О природе вещей - Тит Лукреций - Страница 4

4

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

По бездорожным полям Пиэрид я иду, по которымРаньше ничья не ступала нога. Мне отрадно устамиК свежим припасть родникам и отрадно чело мне украситьЧудным венком из цветов, доселе неведомых, коимПрежде меня никому не венчали голову Музы.Ибо, во–первых, учу я великому знанью, стараясьДух человека извлечь из тесных тенет суеверий,А, во–вторых, излагаю туманный предмет совершенноЯсным стихом, усладив его Муз обаянием всюду.Это, как видишь ты, смысл, несомненно, имеет разумный:Если ребенку врачи противной вкусом полыниВыпить дают, то всегда предварительно сладкою влагойЖелтого меда кругом они мажут края у сосуда;И, соблазненные губ ощущеньем, тогда легковерноМалые дети до дна выпивают полынную горечь;Но не становятся жертвой обмана они, а, напротив,Способом этим опять обретают здоровье и силы.Так поступаю и я. А поскольку учение нашеНепосвященным всегда представляется слишком суровымИ ненавистно оно толпе, то хотел я представитьЭто ученье тебе в сладкозвучных стихах пиэрийских,Как бы приправив его поэзии сладостным медом.Может быть, этим путем я сумею твой ум и вниманьеК нашим стихам приковать до тех пор, пока ты не постигнешьВсей природы вещей и познаешь от этого пользу.После того, как тебе объяснил я духа природу:Как он живет, находясь в связи непосредственной с телом,И, при разрыве ее, возвращается в первоначала,Я приступаю к тому, что тесно сюда примыкает.Есть у вещей то, что мы за призраки их почитаем;Тонкой подобно плеве, от поверхности тел отделяясь,В воздухе реют они, летая во всех направленьях.Эти же призраки, нам представляясь, в испуг повергаютНас наяву и во сне, когда часто мы видим фигурыСтранные призраков тех, кто лишен лицезрения света;В ужасе мы ото сна пробуждаемся, их увидавши.Но и подумать нельзя, чтоб могли из глубин АхеронтаДуши уйти, или между живых пролетали бы тени,Иль чтоб могло что–нибудь от нас оставаться по смерти,Если и тело и дух, одновременно с телом погибнув,Врозь разошлись и опять разложились на первоначала.Значит, я здесь говорю, что с поверхности всяких предметовОтображения их отделяются тонкого вида.Даже тупому уму понять это будет нетрудно.Но, объяснивши тебе предварительно сущность и свойстваМира начал основных, и как, различаясь по формам,Непроизвольно они несутся в движении вечном,Также и то, как из них созидаются всякие вещи,Я приступаю к тому, что тесно сюда примыкает.Есть у вещей то, что мы за призраки их почитаем;Тонкой они подобны плеве, иль корой назовем их,Ибо и форму и вид хранят отражения эти,Тел, из которых они выделяясь, блуждают повсюду.Прежде всего, от вещей очевидных для нас и доступныхМного таких выделяется тел, что расходятся сразу:Дым от полен, например, или жар, от огня исходящий,Или таких, что плотней и гораздо сплетеннее, вродеКруглой запрядки цикад, оставляемой летней порою,Или же тонкой плевы, что спадает с поверхности телаНоворожденных телят, или скользкой змеи оболочки,Что оставляет она на колючках; ведь часто мы видим,Как на ветвистых кустах повисают летучие шкурки.Если же всё это так, то и тонкие образы такжеДолжны итти из вещей, от поверхности тел отделяясь,Ибо никак доказать невозможно, что те выделеньяМогут скорей отходить от вещей, чем тончайшие эти.Да и особенно, раз заключает поверхность предметовМножество крохотных тел, что способны от них отрыватьсяВ точном порядке, всегда сохраняя их облик и форму,Мчась несравненно быстрей, потому что им меньше препятствий,Так как не часты они и на первом находятся месте.Ибо мы видим, что много вещей к выделеньям способныНе из глубин лишь и недр, как сказали мы раньше, но такжеС самой поверхности; так они часто и цвет испускают.Это бывает, когда фиолетовый, или же красный,Иль желтоватый покров над обширным театром натянутИ развевается он, к шестам прикрепленный и к брусьям.