Королевство белок - Тулянская Юлия - Страница 6

– Все! – Ирица отбросила наконечник в сторону.

Берест ничего не ответил.

Ирица уронила нож.

– Сейчас, сейчас! Скоро уже совсем не будет больно.

Теперь рану можно было исцелить так, как умела лесовица: железко стрелы больше не мешало. Лесовица могла брать силу жизни из любого дерева, травы, из леса вообще, хотя больше ей давала ее собственная трава – белая ирица. Ирица, не вставая с колен, накрыла обеими руками окровавленное плечо Береста.

– Потерпи еще немножко, – уговаривала она.

Теперь Берест чувствовал только тепло ее рук. Казалось это ему или в самом деле боль ослабе ла? Ирица убрала руки. Лицо Береста с плотно сомкнутыми побелевшими губами и закрытыми глазами пугало ее.

– Теперь хорошо… Теперь все заживет.

Берест с трудом разжал зубы и медленно повернул голову, чтобы видеть свое плечо. Ирица обмывала ему кровь: в рожке, свернутом из коры, она принесла воды из ручья. На месте открытой раны кожу стягивал свежий рубец. Берест коснулся его рукой:

– Это ты?!

– Я. Раньше железо мешало, а теперь нет, – ответила лесовица. – Больше не будет больно.

Взошла луна, по траве скользили тени сплетенных веток – их едва качал слабый ветер. Ночь была такой тихой, что слышался даже звон ручья неподалеку. Земля медленно отдавала тепло, стоял запах нагретых за день солнцем трав и хвои. Берест прислонился к стволу сосны, слегка запрокинув голову. Он дышал глубоко, отдыхая от пережитой боли. Рядом с Берестом замерла лесовица – ее волосы при луне казались белыми. Чудилось, что она – неподвижный столбик тумана, вставшего в ночном лесу над травой, только в глазах отражалось неяркое пламя костерка.

– Тебе нужно спать, и ты выздоровеешь, – сказала Ирица. – Я знаю.

Она хотела помочь Бересту лечь, но тот вдруг порывистым движением то ли обнял ее, то ли сам прижался к ней, опустив голову ей на плечо.

– Сколько же у тебя хлопот со мной, милая. Выходит, ты и погоню сбила со следу?

Ирица на миг замерла, а потом сама обняла Береста, провела рукой по влажным от росы волосам.

– И погоню, – подтвердила она. – Я стала на твой след, и свора тебя не почуяла.

Скоро Берест уснул. Ирица никогда не спала всю ночь, как люди. Она сидела около Береста и пыталась понять, чем он, человек, отличается от нее, лесовицы, и от ее братьев-дубровников. Они не дают друг другу имена, а он дал ей имя. И у него самого есть имя. Как это – быть человеком? Она уже научилась говорить словами. Это получилось почти что само собой.

Ирица всматривалась в лицо спящего человека и прислушивалась к его снам. В них все было спокойно. Он выздоровел. Под самое утро Ирица легла рядом с Берестом, положив голову ему на грудь. Он спал так крепко, что ничего не почувствовал.

Вместе с солнцем Ирица проснулась. Она пошла к ручью, у истока которого образовалось небольшое озерцо – скорее, яма, наполненная водой. Прихватив взятую в деревенском доме ленту, она спустилась к яме и заглянула в воду. Платье, которое Ирица сшила себе зимой, было изрядно потрепано, да и подол она разорвала, чтобы перевязать Бересту рану, а ткать и шить новое прямо сейчас было негде. Ирица взяла ленту и обвязала вокруг лба, как делают человеческие женщины. Некоторое время лесовица внимательно смотрела на свое отражение: лучше с лентой, чем без нее, или хуже? И так, и этак было хорошо. Наконец она решила: раз человеческие женщины носят ленты, значит с лентой она будет больше нравиться Бересту. Ирица поспешила обратно к месту ночевки. Возвращаясь, она почувствовала, что тянет дымком. Берест проснулся и раздул костер.

– Вот ты где! – окликнул он, увидав Ирицу. – Ты к ручью ходила?

Берест широко улыбнулся, не в силах скрыть радости от того, что рука его снова слушается, а лихорадка прекратилась. Его радость передалась Ирице. Она поймала себя на том, что улыбается так же широко.

– Ну вот, ты совсем здоров… Тебе ночью не было холодно?

– Не помню. Ничего не помню! – засмеялся Берест. – Спал как убитый.

