Выстрел в чепчик - Милевская Людмила Ивановна - Страница 55

Тут только я вспомнила, что не отключила его.

Вспомнила и пришла в ужас. Трудно сказать, что со мной было бы, зазвони мобильный минутой раньше.

Глава 39

Звонила Тамарка. Она уже побывала у Тоси и спешила поделиться впечатлениями.

— Мама, ничего страшного, — сообщила она. — Тося, трусиха, упала раньше, чем доска опустилась на ее голову.

— Не хочешь ли ты сказать, что Тося видела покушавшегося на нее? — спросила я.

— Нет, она ничего не видела, просто реакцией сверхчеловеческой обладает: падала вниз со скоростью, значительно превышающей скорость падающей на ее голову доски, поэтому отделалась легким ушибом колена. Хотя сотрясение мозгов ей не помешало бы — это единственный способ поставить их на место.

Здесь я выразила свою солидарность под громкое одобрение Тамарки.

— Мама, а ты где? — внезапно заинтересовалась она. — Ты сегодня такого наговорила мне, что я подумала: а не посидеть ли нам за чашечкой коньячка? Заодно и расскажешь про Пупса.

"Вот это да! — испугалась я. — Черти ее надирают.

То не допросишься, все занята она, а то сама предлагает, и как раз тогда, когда я в шкафу сижу. А что это я здесь сижу? Уж и выйти пора бы".

И я вышла из шкафа.

— Мама, ты что, оглохла? — возмутилась Тамарка. — Ты где?

— В кабинете, — не солгав, сказала я. — И освобожусь не скоро.

— В каком кабинете?

— Тома, я потом все расскажу, а сейчас, хоть убей, не могу.

Тамарка приуныла.

— А как же Пупс? — спросила она. — Только что пересмотрела все свои головные уборы… Ужас! Мама, ты права, дырок в шляпах наделали, не поскупились.

Одно радует, что и у Тоси с Юлей та же петрушка. Так что, Мама, надо срочно искать двойника, пока и меня по балде не огрели. Думаю, второго удара моя голова не перенесет.

Если учесть, что первый удар я когда-то нанесла Тамарке сама, можете представить, как мне хотелось поддерживать эту тему.

— Тома, боюсь, я была не права, — поспешила сообщить я. — Пупс — это только Пупс, и нет никакого двойника.

— Как же нет? — забеспокоилась Тамарка. — А я уже всех обзвонила, работу провела и пришла к тому же выводу: с арбалетом бегал не Витька. И шляпки дырявил не он, и картины сшибал…

— Тома, ты не волнуйся, это он, — заверила я. — Ему проще простого к шляпкам нашим подобраться.

Пока мы сплетничаем взахлеб, Пупсу только и остается, что шляпки дырявить. Готова поклясться, что он чокнулся и на такое дело пошел.

— Почему ты так думаешь?

— Он сам только что мне признался. И Тосю огрел он. Я спрашивала у его секретарши, он как раз в это время свой кабинет покидал и целый час отсутствовал.

И вообще, с Пупсом тут очень темное дело, но пока я ничего тебе сказать не могу. Ограничься пока только этой информацией.

— Мама, ты невозможная! Как могу я ограничиться после всего, что ты мне сегодня наговорила? Ты бы смогла?

— Я — вряд ли, но ты же совсем другое дело. Ты у нас не женщина — кремень, так что ограничься.

— Ну ладно, — смирилась польщенная Тамарка. — Если ненадолго — смирюсь.

Уж очень ей хотелось выглядеть сильной, а, спрашивается, зачем? Но с другой стороны, уже утомила сказочка про женскую силу, которая в слабости. Это то же самое, что сказать: в покорности сила раба. Попробуйте, догадайтесь, кому выгодна такая формулировка — рабовладельцу или рабу? Думаю, это будет несложно, поскольку ответ очевиден. То же и с женской силой, которая якобы в слабости. В слабости ничего нет, кроме слабости, а сила — это только сила, если мы о ней речь ведем.

Как бы там ни было, Тамарка успокоилась и смирилась. Я же, едва отделалась от нее, тут же позвонила Розе, поскольку всей душой стремилась на волю.

— Роза, — сказала я, — звони мне на мобильный, как только Пупс заявится домой. Он уже вышел, значит, скоро будет.

— Если не завернет куда-нибудь опять, — горько вздохнула Роза.

Я вспомнила, как Пупс заверял меня в том, что уже почти вылечился, и сказала:

— Не завернет, к тому же сегодня такой день, ты лежишь в постели с легким сотрясением мозга. Такое не часто бывает, так что, думаю, он придет.

— Надеюсь, — еще горше вздыхая, ответила Роза.