Тут и сидящий народ на ступенях, и сцены пространствоВместе с нарядом матрон и сенаторов пышной одеждойЭти покровы своей заливают цветною волною,И, чем теснее кругом театрального зданья ограда,Тем и цветистей на всем отражается отблеск прекрасный,И улыбается всё при умеренном солнечном свете.Если ж окраска идет от поверхности тканей, то должныВсякие вещи давать и подобия тонкие также,Раз от поверхности тел отлетает и то и другое.Значит, как видно, следы несомненные форм существуют;Реют повсюду они, состоя из прозрачнейшей ткани,И, отделяясь, совсем недоступны для зрения порознь.Кроме того, всякий дым, как и запах, и жар, и другиеВещи, подобные им, истекают в рассеянном видеИз–за того, что, внутри зародясь, из глубин возникая,По закоулкам пути раздробляются: нет им прямогоВыхода, чтобы уйти, вырываяся сплоченным целым.Наоборот же: плеву тончайшую внешней окраскиНе в состояньи ничто разорвать при ее отделеньи,Раз наготове она и на первом находится месте.Призраки все, наконец, что являются нам, отражаясьВ зеркале или в воде, иль в поверхности всякой блестящей,Так как по виду они настоящим предметам подобны,Должны из образов быть, что исходят от этих предметов.Значит, у всяких вещей существуют тончайшие формы,Или подобия их, хоть никто не способен их видетьПорознь, но все же, путем беспрерывных своих отражений,Видны бывают они, отдаваясь от глади зеркальной.И сохраняться нельзя, очевидно, им иначе, чтобыВ точности отображать всевозможных предметов фигуры.Ну, а теперь ты узнай о тончайшей природе такогоОбраза. Прежде всего, ты прими во вниманье, насколькоПервоначала лежат за пределами нашего чувства,Будучи мельче всего, что уже недоступно для глаза.Чтобы, однако, иметь подтверждение этого, надоВыслушать вкратце тебе, как тонки основные начала.Много, во–первых, таких существует животных, которыхТретьей доли уже мы никак не способны увидеть.А каковы же нутра у них части любые должны быть?Сердца комок или глаз? Их отдельные члены, суставы?Как они малы! А все по отдельности первоначала,Сущность откуда души или духа должна получаться?Разве не видно тебе, до чего они тонки и мелки?Дальше, растения все, издающие резкий и острыйЗапах, полынь, например, горьковатая, иль панацея,Иль чернобыльник пахучий, иль терпкий тысячелистник, —Если к любому из них ты хотя бы слегка прикоснешьсяПальцами, всё ж на руке останется запах противный.* * *Так что не лучше ль признать, что во множестве, многоразличноПризраки реют вещей, но без сил и для чувств неприметно?Но не подумай, смотри, будто те лишь летают повсюдуПризраки разных вещей, что от самых вещей отделились.Могут рождаться они самобытно и сами возникнутьВ небе, которое мы называем воздушным пространством.Вверх улетают они, принимая различные формы.Так в вышине облака, как мы видим, легко заклубившись,Светлое мира лицо омрачают порою и воздухНежат движеньем своим. И нередко нам кажется, будтоТам исполины летят и стелют широкие тени,Или громада горы надвигается сверху, и камниС гор низвергаются вдруг, заслоняя сияние солнца.Следом же тучи бегут, принимая обличье чудовищ,И, расплываясь затем, непрестанно свой вид изменяют,Переходя из одних очертаний при этом в другие.Кроме того, небеса, за минуту сверкавшие ясно,Часто внезапно везде облекаются бурною тьмоюТак, что как будто бы весь с Ахеронта поднявшийся сумракВырвался вон, захватив и заполнив небесные своды.Вот до чего, когда черная ночь возникает из тучи,Ужаса мрачного лик угрожает нам, сверху нависнув;Сколь же ничтожная часть этой тучи есть ее образ,Нам не исчислит никто и не выразит этого словом.Ну, а теперь, как легко и как быстро рождаются этиПризраки, как от вещей постоянным исходят потоком,Я поясню, чтоб к словам не питал ты моим недоверья.Ибо поверхность вещей источает всегда изобильноТо, что летит от нее. Истечения эти, встречаяТкани какие–нибудь, проникают насквозь; но, коль скороТвердые камни у них на пути или дерево, тотчасВрозь расщепляются так, что создать отражений не могут.Если ж столкнутся они с блестящим и плотным предметом,С зеркалом, прежде всего, — ничего не бывает такого.Ибо им тут ни пройти, как проходят они через ткани,Ни расщепиться нельзя: соблюдает их в целости гладкость.