Королевство белок - Тулянская Юлия - Страница 5

– А я слыхал, вы прямо в дерево можете спрятаться?

– Нет, не можем, – сказала Ирица. – Мы живые, а не как туман.

Она снова коснулась ладонью его щеки, чтобы он убедился, что она не бесплотный дух.

– Я как ты, такая же живая.

– Колдунья ты лесная… – шепотом сказал Берест. – Вот как оно бывает!

Лето было на исходе, дни стали короче. Берест сказал, что люди в деревнях рано ложатся спать. Надо успеть, пока они еще не закончили работу и не заперли ворота, двери и ставни.

Еще до начала сумерек Ирица спряталась за деревьями на границе леса. Дальше начиналось открытое пространство, выходить на которое лесовице было страшно, хотя любому человеку бы показалось, что околица деревни совсем рядом. Ирице нужно было лишь добежать до калитки дома на самом отшибе. За забором росли деревья, только не дикие, как в лесу, но за ними лесовице снова можно будет спрятаться. Там, среди деревьев, виднелась крыша человеческого дома. В домах, говорил Берест, есть разная утварь, и Ирица сможет раздобыть нож.

– Только не попадись, – остерегал Берест.

Он и сам не знал, что сделают люди, застав во дворе лесовицу.

За околицей было безлюдно. Ирица набралась храбрости и перебежала открытое место от края леса до заросшего кустами забора. Калитка была еще не заперта. Через миг лесовица оказалась в саду. Встав за яблоню, она снова почувствовала себя незаметной.

Ирица осмотрелась. Загремела цепь. Лохматый пес возле будки насторожился, поднялся, принюхался и опять лег. На крыльце босоногая молодая женщина раскладывала на рогоже лук, чтобы его сушить. Ирица впервые видела человеческую женщину: платье с длинным и широким подолом, темные волосы заплетенные в косы и перехваченные лентой. «Красивая лента», – подумала Ирица.

Над головой лесовицы ветви сгибались под тяжестью яблок. До сих пор Ирица знала только дички, она угощалась их кислыми плодами. Вдруг во дворе раздался топот, хлопанье кнута, мычанье и рев. Это шло домой с пастбища стадо.

Женщина бросила лук и пошла встречать корову. Черная с белым корова узнала свою калитку. Лаская и клича, женщина ввела ее во двор. Корова вошла, качая толстыми боками, с раздутым выменем, и женщина повела ее в хлев доить.

Ирица проводила корову взглядом. Она еще не видела домашней скотины. Теперь лесовице оставалось как можно быстрее, пока хозяйка не вернулась, забежать в человеческий дом и найти нож. Ирице было очень страшно и одновременно любопытно. Больше всего ее пугала мысль, что в доме есть еще кто-нибудь из людей.

С опаской оглянувшись, Ирица взбежала на крыльцо и проскользнула в открытую дверь. В доме не оказалось никого. Только в привешенной к потолку люльке спал ребенок. Ирица с любопытством задержала на нем взгляд: детеныш людей…

Дом был перегорожен большой печью (Берест рассказал, что именно в печах бывают угли, хранящие огонь. «А вы огня-то не боитесь? Лесовицы?» – спросил Берест. А она сказала: «Боимся…»). По углам висели связки лука, сушеных грибов и яблок, пучки трав, на полках по стенам стояли горшки и миски. На большом столе красовался разрезанный напополам каравай хлеба и то, ради чего Ирица пришла: нож.

Его она и схватила первым делом. Затем огляделась: здесь столько всего, может быть, взять что-нибудь еще, кроме ножа?

Перед печью на веревке была развешана постиранная одежда: женский передник, еще какие-то тряпки, несколько цветных лент, как были в волосах у хозяйки. Ирица сняла с веревки одну. Бересту, может быть, понравилось бы, если бы она украсила себя лентой, как женщины у людей.

Потом взгляд Ирицы снова упал на половину каравая… Это еда людей. Берест не может есть только ягоды или жить силой леса, как она, лесовица. Ирица взяла половину каравая, а вторую оставила хозяйке. Спеша, чтобы женщина не застала ее в доме, лесовица выскользнула за дверь.

Ирица спрятала Береста в густых зарослях у ручья. Когда она вернулась, было темно. В темноте мерцал огонек костра. Ирица испугалась. Когда она уходила, у Береста не было огня. Лесовица подкралась ближе.

