Пусти козла в огород - Милевская Людмила Ивановна - Страница 49

— Маргуша, — спросила я, — куда подевались те коричневые цветочки?

— В оранжерею их отнесла, а эти, черные, спускаю. Как раз расцвели, — просветила меня Марго. — А в чем дело?

— Да вот думаю, не выбросить ли их нам, пока Алиса не вернулась? Что-то не нравятся мне они. Лицо Марго отразило яростный протест. Стало очевидно, что со стороны Алисы мое предложение встретило бы гораздо меньше возражений.

— Что? — завопила Марго. — Мои цветы?! Выбросить? Я их так холю, так лелею! Софья Адамовна, креста на тебе нет!

— Холишь? Лелеешь? Дай-ка я на них посмотрю. Много их там еще у тебя?

И я отправилась в оранжерею. Подъем дался мне не легко.

«Никогда раньше не замечала, — с трудом переставляя ноги, подумала я, — какая крутая здесь лестница».

Марго, устремившаяся за мной, видимо, поднималась с таким же трудом, — кряхтела безбожно. В мастерской она взмолилась:

— Ой, Софья Адамовна, погоди. Давай передохнем маленько, а уж потом поднимемся в цветник.

— Давай, — согласилась я, присаживаясь в любимое кресло Алисы и с интересом рассматривая снятую с мольберта, отставленную в угол картину. Работа была еще не закончена.

Туман в голове не помешал мне оценить произведение по заслугам. Картина завораживала техникой исполнения и сложностью замысла. Это было одно из тех полотен, которые привели меня в восхищение. Странный, загадочный пейзаж, рождающий любопытство и тревожный трепет.

Из сумрака, наполненного лунным светом, выступали руины храмового комплекса, виденного мной где-то в другой жизни, в каком-то ином времени.

Словно неведомая сила взметнула меня в черное поднебесье. Оттуда, бесстрастно и величественно, взирала я вниз на каменные сооружения.

Я все видела в этом лунном сумраке. Все отчетливо различала.

Я все знала и все видела. Страшная тайна покоилась где-то в недрах камня рядом с Великой гробницей. Я знала это, но не смогла бы сказать, откуда…

«Великая гробница, — с удивлением подумала я, — нет никаких сомнений, что это не жилье, не храм, а именно гробница…»

С огромным трудом мне удалось стряхнуть оцепенение, навеянное удивительной картиной Алисы. Я отставила полотно в сторону и потянулась за другим, тем, что стояло рядом, у стены, натянутое на подрамник. Эта работа была уже покрыта лаком. Она поражала реалистичностью и глубиной исполнения, как и прежняя. На этот раз кисть художницы воссоздала на холсте тропический полдень. Картина дышала жаром раскаленного дня. Крупным планом надвинулись на меня разрушенные, свергнутые с высоты барельефы со странными лицами с чуть раскосыми глазами и вывернутыми губами. Из хаоса каменных обломков в небо вознесся древний храм. Базальтовые колонны, прижатые одна к одной, образовывали массивное каре, перекрытое тяжелыми гранитными плитами. Мрачный камень четким силуэтом врезался в побелевшее от зноя небо.

Я вновь перевела взгляд на лица с барельефов, притягивавшие к себе бесстрастной необычностью. Творения древних скульпторов лежали разбросанные по ковру из черных и коричневых цветов. У самого края картины, на переднем плане, цветы оказались прорисованными так четко и тщательно, что я вскрикнула, узнав их.

— Марго! — спросила я, — посмотри, Алиса тут цветочки нарисовала. Это не те, черненькие, что ты вырастила?

Подошедшая Марго без всякого трепета вгляделась в тревожное, почти магическое полотно Алисы. Присмотревшись, она согласилась:

— Да, те, что намалеваны левее — коричневые, а те, что в самом углу — черные. Точно, наши цветочки.

«Боже мой! — ужаснулась я. — Да этот храм я во снах своих видела. Не припомню только, до того, как нашла картины Алисы, или после. Чертовщина какая-то…»

Я мучительно пыталась припомнить, но Марго помешала.

— Пошли в оранжерею, — сказала она, — а то пить хочу, спасу нет.

Мы поднялись в оранжерею, превратившуюся в кладбище цветов и хранилище пустых горшков.

Кое-где торчали засохшие ветки, и отовсюду веяло запустением.

Я ахнула:

— Да здесь настоящий мор!