Вот по причине какой отраженья оттуда к нам льются.И, хоть внезапно поставь, хоть в любое мгновенье любуюВещь перед зеркалом ты, — отраженье появится сразу.Ясно теперь для тебя, что с поверхности тел непрерывноТонкие ткани вещей и фигуры их тонкие льются.Множество призраков в миг, таким образом, тут возникает,Так что мы в праве сказать, что они зарождаются быстро;И, наподобье того, как должно во мгновение солнцеМного лучей испускать, чтобы все постоянно сияло,Так же совсем от вещей во мгновение ока в несметномМножестве призраки их непременно должны уноситься,Многоразличным путем разлетаясь во всех направленьях,Так как, куда бы вертеть мы ни начали зеркало, всюдуВещи оно отразит, сохраняя и цвет их и форму.Ну, а теперь, какова быстрота и подвижность, с которойПризраки мчатся, когда сквозь воздух они проплывают,Так что мгновенно пройти расстоянье далекое могутК месту любому, куда побужденьем различным стремятся,Не многословно тебе объясню, но в стихах сладкозвучных:Лебедя краткая песнь превосходит тот крик журавлиный,Что раздается вверху, в облаках, нагоняемых Австром.Легким, во–первых, вещам, из мелких тел состоящим,Чаще, чем всяким другим, быстрота очевидно присуща.Солнечный свет, как и жар, относятся к этим предметам,Так как они состоят из мелких начальных частичек;Бьются как будто они друг о друга в пространстве воздушном,Без промедленья идя непрерывно, под градом ударов:Тотчас же луч за лучом непременно опять возникает,Молнья за молньей летит, и одна подстрекает другую.Значит, подобным путем непременно и призраки могутНеизмеримую даль пробегать во мгновение ока,Прежде всего потому, что довольно ничтожной причины,Что бы их, сзади толкнув, далеко уносила и гнала,Если, к тому же, вперед они столь быстролетно несутся,И, наконец, потому, что их редкая ткань при полетеБез затрудненья пройти сквозь любые способна преградыИ просочиться везде, где угодно, в пространстве воздушном.Кроме того, если тельца вещей, как мы видим, способныВон из глубин вылетать потаенных и мчаться, как мчитсяСолнечный свет или жар, вылетая наружу, мгновенноВсюду по своду небес растекаясь широким потоком,Перелетая моря, заливая и землю и небо,Что же ты скажешь о тех, что на первом находятся местеИ наготове стоят, и ничто им нестись не мешает?Видишь ли ты, до чего уходить они будут скорееИ по пространству лететь во много раз дальше в то время,Как по небесному своду проносится солнца сиянье?Вот что послужит еще доказательством самым вернейшимСкорости той, что вещей присуща призракам быстрым:Стоит лишь вынести нам под открытое звездное небоПолный водою сосуд, как сейчас же в нем отразятсяЗвезды небес и лучи засверкают на глади зеркальной.Видишь ли ты, наконец, как мгновенно является образИз поднебесных высот и пределов земли достигает?Так что, опять повторю: неизбежно признать вылетаньеТелец, которые бьют по глазам, вызывая в них зренье.Запахи также всегда от известных вещей истекают,Так же, как холод от рек, зной от солнца, прибой от соленыхМоря валов, что кругом изъедает прибрежные стены;Разные звуки летят постоянно по воздуху всюду;Часто нам в рот, наконец, попадает соленая влага,Если вдоль моря идем; а когда наблюдаем, как рядомС нами полынный настой растворяют, мы чувствуем горечьТак ото всяких вещей непрестанным потоком струятсяВсякие вещи, везде растекаясь, по всем направленьям;Без остановки идет и без отдыха это теченье,Раз непрерывно у нас возбуждается чувство, и можемВсё мы увидеть всегда, обонять и услышать звучащим.Дальше, раз ощупью мы, осязая любую фигуру,Можем признать в темноте ее тою же самой, что видимМы среди белого дня, в освещении ярком, то, значит,Сходным путем возбуждаются в нас осязанье и зренье.Так что, когда мы впотьмах осязаем квадрат и таким онНам представляется тут, то что же квадратным при светеВзора способно достичь, как не образ того же квадрата?Видим из этого мы, что причиною зрения служатОбразы нам, и без них ничего мы не можем увидеть.Призраки эти вещей, о каких говорю я, несутсяВсюду, и мчатся они, разлетаясь по всем направленьям.