– Я ходила к озеру посмотреть на себя, – она показала на ленту. – А где хлеб?.. Я еще ягод наберу.

Ирица поискала взглядом завернутую в лопухи половину каравая. Берест постоял молча, как будто в коротком, но глубоком раздумье. Затем он сделал то, чего лесовица никак не ожидала: быстро подошел к ней, взял за руки и сказал:

– Ирица, а пойдешь за меня замуж? Я незлой человек, всегда буду с тобой по-хорошему. А?

Ирица не поняла. Не отнимая рук, спросила:

– Я знаю, что ты не злой. А что значит – «пойти за тебя замуж»?

Берест сперва только приоткрыл рот, а потом рассмеялся снова:

– Что за чудо ты лесное? Не дитё ведь, должна знать.

– Должна знать, а не знаю, – твердо сказала Ирица. Она понимала, что это что-то важное. – Скажи мне.

Берест поднял брови.

– Да как же это объяснить? У людей есть мать и отец. А мать и отец – это и есть жена и муж друг для друга.

– Мать, отец… – повторила Ирица. – Они кто?

– Постой… Ведь ты как-то родилась на свет? – ласково спросил Берест, как спрашивают, пытаясь вразумить, ребенка.

– Я не родилась. Я в чаще из травы появилась, когда был самый длинный день в году. Моя трава – ирица, ты же сам меня так назвал.

– Как это – появилась?

– Как туман над травой.

Берест покачал головой:

– Вот диво! – и в раздумье взялся за свой обросший подбородок. – Ты же не дух… вон, и руки у тебя теплые, и ленту ты себе в волосы вплела, как наши девушки. Травинка ты лесная…

Ирица улыбнулась, потрогала свои почти совсем белые волосы:

– Травинка зеленая, а я… такой трава бывает, когда летом на солнце выгорит.

Берест пошел к ручью умыться, а потом стал помогать Ирице собирать ягоды. Она нашла куст ежевики. После своего мгновенного выздоровления Берест был голоден. Он нетерпеливо срывал ежевику, царапая шипами руки. В его огрубевших пальцах ягоды мялись, пачкая ладони лиловым и красным соком. И когда они с Ирицей сложили свои ягоды вместе, то с первого взгляда было видно, где сорванные им, а где – ей. Ее ежевика была целой, а его – мятой, и она набрала больше.

Берест отрезал по ломтю хлеба, остальное снова завернул в лопухи. Ирица отломила кусочек. Человеческая еда казалась ей теплой и давала силы. Она съела горсть ежевики и стала смотреть, как ест Берест. Тот в мгновение ока покончил со своей долей и нахмурился, оставшись голодным. Лесовица молча протянула ему едва надломленный хлеб.

Берест отвел ее руку:

– Нет, Ирица, я теперь здоров. Хватит уже со мной нянчиться.

– Мне не надо больше есть, – ответила Ирица. – А тебе надо. Потому что ты… – она подыскивала слова, чтобы ему объяснить… – как большой зверь.

– Какой зверь? – улыбнулся Берест.

Ирица ответила:

– Лесной тур, – и улыбнулась в ответ, вспомнив быстрого, грозного и красивого зверя.

После еды Берест до самого полудня упрямо колотил камнем по сочленению кандального браслета на своей руке. Он уже и боли в запястье не чувствовал, рука стала, как чужая. Останавливаясь передохнуть, он говорил:

– Есть одно дело, Ирица… На каменоломнях я своему товарищу слово дал. Надо выполнять. Его зовут Хассем. Может, видела, черный такой?

Ирица сидела рядом и молча смотрела на его усилия. Если бы полным сочувствия взглядом можно было помочь делу, браслет давно бы уже был сбит.

Услышав о Хассеме, она встрепенулась.

– Да, Вороненок…

В очередной раз дав рукам отдохнуть, Берест хмыкнул:

– Вороненок? А, похож!.. Он, может, тебе не понравился? – насторожился Берест. – Это зря. Он только с виду сердитый, твой Вороненок.

– Нет, мне показалось, он грустный. Не сердитый. Ты сказал, «товарищ». Это что?

– Ну… – Берест стиснул зубы и несколько раз успел садануть камнем по браслету, прежде чем придумал, как объяснить. – Как брат, только брата не выбираешь, а товарища, наоборот, ищешь и выбираешь среди всех.

Он сбил, наконец, браслет, поморщился, глядя на ссаженное в кровь запястье, и стал осторожно разминать пальцы.