— Видишь, что делается, — пожаловалась Марго. — Все растения погибли. Хвороба какая-то на них напала. Я уже и к агрономам их носила, и землю на проверку таскала, и на вредителей исследовала.

— И что? Нашли что-нибудь? Марго скорбно покачала головой:

— Ничего. Только эти фиалки и живут. Ничего им не делается. Цветут себе. И вот еще что заметила: как коричневые фиал очки отсюда унесла, так остальные цветочки сразу погибли. А черные, наоборот, обрадовались и зацвели.

Я удивилась:

— Унесла? Коричневые? Фиалки свободы?

— Уж не знаю, как их называть, — отмахнулась Марго. — Но заметила, что они лечебные. Дышится от них легко и ломота в костях проходит. Еще молиться около них хорошо, всякая нечисть отступает. Я, как только привидится что, так сразу сюда, к ним. Тут и молитву творю.

Марго с надеждой посмотрела на меня и спросила:

— Может быть, их заваривать можно, цветочки эти коричневые? Может, лечебные они?

Я вспомнила ботаника Фаины, утверждавшего, Что фиалка свободы очень редкое растение. Но заваривать их я бы, пожалуй, не решилась, а потому И Марго не советовала.

— Маргуша, — спросила я, — а откуда здесь взялись эти цветы? Кто их принес?

— А уж и не знаю. Герман, думаю. Он в основном Алиске цветы дарит, она их только коллекционирует.

— Ах, черт возьми! — воскликнула я, пулей вылетая из оранжереи.

Ноги сами несли меня, несмотря на то, что в голове стучало, в груди молотило, а в глазах метались какие-то всполохи.

Марго помчалась следом за мной.

— Софья Адамовна! Куда ты? — громко топоча по ступеням, кричала она.

— К Фаине! Мне срочно нужно к Фаине!

В холле я выбросила из бутоньерки старый цветок и вставила черную фиалку. Запыхавшаяся Марго, с трудом настигшая меня, удивилась:

— Зачем? Она же тебе воняет!

— Ничего, потерплю, — сказала я. — Передай Алисе, что скоро буду. Пускай обязательно дождется!

К радости моей, Фаина снова гипнотизировала психа-ботаника. Увидев меня, она по традиции завопила:

— Мархалева, бесы тебя дери! Оставишь ты меня в покое или уже никогда?

Демонстрируя озабоченность, я воскликнула:

— Фаня, всего на минутку.

Но она не слушала. Вскочила, замахала руками, затопала ногами и грозно пошла на меня. Псих повел себя еще хуже: он задрожал, выкатил глаза, забился в угол и, тыча пальцем в мою бутоньерку, истерично завопил:

— Viola acherontia! Viola acherontia!

Реакция его на этот раз мне понравилась, а вот Фаина опешила, даже испугалась. Она уже не шла на меня, а с состраданием смотрела на психа, корчащегося от ужаса.

— Мархалева! — гаркнула Фаина. — Вон! Вон отсюда!

Псих же не унимался.

— Viola acherontia! Viola acherontia! — истошно вопил он, прикрывая голову руками.

Изо рта его пошла пена. Фаина звонком вызвала санитаров и вытолкала меня из кабинета.

— Фаня, — взмолилась я. — Мне нужно срочно поговорить с этим человеком, — я кивнула на дверь, за которой бесновался несчастный ботаник.

— Что? — возмутилась Фаина. — Считаешь, недостаточно его довела? Мало поиздевалась! Доконать решила?!

— Фаня, дорогая, пойми, он что-то кричал, это важно. От этого зависит жизнь Алисы. Понимаешь, эти цветы, — я показала на бутоньерку, — боюсь, они ядовиты. Во всяком случае, вызывают галлюцинации, уж в этом я абсолютно уверена. Мне от них по ночам такое снится! Думаю, и Алиса черт знает что видит, иначе как бы она такие талантливые картины написала?

Я все это выпалила скороговоркой, опасаясь, что Фаина вновь начнет гнать меня в шею. Мне нужно было донести до нее важнейшую информацию, но она зацепилась лишь за последние слова.

— Алиса? Картины? Талантливые? — изумилась Фаина, прилипнув глазами к черной фиалке в моей бутоньерке.

Она даже наклонилась, понюхала ее и пришла в волнение похлеще своего психа.

— Не может быть! — в ужасе хватаясь за голову, закричала Фаина. — Я думала, что это фантазии. Бред. Плод расстроенного ума. Но все сходится. Черный цвет. Гнилостный запах — фиалка преисподней, viola acherontia!