— Смотри, не забудь мою просьбу. Как только явится, сразу звони.

— Хорошо, — пообещала Роза.

После этого я уселась за рабочий стол Пупса придумывать причину, по которой оказалась закрыта в его кабинете. Должна же я выдвинуть Пупсу хоть какую-то версию своего пребывания здесь!

Думала старательно. Ничего умного, вынуждена признать, в голову не шло. Все мысли не те. Никакой оригинальности. Иной раз так удачно соврешь, аж душа радуется, а тут — ну заклинило. Только и крутится в мозгах: «Полезла под стол, а тут ты пришел».

Зачем полезла под стол? И почему, когда он пришел, я оказалась в шкафу?

Долго я мучилась, благо времени свободного завались. И даже нащупала кое-какую приличную мыслишку, но в это время зазвонил мобильный.

«Как далеко шагнул прогресс, — раздражаясь, подумала я. — Раньше волком выла бы в пустом кабинете, а теперь ну просто соскучиться не дают».

Звонила Маруся. Приличная мыслишка, конечно же, сразу покинула мою голову, зато Маруся здорово развлекла. Вопила эта несчастная не своим голосом.

— Старушка! Старушка! — вопила она. — Я его задержала! Я прямо вся его задержала! Епэрэсэтэ!

— Кого? — изумилась я.

— Да Пупса же! Ты же прямо вся меня просила! И я изловила его, хоть и отчаянно сопротивлялся Пупс.

Пришлось силу применить!

Услышав о Марусиной силе, я запаниковала. Пупс такой субтильный, эта слониха может запросто ему что-нибудь поломать, что-нибудь очень нужное.

— Где Пупс? — в смятении закричала я.

— В чулане сидит! — торжествуя, сообщила Маруся. — Ха-ха, старушка, он прямо весь там и сидит! Я его перехитрила!

«Круг замкнулся, — подумала я. — Пупс в Марусином чулане, я в его кабинете».

— Маруся, — простонала я. — Отпусти несчастного Пупса. Пускай он скорей едет к своей Розе.

— Как это — отпусти?! — возмутилась Маруся. — Целый час ловила его, а теперь — отпусти?

— Какой час, Маруся? Любишь ты преувеличивать.

Час назад я лично разговаривала с Пупсом.

— Ну, может, и не час, разве в этом дело? Требуешь от меня невозможного.

— Марусенька, зайчик, отпусти Пупса, — взмолилась я.

— Нет уж, старушка, приезжай и прямо вся сама отпускай его. У меня рука не поднимется, к тому же я потерпела от него. Он так, подлец, сопротивлялся, будто я не в чулане его просила посидеть, а в крокодиловой яме. А когда услышал, что сидеть придется недолго, всего лишь до твоего прихода, и вовсе взбесился. Наварил-таки мне фингал. Мерзавец! Ты слышишь, старушка, повадился фингалы прямо всем варить — Розе наварил, мне наварил… Нет, старушка, приезжай, пускай и тебе наварит.

Я пришла в ужас.

— Бог ты мой, постыдись, Маруся, что движет тобой. Какие-то фингалы…

— Не какие-то, а мои, то есть мой. И как я его получила? Ловила старалась Пупса, а ты прямо вся теперь обижаешь меня — говоришь: отпусти. Я прямо вся тебя не понимаю.

— Марусенька, да, ты поймала его, умница, а теперь отпусти.

— И это вся благодарность?

— Нет, не вся, остальная благодарность впереди, Марусенька. А пока только устная, спасибо тебе, клянусь, я тебе очень признательна, ценю твою ловкость, а теперь отпусти человека. Он устал, весь день работал, пускай идет домой. Да что там у тебя за стук?

— Да это же Пупс назад просится!

— Надеюсь, ты его не связала?

— А это мысль! — обрадовалась Маруся. — Можно и кляп вставить.

— Тебе не стыдно? — попыталась воззвать к ее совести я. — Как ты завтра будешь человеку в глаза смотреть после всего этого?

— Ой, совсем смотреть не буду, — посетовала Маруся. — Стыдоба.

— Вот и отпусти его.

Маруся без всякой причины потеряла терпение.

— Старушка, — завопила она. — Я с тобой не в бирюльки играюсь! Знаешь, с каким трудом мне дался этот Пупс? Я просто узнать его не могла, как сопротивлялся стервец. Сначала просила его по-хорошему, потом в ухо дала, так нет же, не понял, пришлось руки крутить. В общем, я изрядно упрела, старушка, и просьбы твои мне слышать обидно. Я руку на мужчину подняла! На мужчину руку из-за тебя подняла, задавила в себе все святое, а гы мне так запросто — отпусти.