Выстрел в чепчик - Милевская Людмила Ивановна - Страница 54

«Вот это да!» — подумала я.

Глава 38

Иван Федорович в присутствии дам всегда прикидывался интеллигентом: не матерился и сморкался только в платок. Теперь же мне представился случай полюбоваться на него натурального, если можно так выразиться, во всей его красе. И при этом, должна заметить, на фоне тех двоих, которые пожаловали с ним, он выглядел просто профессором Преображенским.

Те двое ко всему в этой жизни подходили «чисто конкретно», все у них было «типа», а «бля» являлось не только качественной, но количественной оценкой и к тому же связкой слов.

Учитывая вышеперечисленное, мне очень трудно было ориентироваться в их диалоге, остро не хватало переводчика. Положение усугублялось тем, что я не имела возможности что-либо спросить.

— Ваня, бля, этот лох сегодня подпишет? — пробасил один из верзил.

— Сто пудов подпишет, или ему хана, — явно подражая верзиле, ответил Ваня.

— Бугор уже весь на измене, — напомнил верзила.

Дальше шел трехэтажный мат, призванный показать степень недовольства бугра.

— Да пошли вы, — буркнул Иван Федорович, громко сморкаясь прямо на пол.

Это было все из того, что можно цитировать. Остальное не сразу поддавалось осмыслению, не то чтобы переводу на пристойный язык.

Не могу передать своих ощущений. Испытать такое, сидя в шкафу!

«Судя по всему, верзилы настроены решительно, — внутренне съеживаясь, подумала я. — Упаси бог Пупса случайно заглянуть в этот шкаф. Даже не хочется предполагать, что со мной будет. Не поможет мне и Марусин Ваня, если он еще захочет мне помогать. Пока складывается впечатление, что он с этой шайкой-лейкой заодно».

Пупс отсутствовал довольно долго. Верзилы успели здорово насквернословить. Впрочем, Ваня от них не отставал. Из всего того, что я услышала, можно было сделать вывод один: Пупса наклоняют подписать какую-то бумагу, а он уже даже не слишком и сопротивляется, только выискивает удачный момент.

Что за бумага и каково ее содержание, похоже, верзилы не слишком «догоняли» и сами. Один прямо так и сказал:

— Ты, Ваня, типа того, смотри в оба. Хана тебе, если проглядишь, потому что я чисто конкретно в бумагах этих не догоняю.

"Бог ты мой! — подумала я, сидя в шкафу. — Пупс и в самом деле сошел с ума, если с этой бандой связался.

Они же его только положат на один зуб, и будет ему хана чисто конкретная".

Мне хотелось выскочить из шкафа и спасти Пупса от какого то ни было подписания бумаг, но я вовремя вспомнила, что своя рубашка ближе к телу, и передумала. К тому же абсолютно неизвестно было, как отнесутся к моему вторжению в переговоры верзилы.

«Лучше я потом с ними разберусь», — успокоила себя я.

А тут и Пупс вернулся.

— Все улажено, — воскликнул он, фальшиво источая довольство и оптимизм. — Теперь можно спокойно поговорить.

И верзилы, словно по команде, хором заговорили, с ходу Пупсу пообещав и пику в бок, и что-то там в зад, и многое другое. У меня даже дух захватило от такого циничного откровения, а Пупсу хоть бы что. Видимо, привык. Зато мне ясно стало, почему в срочном порядке была эвакуирована секретарша. Верзилы психически были больны похлеще Пупса и в тяжелейшей форме страдали бласфемией [8], помноженной на апситирию [9]. Они гремели нецензурщиной так, что у меня уши закладывало.

Ваня хмурился и молчал. Пупс тоже молчал и нервно перебирал на столе свои бумаги. Наконец он сказал:

— Зря стараетесь, сегодня не подпишу.

Верзилы растерянно переглянулись и воззрились на Ваню, рискованно свирепея.

— Почему не подпишешь? — осипшим голосом поинтересовался Иван Федорович.

— Потому что директор не уехал, — спокойно пояснил Пупс.

Мне тут же захотелось расцеловать его, но пришлось отложить это мероприятие до лучших времен.

— Ты что нам, бля, вчера базлал? — прорычал верзила. — Да я урою тебя, бля…

— Да подожди ты, — рявкнул на него Иван Федорович. — Разобраться дай. Вить, — уже нежно обратился он к Пупсу. — Так в чем заминка?