Но оттого, что смотреть мы одними глазами способны,И происходит, что там лишь, куда обращаем мы взоры,Может по ним ударять и окраска и форма предметов.И расстояние то, что от нас отделяет предметы,Образ нам видеть дает и его распознать помогает.Ибо, от вещи пойдя, он сейчас же толкает и гонитВоздух, который меж ним и глазами у нас расположен;Весь этот воздух тогда сквозь наши глаза проскользаетИ, задевая зрачки, таким способом дальше проходит.Так происходит, что мы различаем, насколько далекоКаждая вещь отстоит. И чем гонится воздуха больше,Чем протяженней струя, что наши глаза задевает,Тем отдаленнее нам представляются разные вещи.Надо сказать, что идет это все с быстротой чрезвычайной,Так что мы сразу и вещь и ее расстояние видим.Здесь не должно вызывать удивления в нас, почему же,Ежели призраков тех, что в глаза ударяют, не можемВидеть в отдельности мы, различаем мы самые вещи:Так, когда ветер нас бьет, учащая порывы, иль резкийХолод струится, то мы ведь обычно не чувствуем порозньВетра отдельных частиц или холода; нет, мы скорееИх совокупность тогда ощущаем и видим, что нашеТело удары несет, совершенно как будто бы нечтоБьет нас, давая извне представленье о собственном теле.Кроме того, коль стучать начинаем мы пальцем о камень,То, прикасаясь к самой его внешней, наружной окраске,Мы осязаньем совсем не ее ощущаем, а толькоСамую твердость скалы до глубоких ее оснований.Ну, а теперь ты узнай, почему нам за зеркалом виденОбраз; ведь кажется нам, что он вглубь отодвинут далеко.Это похоже на то, что наружи действительно видно,Если отворена дверь и, вид открывая свободный,Из дому многое нам позволяет наружи увидеть.Воздухом также двойным вызывается виденье это:Прежде всего различать начинаем мы воздух пред дверью,Справа и слева затем появляются створки дверные,Свет задевает глаза после этого внешний, и воздухНовый, и далее то, что наружи действительно видно.Так же и образ: когда отразится от зеркала, тотчасК нашему взору идя, пред собой он толкает и гонитВоздух, который меж ним и глазами у нас расположен,Делая так, что его целиком ощущаем скорее,Нежели зеркало, мы. Но, лишь только мы зеркало видим,Тотчас приходит от нас до него доносящийся образИ, отраженный, опять до наших глаз достигает,И пред собою струю он нового воздуха гонит,Делая так, что его мы до образа видим; и этоВидеть нам образ дает в расстояньи от зеркала должном.Так что опять повторю: удивляться нисколько не надоЧто точно так же, как в дверь, мы многое видим, и образВиден бывает для нас, отдаваясь от глади зеркальной,Ибо и тут, как и там, двоякий воздействует воздух.Части же тела, затем, что у нас расположены справа,В зеркале будут всегда потому находиться налево,Что, когда образ, идя, ударяется в зеркала плоскость,Он неизменным никак обернуться не может, но прямоОн отдается назад точно так же, как маска из глины,Если сырою ее ударить о столб или балку;Коль сохранила б она очертания прежние, тотчасПосле удара должна наизнанку у нас обернуться:Правый глаз у нее тут окажется левым, а бывшийЛевым сначала — взамен непременно очутится справа.Также бывает еще, что, от зеркала в зеркало образПередаваясь, дает до пяти и шести отражений.И, таким образом, все потаенные даже предметы,Хоть бы скрывались они глубоко в закоулках укромных,Могут, извилистый путь проходя, появляться посредствомМногих зеркал и свое обнаружить присутствие в доме.Так, отражаясь, идет из зеркала в зеркало образ:Будучи с левой руки, переходит направо обратноИ, обернувшись, опять в положеньи является прежнем.Мало того: зеркала из бочков, обладающих в целомТем же изгибом, какой существует у нашего бока,К нам отсылают назад расположенный правильно призракИль потому, что несется от зеркала к зеркалу образИ долетает затем до нас, отразившися дважды,Или еще потому что, идучи, образ крутитсяИ обращается к нам, искривлению зеркала вторя.