Берест лежал у костра навзничь. Он не спал, только закрыл глаза и вслушивался в ночь. «Вот попадется Ирица в деревне из-за меня, – думал он. – Зачем только я отпустил ее за ножом?» Но боль в плече и жар, который делался все сильнее, напоминали Бересту, что от этого ножа зависит его жизнь. «Я приворожил ее… – думал Берест о лесовице. – А она, как белка: в дупле живет, людей боится…»

Ирица нерешительно подошла к костру, стараясь обойти огонь как можно дальше. Она села на мох рядом с Берестом и, держа перед собой украденный в деревне нож, посмотрела на лезвие. Представив, как она будет накалять его на огне и что станет делать им потом, Ирица зажмурилась.

Берест не расслышал, как опустилась рядом с ним бесшумная лесовица. Она положила около себя хлеб, протянула руку и коснулась его лба. Берест вздрогнул, быстро привстал – и ее рука соскользнула.

– Это ты…

– Тебе стало хуже, – Ирица не спросила, просто сказала.

– К ночи всегда хуже, – отговорился Берест и вдруг добавил. – У тебя глаза светятся! Ты знаешь?

У лесовицы и вправду в темноте блестели глаза, как у совы или кошки.

– У нас у всех так, – Ирица видела, как глаза светятся у ее лесных сестер и братьев.

Берест только качнул головой: с непривычки это было ему жутковато.

– Я принесла нож и человеческую еду… Тебе плохо. Надо резать сейчас, да? – Ирица бросила взгляд на лежащую во мху половину каравая и чуть блестящее от костра лезвие ножа. – Где ты взял огонь?

– Хлеб? – спросил Берест.

Ирица кивнула.

– Я была в человеческом доме, – начала рассказывать она, но, заметив, что ему совсем плохо, замолчала.

От начинавшейся лихорадки Бересту не хотелось есть, но он понимал, что без еды не протянет.

– Хлеб – это хорошо. А огонь… – он показал лесовице камень, который отыскал в ручье. – Вот кремень. А вот и огниво, – Берест поднял руку: запястье охватывал железный браслет, на котором болтался обрывок цепи.

Ожидая возвращения Ирицы, он сделал трут, растеребив клочок от своей рубахи на нитки. Потом Берест долго высекал искру браслетом о кремень, и теперь на разбитом запястье виднелись потеки крови. Ирица потрогала цепь. Как можно добыть этим огонь, она все равно не понимала.

– Придется ждать утра, – сказал Берест. – Как вырежешь наконечник, когда такая темень?

Но он чувствовал, что рана воспаляется. А Берест должен был быть в сознании, чтобы говорить Ирице, что ей предстоит делать с ножом. Костерок был небольшой, тусклый. Пока Ирица ходила в деревню, Берест собрал окрест сухих веток, но у него не было сил много ходить.

– Я вижу. Мне не темно, – сказала Ирица, решительно сжав узкой ладонью деревянную рукоятку ножа.

– Храбрая ты какая, – одобрил Берест.

Он приподнялся и сел поудобнее, прислонившись к стволу дерева.

– Давай, снимай повязку.

Ирица начала осторожно снимать холстину. Повязка снова была в крови:

наконечник стрелы не давал ране закрыться.

– Ничего, еще не больно, смелей, – ободрял ее Берест. – Теперь грей лезвие на огне, чтобы оно покраснело.

Он знал, что говорил: раскаленный металл одновременно прижег бы рану и не дал хлынуть крови. Ирица, стараясь не поддаваться боязни, сунула широкое лезвие в пламя костра, держа нож в вытянутой, насколько было возможно, руке.

– А теперь режь смелее, как если бы не по живому, – велел Берест. – Не бойся, не крикну, стерплю. Железко, я чую, глубоко засело… Как достанешь его, подцепишь ножом. Так что, справишься?

– Да, – обещала лесовица.

– Ты хоть нож-то до сих пор в руках держала? – Берест невольно покривил губы, поддаваясь слабости, но взял себя в руки. – Не беда, Ирица. Бывает хуже. Режь сейчас!

Глаза Ирицы засверкали, как у пойманной дикой кошки. Стараясь, чтобы не дрогнула рука, она полоснула раскаленным лезвием по ране. Берест слабо дернулся и замер, смолчал; он, кажется, даже задержал дыхание… Когда железко стрелы оказалось у Ирицы в испачканных кровью пальцах, Берест стал дышать с хрипом, точно ему не хватало воздуха.