Пусти козла в огород - Милевская Людмила Ивановна - Страница 32

Я уже не верила ни одному ее слову и мысленно настраивалась на беседу с Лорой.

Умница Лора сразу заглотнула наживку и с таким энтузиазмом предалась интеллектуальной беседе, что я уже не знала, как ее остановить. Даже предположить не могла, что бедняжка так по духовной пище изголодалась. Так истосковалась по общению с культурным человеком.

В результате я застряла у Лоры до вечера. Она же и о карьере забыла, и о работе. Древнегреческая мифология была для нее просто тьфу — здесь мы за два часа управились. С немецкой философией Лора оказалась на «ты». Она быстро изложила свою оригинальную точку зрения на «примитивные» взгляды Канта, Ницше, Шопенгауэра и Гегеля и, не дав мне вставить и слова, переключилась на средневековую этику, а затем плавно перешла к теории морали.

Пока Лора поражала меня глубиной мысли, я тоже даром времени не теряла: ломала голову, как бы приступить к вопросу об анонимке. К тому моменту я отчаялась уже услышать от нее что-либо о «бочке Данаид», хотя возможности для этого были предоставлены Лоре обширнейшие. И она ни одной не воспользовалась. Так я и не услышала этой чертовой бочки из ее уст. Радуясь, что зашла речь о морали, я воскликнула:

— Кстати, это не ты писала анонимку? К моему удивлению, Лора испугалась. Испугалась так, что утратила сообразительность. Вместо того, чтобы расспросить меня, о чем идет речь, она залепетала:

— Какая еще анонимка? Не знаю никакой анонимки.

При этом ее не интересовало, ни что в этой анонимке написано, ни кому она адресована. Ничто не интересовало Лору. А вопрос, который она без устали повторяла, явно не требовал ответа. Мне это показалось странным.

— Дорогая, не хочешь ли ты сказать, что не знала об измене Германа? — сказала я.

В ответ последовал тот же текст, но с некоторыми изменениями: вместо «анонимки» была вставлена «измена».

— Какая еще измена? Не знаю никакой измены, — еще более испуганно залепетала Лора. Я рассмеялась:

— Как же не знаешь, когда Алиса говорила о ней на вернисаже?

— Это глупые фантазии Алисы, — запальчиво возразила Лора. — Герман любит жену. Герман любит жену. Все это знают.

К моему удивлению, она с воодушевлением начала опровергать «эту немыслимую ложь», доказывая, что Герман на измену просто не способен. Лора так старалась, что я сразу отбросила версии с Нюркой и Кариной.

Теперь я подозревала исключительно ее.

«А почему бы и нет? — подумала я. — Холеная Лора и сейчас еще хороша. А как она начитана, умна. По себе знаю, Герман любит умных женщин. Часами он может со мной говорить…»

— Теперь мне очевидно, дорогая, ты не знаешь, что у Германа была страсть! — пристально глядя на Лору, воскликнула я.

Лора вспыхнула, но все же взяла себя в руки и спокойно ответила:

— Это немыслимо. Сплетни.

— Страсть чудовищная, всепоглощающая. Алиса даже пыталась руки на себя наложить, так он любил ту женщину. Он боготворил ее, а Алиса страдала!

Лора заерзала, ей явно было не по себе.

— Глупости. Сплетни, — сказала она, но в голосе совсем не было уверенности.

Я была изумлена: почему уравновешенная и невозмутимая Лора так плохо держит себя в руках? Почему нервничает? С одной стороны, я ее подозревала, но, с другой, поверить никак не могла, что Алиску травит она, мать троих детей, добросовестная жена и прекрасный руководитель среднего звена.

— Не сплетни и не глупости, — возразила я. — Более того, у Германа было две страсти.

Тут нервы Лоры окончательно сдали, она перестала себя контролировать, вскочила и закричала:

— Кто вторая?

Я удовлетворенно усмехнулась:

— Тебя интересует вторая потому, что первая — это ты! Теперь верю: анонимки писал кто-то другой, но, увы, думаю, что Алису травишь ты.

Лора неожиданно успокоилась.

— Глупости, — сказала она, невинно глядя мне в глаза. — Зачем бы я стала травить Алису? Это в первую очередь опасно для меня, для моей семьи и карьеры. К тому же Алису я люблю.