Далее, кажется нам, что призраки ходят и с намиВместе шагают и всем подражают движениям нашимИз–за того, что та зеркала часть, от которой ушли мы,Перестает от себя отбрасывать призраки тотчас,Ибо отскакивать всё от вещей заставляет природаИ отражаться назад под таким же углом, как упало.Дальше: стремятся глаза убежать и укрыться от блескаЕсли же станешь смотреть ты на солнце, оно ослепляет,Ибо и сила его самого велика, да и сверху,В воздухе чистом летя, его призраки падают тяжкоИ ударяют в глаза, приводя в разрушение ткани.Кроме того, всякий блеск слишком яркий глаза опаляетЧасто нам в силу того, что семян в нем огня заключенныхМного, которые боль порождают, в глаза проникая.Дальше, становится всё желтоватым, на что ни посмотритВсякий желтушный больной, ибо тело у них источаетМного семян желтизны навстречу призраку вещи,Да и в глаза, наконец, у них вмешано много таких же,Бледный оттенок всему, что затронут они, придающих.Из темноты ж потому освещенные видим мы вещи,Что, хотя мрачная мгла ближайшего воздуха раньшеНам проникает в глаза открытые, их застилая,Следом, однако, идет белизною сияющий воздухИ очищает наш взор, разгоняя все черные тениВоздуха темного: он несравненно его и подвижней,Тоньше гораздо его и гораздо более мощен.Только лишь светом своим он проходы глазные заполнит,Освободивши пути, что до этого заняты былиВоздухом темным, тотчас появляются призраки следомВсех освещенных вещей, заставляя нас тут же их видеть.Из освещенных же мест ничего в темноте мы не видимИз–за того, что вослед надвигается мрачною мглоюВоздух густой и собой отверстия все заполняет;Все занимает он тут проходы глазные, и призракВещи уже никакой, ударяясь, глаза не затронет.Если же издали мы на квадратные города башниСмотрим, то нам потому они круглыми кажутся часто,Что всякий угол вдали представляется нам притуплённым,Или он даже скорей незаметен совсем: пропадаетВсякий толчок от него, и удар не доходит до глаза,Ибо, коль воздуха слой, чрез который все призраки мчатся,Толст, то удары слабеть начинают от частых препятствий.Так, когда вовсе углы ускользают от нашего чувства,Кажется нам под резец округлённой постройка из камня;Правда, не так, как вблизи действительно круглые зданья,Но в очертаньях своих приблизительно сходною с ними.Кажется также, что тень шевелится наша на солнце,По следу идя и всем подражая движениям нашим,Ежели только шагать, по–твоему, воздух способен,Света лишенный, и всем человека движениям вторить:То ведь, что тенью мы все называем обычно, не можетЧто–то иное собой представлять, как не воздух без света.Это действительно так, потому что земля постепенноСвета лишается там, где солнце, идя, мы закроем,И наполняется им в том месте, откуда уходим.Вследствие этого нам представляется как бы бегущейПрямо за нами та тень, что своим мы отбросили телом.Вечно ведь света лучи изливаются прежним на сменуИ исчезают, как шерсть, коль в огонь ее тянутся нити.Вот почему так легко земля и лишается света,И наполняется им, и смывает все черные тени.Не допускаем при том мы, чтоб глаз хоть слегка ошибался,Ибо увидеть, где свет, а где тени легли, — это делоНашего глаза; но тот же ли свет здесь сияет иль новый,Та же иль новая тень переходит с места на место,Иль происходит здесь то, о чем только что мы говорили, —Этот вопрос разрешить единственно разум обязан;Глаз же природу вещей познавать совершенно не может,А потому не вини его в том, в чем повинен лишь разум.Кажется нам, что корабль, на котором плывем мы, недвижен,Тот же, который стоит причаленный, — мимо проходит;Кажется, будто к корме убегают холмы и долины,Мимо которых идет наш корабль, паруса распустивши.Звезды кажутся нам укрепленными в сводах эфирных,Но тем не менее все они движутся без перерыва,Так как восходят и вновь к отдаленному мчатся закату,Путь совершив в небесах и пройдя их сверкающим телом.Кажется нам, что и солнце с луной остаются на месте,Стоя спокойно, хотя и несутся они в самом деле.Горы, которые ввысь из морской поднялися пучины,Между которых проход кораблям остается обширный,Издали всё–таки нам представляются островом целым.