радость обживания дома. Попросилипохозяйничать - год, два, кто знает, сколько...

Не спеша, поглотку пью я своё желанное одиноче­ство. Вот и сейчас чередой выстроились«неотложные дела». В череде той царит деликатность и предупреди­тельность.Именно так деликатны и предупредитель­ны бываем мы, когда никуда не спешим,когда никто не посягает на наши права и удовольствия.

Маленькой чёрнойточкой в синеве волн храбрая лодчонка. На ней мои знакомые рыбаки Павел и Акоп.Вечером, если с уловом, они окликнут меня с улицы и предложат нежно-розовую,почти перламутровую ба­рабульку.

- Её коптитьможно, жарить, а уха из неё!.. - ска­жут.

Я возьму сблагодарностью и приглашу их на ча­шечку кофе. Откажутся. И только когда уйдут,вспом­ню, что в Абхазии не принято входить в дом к женщи­не, если она одна.Долго смотрю на далёкую лодчонку. Хорошо бы - с уловом...

Кроме приятного«дела» всматриваться в морскую синь, есть у меня ещё одно - отыскивать подногами небольшие ракушки. Не каждая меня интересует, а только та, в которойесть дырочка. Придумала я сде­лать штору из таких ракушек и повесить её междусто­ловой и кухней. Должно быть очень необычно, поиск ракушек вдохновляет. Подногами вижу маленькую, причудливо изогнувшуюся в форме кавказского кув­шина длявина. Да, да, вот и крошечная дырочка, про­битая морской «дрелью», мне вутешение. На штору, ещё одна, с миру по нитке...

А ещё мне надоповернуться спиной к морю и вгля­деться в отвесную скалу. Люблю удивляться храброс­тидеревьев, вцепившихся корнями в скальную плоть. Изогнувшись стволами, онитянутся в небесную высь, весело шелестят листвой и не горюют, что нескладны иуродливы. В их жизни главным стало небо. И в этом зримом философском постулатетак много видится, сравнивается, постигается. Много дел... А солнце, за­вершивсвои дела, нацелилось на покой за потемнев­шую сосновую рощу. Посидеть ещё?

Что-то ласковое,тёплое касается ноги. Шарик! Он лежит рядом и легонько бьёт хвостом по моимпляж­ным шлёпанцам. Преданные собачьи глаза. За две не­дели мы научилисьпонимать друг друга. «Хватит, -говорит его взгляд. - Неплохо бы и перекусить».

Оставляю своидела. Завтра, даст Бог, новый рас­свет и я долюбуюсь, додумаю, доделаю. «Пошлидо­мой, Шарик». Он поднимается тяжело и неуклюже, старый, измотанный жизньюпёс. В этом доме в ущелье он живёт очень давно. Сосед напротив, уже отец двухдетей, помнит, как мальчиком ходил с Ша­риком в горы за дровами. Другой сосед,уже при вну­ках, принёс Шарика в этот дом беспомощным щенком. Лет Шарику много,по собачьим меркам очень много.