— Но это не помешало тебе завести интрижку с Германом.

И тут Лора рассвирепела.

— Послушай, Софья, — кричала она, — не суй нос в мою жизнь. Может, я и не. святая, но перед Алисой чиста. Я не спала с ее мужем, детьми своими клянусь! Надеюсь, эта клятва оградит меня от твоих вопросов?

Я была ошеломлена. И было от чего. Лора, она же такая аккуратная и правильная. Прическа — волосок к волоску, костюмчик без единой морщинки. Ни пылинки в доме, с мужем (говорят) едва ли не на «вы». Лора — образец добропорядочности! Она не живет, а подает пример своим детям, следит за каждым своим словом, оценивает каждый свой поступок. Все у нее расписано по часам, все распланировано, все продумано. Ей надо бы родиться в немецкой семье. Немцы пришли бы в восторг от такого педантизма.

И на этот педантизм наложен густой слой татарских традиций. Я слышала, что Лора выходила замуж по всем мусульманским правилам: как положено, была засватана еще ребенком и даже глядеть не смела на других парней.

И вот такая Лора клянется своими детьми, утверждая, что не спала с Германом, но при этом знает о его первой страсти. Как такое возможно? И почему она так занервничала? И почему потом успокоилась? И почему с обидой защищала Германа, будто он ее собственный муж?

Уф, голова идет кругом!

«Да-а, — с изумлением подумала я, — интересные у Алиски подруги. То, что она тщательно годами скрывает, знают все поголовно. И знаниями этими не спешат друг с другом делиться. Черт голову сломает в таких отношениях!»

Не найдя ответов на свои вопросы, я отправилась к Нюре.

ГЛАВА 19

С Нюрой я тоже ловко беседу повела. Только она сразу же приуныла, даже древнегреческой мифологии не снесла. Когда же дошло до политического вопроса, Нюра и вовсе сдала. Начала подремывать прямо у меня на глазах. Встрепенулась лишь на немецкой философии. Встрепенулась и забросала вопросами.

— Что? — закричала она. — Шоп энд Гауэр? Магазин, что ли, новый? Почему не знаю? И там есть что-то приличное? Ты там была?

— Шопенгауэр не магазин, а философ, — пояснила я, отчаявшись дождаться от нее «бочки Данаид».

— Фии, — приуныла Нюра. — Скучная ты сегодня какая-то.

«Алиска явно перемудрила, — подумала я. — Нет у Нюрки никакого желания блистать умом. Она блещет исключительно престижем».

Признаться, за этими светскими беседами я изрядно подустала, да и время было позднее, поэтому очень мне хотелось вернуться к Алисе, прилечь на диванчик с чашечкой травяного чая, послушать музицирующую Симочку, посплетничать с Маргушей…

Ах, все это весьма приятно, но во всем люблю систему.

«Раз взялась, — решила я, — значит, должна довести начатое дело до конца».

Пришлось отправиться к Фаине, поскольку ее единственную еще не тестировала.

Созвонившись с Фаиной, выяснила, что она в своей клинике. Свет не ближний, так что времени на раздумья хватало. Можно сказать, что я пригорюнилась, хоть и не часто со мной такое бывает. Весь день, с утра до вечера, провела в беседах с подругами Алисы, а результат нулевой. Даже хуже, теперь я уверена была, что никто из них не писал анонимок. И почему обязательно они? Мало ли кто мог их состряпать: знакомые, сослуживцы, родственники, наконец.

Безнадежное дело.

С этой мыслью я вошла в кабинет Фаины. Каково же было мое изумление, когда она, увидев меня, закричала:

— Мархалева! Черти тебя дери! Опять заявилась воду в ступе толочь! Разговоры с тобой — «бочка Данаид», все в песок, все бесполезно!

Не стоит, думаю, говорить, что я остолбенела. Сокрушительным смерчем пронеслись мысли, оставив в голове пустую и бескрайнюю равнину. И в центре этой равнины вопрос: «Зачем Фаина писала анонимки?»

— Фаня, зачем ты писала анонимки? — не узнавая своего голоса, спросила я. Фаина, как водится, заржала.

— Мархалева, иди к бесам! — пробасила она, демонстративно надевая очки и утыкаясь в какой-то журнал. — У меня сегодня ночное дежурство, значит, есть возможность поработать, так что отвали.