Даже тогда, как уже перестали ребята кружиться,Всё еще кажется им, что вертится атрий и ходитВся колоннада кругом; и едва они могут поверить,Что не грозят задавить их, обрушившись, стены и крыша.И над холмами когда поднимать начинает природаКрасную зорю, в лучах переливных горящую ярко,Кажется, будто холмы, над которыми солнце восходит,Прямо вплотную огнем раскаленным оно заливает.Тысячи две лишь полетов стрелы отделяет нередкоВсе эти горы от нас иль пятьсот перелетов копейных,А на пространстве от них и до солнца раскинулись гладиМоря огромных равнин, под безбрежным простертых эфиром;Многие тысячи стран в промежутке находятся этом,Где и различный народ обитает и всякие звери.В луже стоячей воды, глубиною не более пальца,Что меж камней мостовой соберется на улицах наших,Видно такую же глубь необъятную нам под землею,Как от земли до небес, распростертую бездной открытой;Нам представляется тут, что и тучи мы видим и небо,И в изумленьи глядим на небесные звезды под землю.И, наконец, если конь заупрямится борзый под намиПо середине реки, и мы взглянем на быстрые воды,Будет казаться тогда, что влечется стремительной силойТело коня поперек и уносится против теченья;И, обращая глаза на любые предметы, увидим,Будто бы мчатся они и плывут точно так же в потоке.Портик, который в конец из конца равномерно построен,На протяжении всём утвержденный на равных колоннах,Кажется всё–таки нам, если вдоль сквозь него мы посмотрим,Мало–помалу к концу сходящимся конусом узким,Кровлю сближая с землей и правую сторону — с левой,Вплоть до того, пока весь не сольется в туманной вершине.А морякам на морях представляется, будто бы солнцеУтром восходит из волн и в волнах, заходя, потухает,Ибо они ничего, кроме моря и неба, не видят;Но не подумай, смотри, что всегда посрамляются чувства.Кажется в гавани тем, кто не знает морей, что хромаютВсе корабли на воде и стоят с перебитой кормою,Ибо у весел та часть, что из волн выдается соленых,Прямо идет, и пряма у рулей их надводная доля;Всё же, что в воду ушло, представляется нам преломленнымЗагнутым будто назад и как будто изогнутым кверху,Так что на самой почти поверхности плавает водной.Иль, когда ветры начнут по небу ночною пороюРедкие тучи нести, то нам кажется, будто навстречуСветлые звезды скользят и поверх облаков убегают,Идя совсем не туда, куда мчатся они в самом деле.Если же как–нибудь мы, случайно подпершись рукою,Снизу надавим на глаз, то покажутся нам почему–тоБудто двойными тогда все предметы, какие мы видим:Станет двоиться в глазах и светильника яркое пламя,Станет двоиться и вся по дому стоящая утварь,Так же, как лица людей и тела их начнут раздвояться.И, наконец, когда сон дремотою сладкою свяжетЧлены, и тело лежит, безмятежным объято покоем,Всё–таки кажется нам, что мы бодрствуем будто, и членыДвижутся наши тогда, и в тумане ночном непроглядномБудто сияние дня и блестящее солнце мы видим;И, находясь взаперти, мы по морю, и рекам, и горамВ страны иные идем, и поля мы пешком переходим;Слышим мы звук голосов в суровом безмолвии ночиИ произносим слова, сохраняя, однако, молчанье.Видим мы много еще в этом роде чудесных явлений,Словно желающих в нас подорвать всё доверие к чувствам,Но понапрасну: ведь тут большей частью ведут к заблужденьюНас измышленья ума, привносимые нами самими,Видимым то заставляя считать, что чувствам не видно.Ибо труднее всего отделить от вещей очевидныхНедостоверную вещь, привносимую умственно нами.Если же думает кто, что немысленно знанье, не знает,Может ли это он знать, коль свое утверждает незнанье.И с утверждающим так заводить не желаю я спора,Ибо он голову там помещает, где ноги должны быть.Но тем не менее я, допуская, что знает он это,Как же, — спрошу, — если он не видал достоверного раньше,Знает он то, что собой представляет незнанье и знанье,Что породило в нем мысль как об истинном, так и о ложном,Как разобрался он в том, что сомнительно, что достоверно?Ты убедишься сейчас, что понятие истины чувстваВ нас порождают; и чувств опровергнуть ничем невозможно,Ибо доверие в нас возбуждать наибольшее должноТо, что само по себе своей истиной ложь побеждает.