— Я же сказал, директор не уехал, — твердо ответил Пупс.

Мне понравилась его независимость.

«Мужик! — сидя в шкафу, порадовалась я за Розу. — Настоящий мужик. Не наделал от страха в штаны, а ведь мог бы».

Лично я была к этому очень близка.

— Вить, а без директора, а? — спросил Иван Федорович.

В его голосе послышались нотки мольбы. Видимо, очень уж им приспичило документ этот получить. Верзилы тоже притихли и не орали уже про пику в бок и прочие неприятности.

— Без директора? — Пупс задумался. — Без директора я подпишу, да вас это не устроит. Компания с моей подписью может не согласиться, подаст в суд и выяснится, что я подписывать документ права не имел, поскольку сам директор был на месте.

Иван Федорович с хрустом почесал в затылке и спросил:

— Вить, я что-то не понял. Ты мне объясни: как суд узнает, что твой начальник не сам подписывал? Подпись же его, настоящая.

— Очень просто, — сказал Пупс. — Когда директор уезжает, он оставляет мне бланки с подписью, но тогда нет его подписи в специальном журнале, который я веду. По этому журналу суд и узнает, что директор на месте был, поскольку сегодня за его подписью уже несколько документов в журнале проходило, а по этому договору подписи в журнале он не оставил, значит, я самодеятельностью занимался.

Иван Федорович снова почесал в затылке:

— А что же делать?

Пупс — молодчина — пожал плечами. До чего же он независим! Только что ему пообещали черт-те чего и в бок и всюду, а он им храбрый отказ. Если бы каждый так давал отпор криминалу, в стране наступил бы рай.

«Пупс, так держать!» — мысленно из шкафа поддержала его я.

И он, словно меня услышав, даже совершил на верзил наезд.

— Если память мне не изменяет, — строго сказал Пупс, — был договор, что я только ставлю подпись, остальное вы должны были взять на себя, так какой с меня спрос? Давайте, устраивайте моему директору командировку. За мной дело не станет.

Иван Федорович снова почесал в затылке и потянулся к мобильному.

— Тут такое дело, — кому-то сказал он, — директор не уезжает. Главбух обижается, говорит, что директора не он должен усылать. Что будем делать?

По молчанию Ивана Федоровича несложно было догадаться, что тот, кому он звонил, гнул тоже неплохие маты, иначе о чем так долго можно было говорить?

Наконец Иван Федорович спросил:

— Когда?

Верзилы подались вперед. Видимо, их тоже этот вопрос очень интересовал.

— В общем, так, — сказал Иван Федорович, пряча мобильный в карман пиджака. — Подписание откладывается до четверга.

— Это значит то, что директор уедет в четверг? — спросил Пупс.

— Именно это и значит, — подтвердил Иван Федорович.

— А как вам это удастся? — не унимался Пупс.

— Не твое дело, — поднимаясь и явно собираясь уходить, пробасил верзила.

Второй верзила тоже встал со своего места и направился к двери.

— Дельце ему заманчивое подкинут, — все же пояснил Архангельский. — Ну, лады, Виктор, — сказал он. — Значит, в четверг на том же месте в тот же час.

И он пошел к выходу.

— А куда мне деваться, — вздыхая, ответил Пупс.

— Хорошо, бля, что догоняешь, — хохотнул верзила. — Подпишешь как миленький, бля, в четверг.

Пупс покраснел от негодования, но промолчал. Он устало поднялся из-за стола, поплелся за верзилами и Иваном Федоровичем, чему я порадовалась несказанно, собираясь воспользоваться его уходом и покинуть шкаф, а затем и кабинет.

Однако чаяниям моим не суждено было сбыться.

Пупс, выпроводив Ивана Федоровича и верзил, не вернулся в кабинет, а запер дверь на ключ.

«Вот это номер!» — поразилась я.

Мне совсем не улыбалось провести ночь в этом кабинете. К тому же Евгений мог энергично не одобрить эту затею. Пока я лихорадочно искала выход из создавшегося положения, зазвонил мой мобильный.

8

Бласфемия, или к о продали я, — болезненное, иногда непреодолимое импульсивное влечение к произношению без всякого повода циничных, бранных слов. Особой выраженности достигает при шизофрении.

9

Апситирия — утрата способности говорить шепотом. Наблюдается при истерии.