Что же доверие в нас возбуждать может больше, чем чувство?Будет ли разум, идя от ложного чувства, способенПротиву чувств возражать, коль из них целиком он исходит?Если ж не верны они, то и разум весь должен быть ложен.Или же ухо глаза опровергнуть окажется в силах,А осязание — слух? Или вкус уличит осязанье,Или же ноздри его укорят, иль глаза образумят?Я полагаю, что нет: ведь особые каждому чувствуОбласть и сила даны, и поэтому необходимоЧувству особому в нас ощущать то, что мягко, что твердо,Холодно иль горячо, иль окрашено так иль иначе,И различать у вещей присущую каждой окраску.Силой особою вкус обладает, особо родитсяЗапах, особо и звук. И поэтому необходимоСледует, что обличать не способны чувства друг друга,Да и не могут никак они сами себя опровергнуть,Так как им всем доверять всегда одинаково должно.А потому то, что им показалось когда–либо, — верно.Если же разум у нас разобраться не будет способенВ том, почему тот предмет, что квадратен вблизи, издалёкаКажется круглым, то всё ж, когда нет оснований разумных,Лучше ошибочно дать объясненья обеим фигурам,Чем упускать из–под рук неизвестно куда очевидностьИ, подорвав основное доверие к чувствам, низвергнутьТо, на чем зиждется вся наша жизнь и ее безмятежность.Ибо не только падет всякий разум тогда, но погибнетСамая жизнь вместе с ним, коль ты ввериться чувству не смеешьИ от стремнин убегать и от прочих опасностей также,Коих бежать надлежит, и итти за противоположным.Всё это скопище слов, таким образом, что наготовеС чувствами броситься в бой, будь уверен, — одно пустословье.Как при постройке домов, коль начальное криво правило,Коль наугольник фальшив и от линий прямых отступает,Если хромает отвес и хотя бы чуть–чуть он неровен,Всё непременно тогда выйдет здание криво и косо,Будет горбато, вперед и назад отклоняясь нескладно,Точно готово сейчас завалиться; и валится частоДом, если он пострадал от ошибок в начальном расчете;Так и сужденье твое о вещах будет лживо и вздорно,Если исходит оно от заведомо ложного чувства.Ну, а теперь объяснить, каким образом чувства другиеСвой ощущают предмет, не представит больших затруднений.Слышится, прежде всего, всякий звук или голос, как только,В уши проникнув, своим они телом нам чувство затронут.Ибо и голос и звук непременно должны быть телесны,Если способны они приводить наши чувства в движенье.Голос, к тому же, гортань нам часто скребет, и наружуКрик исходя, все пути горловые шершавит немало.Ибо, лишь в узкую щель, накопляясь большою толпою,Первоначала начнут голосов вырываться наружу,Выход, конечно, в уста, заполняемый ими, скребется.Так что сомнения нет, что должны состоять из телесныхГолос и слово начал, раз наносят они пораненья.Также ты знаешь, какой причиняет телу убыток,Сколько и нервов берет, сколько сил у людей отнимаетБесперерывная речь, от сиянья зари восходящейПроизносимая вплоть до глубокого сумрака ночи,Если, к тому же, она произносится голосом громким.Значит, признать мы должны непременно, что голос телесен,Если от долгих речей убывает часть нашего тела.Голоса грубость всегда порождается грубостью самыхЗвука начал основных, а от гладкости гладкость зависит.В уши внедряются нам разновидные первоначала:Коль завывает труба, и глубокие звуки глухиеДико рокочут ее, отдаваясь раскатистым шумом,Или когда Геликон средь журчания быстрых потоковЗвонкая лебедя песнь оглашает мольбою унылой.Дальше, когда из глубин вытесняются нашего телаЗвуки, которые мы через рот испускаем наружу,Гибкий, искусный язык на слова разделяет их быстро,С помощью также и губ, принимающих должную форму.И коль не долог тот путь, по какому до нас долетаетКаждый в отдельности звук, то и сами слова непременноЯсно доходят до нас и слышатся членораздельно:Звук ведь тогда сохраняет свой склад, сохраняет и форму.Если же слишком далек этот путь для отдельного звука,В толще воздушной слова неизбежно сливаются вместе,И, проходя сквозь нее, непременно мешается голос.Так происходит, что ты, хоть и слышишь какие–то звуки,Но разобраться в слова